Когда Принц и люди из его партии потребовали созыва Генеральных Штатов, это было сделано, чтобы подстроить ловушку для Королевы, надеясь спровоцировать таким образом множество трудностей и распрей, которые посеяли бы смуту в королевстве. Но когда они убедились, что, напротив, все происходило как нельзя лучше, что, даже если и возникали порой разногласия среди депутатов, намерение у них было единое и все они действовали во благо государства, а противоречия их касались лишь выбора средств для достижения этой цели, то обратились к парламенту и попытались произвести там впечатление, которое не смогли произвести в Генеральных Штатах. Им удалось посеять в его рядах ревность по отношению к правительству, убедив его членов, что после того, как их использовали для достижения регентства, к ним относятся с презрением, не предоставив того, что им полагалось в великих делах, о которых тогда столько говорилось. Им обещали помочь поддержать свой авторитет и возможные обращения к Их Величествам.
Эти аргументы, преподнесенные людям, убежденным в том, что они заслуживают немалое уважение, обладали достаточным весом, чтобы добиться того, чтобы 24 марта, четыре дня спустя после того, как депутаты Генеральных Штатов были отосланы, суд собрал все свои палаты; Король ответил на наказы Генеральных Штатов, не выслушав суд и то, что тот должен был ему сообщить, несмотря на недавно данное им обещание; суд постановил, что, дабы доставить удовольствие Королю, принцы, герцоги, пэры и чиновники королевства будут приглашены в суд, чтобы вместе с канцлером и собранными вместе палатами подумать о предложениях, которые можно было бы сделать Королю по поводу облегчения положения его подданных и блага его государства.
Это постановление было тут же отменено постановлением Совета, Король послал за прокурорами палаты и кассационного суда, выказал им свое неудовольствие: в то время, как он находился в Париже, парламент осмелился без его приказа собраться, чтобы обсудить государственные дела; при том, что он стал совершеннолетним и полностью взял в руки власть, они осмелились созвать принцев, чтобы давать ему советы; канцлера было возможно вызвать туда лишь по прямому приказу Его Величества. В свое оправдание они заявили, что сделали это, лишь чтобы доставить удовольствие Королю, вовсе не желая посягнуть на его власть; но он не принял таких оправданий. Им было заявлено, что хорошо известно об их истинных недобрых намерениях; что слова о Короле оказались в документе не по решению парламента, а будучи поставлены секретарем, составлявшим бумагу, и все равно их недостаточно, чтобы снять с них вину; Его Величество приказал доставить ему постановление трибунала и запретил исполнять его. После того как это было выполнено, 9 апреля Король призвал к себе президентов и некоторых старейшин трибунала и сделал им выговор: мол, они еще вспомнят, как поступали в подобных случаях его предшественники-короли; им надлежит как его первому парламенту употребить полученную от Короля власть, чтобы укреплять ее, а не принижать ее, тем более в его присутствии, он запрещает им продолжать дебаты по этому поводу.
Но они не отказались от своих планов, решив между собой составить ремонстрации. Его Величество снова вызывает их, снова говорит о том же, снова повторяет свои запреты, но, не считаясь с ними, они составляют свои ремонстрации и передают их Королю 22 мая.
Они начали с попыток оправдать свое постановление от 28 марта, затем привели несколько несерьезных аргументов и примеров, чтобы доказать, что во все времена парламент участвовал в делах государства, что короли даже привыкли посылать им на отзыв проекты мирных договоров.
После этого они принялись опровергать то, что кардинал дю Перрон говорил в свое время относительно третьего сословия, умолять Его Величество сохранить старые союзы, оставить в Совете лишь опытных людей, не позволять продажу должностей при дворе, не допускать к ним иностранцев, запретить любое общение с иностранными государями; не допускать каких-либо покушений на свободы галликанской Церкви, сократить число предоставляемых им пенсионов до того, каким оно было во времена покойного Короля, принять меры против беспорядка и разбазаривания его финансов, допускать к ним лишь тех, кто дешево скупает старые значительные долги, которые они полностью покрыли; не предоставлять больших скидок и незаконных компенсаций убытков, не создавать должности, доходы от которых полностью поступают в руки частных лиц, а финансы Короля навсегда остаются обремененными обязательствами, связанными с этими должностями; создать судебную палату; сохранять и не разрешать осквернения золотой и серебряной посуды, вплоть до малейших предметов кухонной утвари; не отменять и не откладывать постановлений парламента, не приказывать выполнение каких-либо эдиктов, деклараций и поручений, не прошедших проверки в верховных судах, и, главное, разрешить исполнение их постановления от 28 марта, благодаря которому Его Величество смог бы узнать о своем государстве то, что от него скрывают. Если же Его Величество не предоставит им этого, они грозятся назвать впоследствии имена тех, кто провоцировал беспорядки в государстве.
Эти ремонстрации встретили холодный прием; Король ответил им, что все это ему очень не по душе; Королева, хотя и более мягко, добавила: ей понятно, что они нападают на ее регентство, и она желала бы, чтобы каждый знал, что до сих пор не было более счастливого регентства, чем ее.
От имени Короля канцлер ответил им, что не их дело контролировать правительство Его Величества, что короли учитывали иногда мнение парламента в крупных делах, но по своему разумению, и это вовсе не означало, что они сами могли вмешиваться в них; что мирные договоры никогда не обсуждались в парламенте, но после того, как договор заключен, его оглашали под звуки труб и только потом отсылали зарегистрировать в парламент; что покойный Король именно так поступал при заключении Вервенского мира. Более того, они не только плохо показали себя в своих ремонстрациях, они представили их не вовремя; если бы они подождали, пока Король составит ответ на наказы сословий и пошлет его им на рассмотрение, то смогли бы подготовить свои замечания, коли у них на то были действительно причины и если бы Король забыл о чем-либо.
Уже на следующий день, 23 мая, Король на заседании Совета дал приказ, которым он снова отменял их постановление от 28 марта и отклонял их ремонстрации, представленные накануне; при этом он заявил, что они своим актом превысили полномочия, а также приказал, дабы было забыто об этой попытке призвать к неповиновению, чтобы вышеуказанные постановление и ремонстрации были вычеркнуты и исключены из регистров, а также приказал секретарю представлять их Его Величеству сразу после получения им уведомления об этом распоряжении.
Затем 27 мая в Лувр были созваны главный прокурор и адвокаты; им было зачитано распоряжение Короля и приказано доставить его в парламент, огласить и зарегистрировать. Вопреки их возражениям им пришлось взять на себя это поручение, а парламенту после дискуссий пришлось заслушать это распоряжение; но они так никогда и не решились ни зарегистрировать его, ни передать свои регистры Королю, чтобы тот вычеркнул их постановление и ремонстрации. Однако они приняли другое постановление от 23 июня, в котором было о том, что первый президент и другие чиновники суда должны посетить Короля, чтобы заверить его в своих преданнейших чувствах и умолять Его Величество учесть ущерб, причиненный первым постановлением Совета его авторитету, что их ремонстрации отражают истинное положение дел. Дело на этом и закончилось; упрямство парламента взяло верх над волей Короля.
В течение всех этих размолвок с парламентом Принц держался вне Парижа, чтобы не дать повода обвинить его в чем-либо, он находился в Сен-Море, откуда он тем не менее вернулся к концу мая, когда появилось последнее постановление Совета; Королева опасалась, что он пожелает присутствовать на заседании парламента, и послала Сен-Жерана к его выезду, чтобы передать ему запрет Короля делать это; он использовал этот запрет как предлог, который он долго искал, удалиться от двора, оправдывая это тем, что не была обеспечена его безопасность.
Принц отправился в Крей, крепость, зависевшую от его графства Клермон, замок которой достаточно силен, чтобы защищаться от неожиданного нападения.
Их Величества, в планы которых входило отправиться, сразу же после окончания Генеральных Штатов, в Гиенну, чтобы представить друг другу принцесс Франции и Испании, неоднократно просили Принца и других придворных быть готовыми сопровождать их. Они особенно настаивали на этом после того, как Генеральные Штаты потребовали заключения этих браков, утверждая, что их перенос причинил бы ущерб достоинству Короля, поскольку испанский король мог бы неправильно истолковать отсрочку, что сделало бы его нашим врагом либо дало ему причину презирать нас.
Затем 27 мая в Лувр были созваны главный прокурор и адвокаты; им было зачитано распоряжение Короля и приказано доставить его в парламент, огласить и зарегистрировать. Вопреки их возражениям им пришлось взять на себя это поручение, а парламенту после дискуссий пришлось заслушать это распоряжение; но они так никогда и не решились ни зарегистрировать его, ни передать свои регистры Королю, чтобы тот вычеркнул их постановление и ремонстрации. Однако они приняли другое постановление от 23 июня, в котором было о том, что первый президент и другие чиновники суда должны посетить Короля, чтобы заверить его в своих преданнейших чувствах и умолять Его Величество учесть ущерб, причиненный первым постановлением Совета его авторитету, что их ремонстрации отражают истинное положение дел. Дело на этом и закончилось; упрямство парламента взяло верх над волей Короля.
В течение всех этих размолвок с парламентом Принц держался вне Парижа, чтобы не дать повода обвинить его в чем-либо, он находился в Сен-Море, откуда он тем не менее вернулся к концу мая, когда появилось последнее постановление Совета; Королева опасалась, что он пожелает присутствовать на заседании парламента, и послала Сен-Жерана к его выезду, чтобы передать ему запрет Короля делать это; он использовал этот запрет как предлог, который он долго искал, удалиться от двора, оправдывая это тем, что не была обеспечена его безопасность.
Принц отправился в Крей, крепость, зависевшую от его графства Клермон, замок которой достаточно силен, чтобы защищаться от неожиданного нападения.
Их Величества, в планы которых входило отправиться, сразу же после окончания Генеральных Штатов, в Гиенну, чтобы представить друг другу принцесс Франции и Испании, неоднократно просили Принца и других придворных быть готовыми сопровождать их. Они особенно настаивали на этом после того, как Генеральные Штаты потребовали заключения этих браков, утверждая, что их перенос причинил бы ущерб достоинству Короля, поскольку испанский король мог бы неправильно истолковать отсрочку, что сделало бы его нашим врагом либо дало ему причину презирать нас.
С самого начала, остерегаясь дать понять, что не желает следовать за Их Величествами, Принц пытался, однако, убедить их отложить решение на некоторое время под тем предлогом, что в силу чрезвычайной важности его он считал поспешность излишней. Но как только он вместе с другими принцами оставил двор и прибыл в Крей, он открыто заявил, что не даст согласия на эту поездку и вовсе не намерен сопровождать Короля, если только поездка не будет отложена до тех пор, пока он не станет по-настоящему дееспособным, его подданные — более довольными, соседи — более спокойными, а все вместе, включая его самого, расположены к браку.
Мнения министров разделились. Г-н де Вильруа и президент Жанен были за то, чтобы перенести поездку; напротив, канцлер настаивал на отъезде. Г-н де Вильруа уже не был в таких хороших отношениях с Королевой, как в предыдущем году, хотя супруга маршала д’Анкра сумела снова завоевать расположение Ее Величества после ее возвращения из Нанта и расположить ее к канцлеру. Вследствие этого г-н де Вильруа советовал отложить поездку, он сожалел, что Королева дала поручение в ходе Генеральных Штатов командору де Сийери передать от имени Короля браслет, который Ее Величество посылала инфанте. Де Вильруа хотел, чтобы это было поручено господину де Пюизьё.
Маршал д’Анкр, бывший не в лучших отношениях с г-ном де Вильруа, тем более после заключения мира в Мезьере, против которого он был решительно настроен, особенно после ряда событий в провинциях, с удовольствием сообщил ему эту неприятную новость, не имея возможности сделать большего; ибо, видя, что в Генеральных Штатах делалось много предложений против него, что друзья г-на де Вильруа вовсе не противились им, а сам он их провоцировал, сговариваясь для этого с Рибье, а также зная, что потерял доверие у Королевы из-за интриг канцлера, который убедил ее, что он был в сговоре с Принцем и встречался тайно с ним без ведома Ее Величества, не опасаясь более, что он может навредить ему, вознамерился отомстить ему, оскорбив его разрывом заключенного меж ними свадебного контракта.
Но маркиз де Кёвр отсоветовал ему делать это, боясь, как бы его не обвинили в трусости; по крайней мере он хотел доставить ему эту неприятность — предпочесть командора де Сийери — он знал, что он его ненавидел, — г-ну де Пюизьё, к которому тот испытывал симпатию.
Это в такой мере обидело его, что он делал все, чтобы отсрочить свершение этого союза, вплоть до вовлечения в дело дона Иниго де Карденаса, посла Испании, который дал понять Королеве, что его повелитель-король сам хотел этой отсрочки.
Чтобы избежать войны, которой он боялся, считая ее гибельной для своей карьеры, маршал д’Анкр присоединился к г-ну де Вильруа и из друга канцлера превратился в друга последнего, своим авторитетом усиливая влияние его на Королеву; что он и делал до этого, неизменно выступая за мир, будучи постоянным противником того, кто рекомендовал войну, мало заботясь о том, какое из двух мнений — война или мир — было наиболее выгодным для государства, но стараясь лишь о себе и своем положении при дворе.
Теперь же новые обстоятельства заставляли его взять сторону мира и отсрочки поездки Ее Величества, тем более что он надеялся на то, что г-да Принц и де Буйон убедят г-на де Лонгвиля передать ему губернаторство в Пикардии, которого он желал, в обмен на губернаторство над Нормандией. Но ни доводы г-на де Вильруа и президента Жанена, ни покровительство маршала не смогли изменить отношение Королевы к их советам, так дорог был для нее этот брак: ей казалось, что от этого зависит ее честь и авторитет Короля; к тому же г-н канцлер нашел средство преодолеть сопротивление маршала д’Анкра; г-да д’Эпернон и он пообещали, что Королева поручит ему командование армией, которую она оставит по эту сторону провинций, чтобы противостоять армии принцев. Тогда она принялась открыто жаловаться на г-на де Вильруа, на то, что он вел переговоры с послом Испании, чтобы затормозить дело, и все это в своих собственных интересах, с намерением выиграть время и прежде обеспечить доверие Короля себе и утвердить позиции г-на де Сувре и маркиза де Куртанво, с тем чтобы после заключения браков благодарности Короля целиком достались им.
Эти жалобы Королевы и давление со стороны короля Испании в пользу заключения этих браков, которое усиливалось день ото дня по мере того, как усиливались его подозрения, что ему хотят помешать, привели к тому, что г-н де Вильруа, дабы избежать недовольства Испании, написал туда, что не он задерживает исполнение этого плана, а Королева, которая полностью находится под влиянием маршала и его супруги. Но, поскольку все тайное становится явным, эта уловка была раскрыта графом Орсо, первым министром Флоренции, которому из Испании прислали копию письма г-на де Вильруа, который, узнав об этом, попросил прощения у Королевы, умоляя ее принять во внимание оказанные им прежде услуги и соблаговолить простить ему этот промах; при этом добавил, что если бы он и впрямь захотел избавиться от зависти, то сделал бы это в ущерб не ей, а маршалу и его супруге.
Прежде чем отправиться в путь, Их Величества посчитали необходимым использовать все средства, имеющиеся в их распоряжении, чтобы убедить недовольных принцев сопровождать их в этой поездке, напоминая им об их долге, объясняя им, какую ошибку они совершат, отказавшись сделать это. Она послала в Крей к Принцу г-на де Вильруа, сочтя, что тот должен быть ему приятен. Ничего не добившись от Принца, Королева снова послала его к нему, на этот раз в Клермон, и, наконец, в третий раз вместе с президентом Жаненом — в Куси, где он собрал принцев своей партии, чтобы выработать, как они говорили, общее мнение по поводу ремонстраций парламента.
В ходе этой третьей поездки, когда казалось, что дело вновь не выгорит, Королева утомилась от столь долгого ожидания, будучи предупрежденной о том, что принцы вовсю вооружались, чтобы силой добиться того, чего не могли получить требованиями. Канцлер, чтобы окончательно погубить г-на де Вильруа, доказав бесполезность его переговоров, способствовал этому как мог, убеждая Королеву в том, что президент Жанен и Вильруа нарочно затягивали переговоры, чтобы задержать ее отъезд, и что они пытались незаметно склонить ее пообещать вещи, от которых ей было бы трудно отказаться, что послужило бы принцам предлогом еще более активно интриговать; не говоря уж о том, что он был уверен: г-н де Вильруа объединился с принцами и служит им советником вместо того, чтобы отвратить их от их плана. В результате 26 июля Королева послала г-на де Поншартрена с письмами от Короля к Принцу, в которых он сообщал ему, что твердо намерен тронуться в путь 1 августа, и просил его сопровождать его или сказать в присутствии вышеупомянутого Поншартрена, не хотел ли он против его ожиданий отказать ему в этом удовольствии.