– Новейшие amuse bouche[107] Гюго. – Люк улыбнулся. – Мы вместе их делали. Я изобрел что-то вроде этого для одного из моих блюд. – Он указал на слезинку цвета мяты. – Это тончайшая капсула из желатина, а внутри… – Он осекся. – Сама увидишь. Гюго захотел сделать то же самое в пикантном блюде. А вот эти… – Он указал на оранжевые, покрытые сахарной пудрой маршмеллоу. – Я пока не готовлю тот десерт, для которого своими руками сделал две маленькие fraises – почудил с конфетами Fraises Tagada[108], которые в детстве любили многие. Но Гюго заразился идеей сделать подобную текстуру и внешний вид, но с чем-то пикантным. Сахар обычно ключевой ингредиент маршмеллоу, так что мы отложили эти его идеи на несколько дней, а потом придумали вот это. Попробуй. – Он откинулся на спинку стула. – Попробуй на вкус. Почувствуй, что происходит с текстурой.
Комплимент был таким простым – белое на белом, маленькие порции, как раз положить в рот, – но так тщательно сделан и донельзя прекрасен. Он напомнил Саммер, по иронии судьбы, полинезийское переплетение цветов – благоуханное белое на зеленом, очень простое на взгляд и не такое уж простое в изготовлении, роскошное само по себе. Саммер взглянула на Люка, и ей захотелось показать ему такую гирлянду из цветов и посмотреть, на какой десерт она вдохновит его. Но она взяла себя в руки и прихлопнула такие мысли.
Этого не случится, Саммер.
Он никогда не бросит Париж ради тебя.
Такой шеф-кондитер, как он, просто не может бросить Париж. Это означало бы, что он отказывается от себя самого.
Люк поднес свою ложку со слезинкой ко рту и поднял брови в ожидании, пока она не поднесет свою, чтобы ложки скользнули по их губам одновременно.
Жидкость взорвалась у нее во рту, прохладная и свежая, как пузырек весны. Она улыбнулась, опуская ложку. Он кивком указал на средний элемент на длинной узкой «тарелке», на творение из маршмеллоу. Два тонких до прозрачности прямоугольника обрамляли его снизу, и Люк указал на них.
– Перемена текстуры, – сказал он. – В этом вся суть.
Хруст на зубах, пикантный ореховый вкус на языке. Потом нежная припудренная теплота небольших кусочков на концах палочки, что опять вызвало у Саммер улыбку. Они были так удивительно похожи – и в то же время не похожи – на маршмеллоу. И наконец, острый на вкус слоеный пирожок на деревянной ложке, и нежное гороховое пюре, несущее успокоение всех тревог.
Пока Саммер ела, Люк наблюдал за ней. За свою жизнь она успела съесть уйму подобных блюд и роскошных обедов, причем держала себя под контролем в беспощадно изысканном обществе. А сейчас смутилась.
– А вы, парни, получаете удовольствие, – внезапно спросила она, – когда придумываете что-нибудь вроде этого? – Интересно, каковы эти обсессивно-компульсивные перфекционисты за работой?
Люк внимательно рассматривал свою деревянную ложку, вращая ее в тех самых пальцах, которые недавно играли с костяшками Саммер. И при каждом движении ложки возникали призраки его прикосновений.
– Д-да, – сказал он с некоторым сомнением и печально улыбнулся. – Патрик очень хорош для меня, особенно когда мне надо остыть.
– Тот самый Патрик, с которым ты подрался? – Руки Люка сегодня уже были не такими опухшими, но ожог был еще красным, с пузырьками. – Никто мне так и не рассказал, из-за чего.
Люк странно улыбнулся.
– Расскажу завтра.
Ну конечно. Но из-за чего же такого была драка, что никто не хочет ничего рассказывать?
– Патрик сказал, что у тебя есть чувство юмора и joie de vivre? – спросила Саммер чуть срывающимся голосом.
Люк прищурился:
– Когда это вы с Патриком успели перемыть мне косточки?
– Я просто спросила его, из-за чего была драка, – сказала она нетерпеливо. – Когда узнала, что именно он и был твоим противником. Но он не захотел сказать. – Ух ты, ведь он же просил не говорить Люку, что упомянул о его joie de vivre. Ой-ой-ой. – Так у тебя и вправду есть joie de vivre?
Официант принес корзинку с хлебом – полдюжины булочек только что из пекарни отеля. Люк дал ей одну. Теплая и немного шероховатая, ощутила она, взяв ее в руку.
– Саммер, как ты думаешь, откуда появляются все эти десерты? Из бесплодной сухой дыры внутри меня? Иногда я совсем не понимаю тебя. Будто ты буквально не можешь их видеть.
Она настороженно прищурилась.
– Я и забыла, что тебе кажется, будто ты почти всегда понимаешь меня.
– Нет, так мне не кажется. – Люк отломил кусочек от своего хлеба, намазал тонюсеньким слоем только что сбитого свежего масла и предложил ей. – Зато кажется, что я смотрю на тебя каждую секунду, где бы ты ни была в это время, и вижу, что ты почему-то боишься взглянуть на меня.
После такого заявления она не могла не поднять на него своих глаз. Эйфелева башня уже не мерцала, и звезды из его темных волос уползли обратно в небо. Эти звезды шли ему, они были симпатичны, милы, соблазнительны. Но теперь, без них, с черными как смоль волосами, он был и вовсе неотразим.
Впрочем, то, что он сказал, не было правдой. Однажды она простояла в его кухнях целый час, наблюдая за ним, и это он ни разу не взглянул на нее.
Он перевернул ее руку, и его пальцы погладили то место, где билась жилка.
– Почему ты боишься меня? Вот главный вопрос.
Она попыталась вытащить руку. Он легонько сжал ее, будто желая что-то напомнить. Ах да, критик. Черт побери, она не может сделать этого. Она чувствует, что погружается во тьму и не сможет вернуться из нее.
– Если потому, что я причинил тебе боль, то прости меня. – Он нежно погладил пальцем самую чувствительную точку на запястье, что отозвалось в половине эрогенных зон ее тела. – Я не понимал, что мог сделать тебе больно.
Разве нельзя показать критику, что она уважает Люка, без такого количества прикосновений? Но если она выдернет руку, то это, несомненно, будет выглядеть ужасно. К тому же по ее телу все время пробегает дрожь, и совсем не остается сил…
Она склонила голову и всего на секунду закрыла глаза, укрываясь в полной тьме. Саммер очень сильно захотелось, чтобы Люк баловал ее.
– Так я причинил тебе боль, Саммер? – спросил он очень мягко.
Он полностью накрыл ее руку, и та оказалась в своей собственной пещере. Саммер отдала бы что угодно, лишь бы Люк укрыл ее всю собой, как сводами пещеры! Что, если она перестанет сопротивляться ему?
– Думаю, не стоит этого делать. – Саммер заставила себя открыть глаза и посмотреть на него. – Думаю, мое представление о том, насколько тесный контакт нам нужен, лучше твоего.
Горечь вспыхнула в его глазах, но он быстро скрыл ее.
– Спасибо, что согласилась на эту встречу. Мне кажется, ты и представления не имеешь о том ущербе, который может нанести волна плохих слухов. Я и вправду ценю твою готовность к… к притворству.
То есть она не может просто встать из-за стола, чтобы спастись. Она посмотрела на его руку, лежащую на ее собственной, и почувствовала себя обреченной.
– Так что же заставило тебя пожалеть, что ты осталась на острове? – Он опять поддразнивал ее, но вернулся к этой теме отнюдь не случайно, как не случайно он выбирал причудливую сахарную завитушку для украшения десерта. – Упала с кокосовой пальмы? Сломала руку? – Он провел рукой по ее предплечью и обратно, потом повернул его, выискивая шрамы.
Саммер посмотрела на свою руку так, будто его пальцы оставили на ней след, и молча покачала головой.
– Порезала ногу о коралл? Тебя укусила акула?
– Акулы там слишком маленькие, чтобы…
Он нежно потряс ее руку.
– Знаю. А я никогда не говорил тебе, что моя мать родилась на Таити? Когда я был намного моложе, мне захотелось почитать про острова и представить, что я попал туда.
С таким же успехом он мог сказать ей, что мечтал попасть на Плутон[109]. Впрочем, это казалось ему даже более вероятным. Темная, отдаленная планета.
– Почему же ты туда не попал?
Она видела, сколько ему платят. Конечно же, он мог позволить себе поездить по миру.
Люк пожал плечом:
– Я был занят.
Конечно. Слишком занят тем, что стремился осуществить чересчур много замечательных вещей, и на отпуск не было времени.
– А вот моя мать сбежала к себе, на Таити, через несколько месяцев после моего рождения, вместо того чтобы стойко переносить все сложности жизни со мной в Париже, поэтому, должен признать, мое отношение к островам было… сложным, – добавил он через мгновение совершенно спокойным голосом.
Саммер была потрясена. Только что он обнажил перед ней часть своей души и подарил ее ей, что должно было быть чертовски больно. Но она не могла быть полностью уверена в его боли, потому что он держал под контролем выражение своего лица. Саммер даже о погоде говорила с гораздо большей страстью.
– Почему она не взяла тебя с собой?
Она заметила, что сдерживаться ему стало трудней.
– Не имею понятия. – Люк выпустил руку Саммер и взял серебряную вилку, когда официант поставил перед ним морского ежа, наполненного муссом. – Я подумал, что тебе понравятся дары моря. Это одно из лучших блюд Гюго.
– Я бы взяла тебя с собой, – неожиданно для самой себя сказала Саммер.
Она могла представить, как взяла бы с собой впечатлительного темноволосого мальчика, своего сына. Он бы висел вверх тормашками на манговом дереве и улыбался ей.
Еще она могла представить, как взяла бы с собой темноволосого пылкого мужчину в качестве своего возлюбленного. Он бы качался в гамаке и тоже улыбался ей.
Но никак не могла представить, что смогла бы бросить ребенка или возлюбленного.
Его вилка замерла в воздухе… и он положил ее рядом с тарелкой, так и не дотронувшись до еды. Что-то нарастало в нем, когда он посмотрел на Саммер, поднимало давление, будто в котле, который вот-вот взорвется.
Что-то необузданное и очень, очень темное.
– Боже мой, – тихо произнес он. – Так вот откуда взялась эта яхта.
Лицо Саммер стало малиновым, и она уставилась в свою тарелку.
– Для «Бугатти» там нет подходящих дорог, – пробормотала она, стараясь изо всех сил, чтобы это объяснение прозвучало легкомысленно и шутливо.
Они сидели друг против друга совершенно неподвижно. Она не могла взглянуть на него, чувствуя, что все еще была пунцовой.
– Извини меня. – Люк внезапно вскочил на ноги. – Надо кое-что проверить в кухнях. Я скоро вернусь.
По коридорам сновали повара и помощники. Стены в офисе Люка были стеклянными. Нигде не было места, чтобы можно было скрыться от чужих глаз и потерять и контроль над собой. Но раньше это никогда не было проблемой – контроль он не терял никогда.
Наконец он закрылся в туалете и оперся обеими руками на края раковины. Плохо было то, что над ней висело зеркало, и Люк оказался лицом к лицу со своим отражением. Он уперся в зеркало лбом, чтобы не видеть бури чувств в своих глазах, и смотрел вниз, на свои руки. Сильные, мощные руки. Руки, которые могли управлять чем угодно, сделать что угодно.
С такой же бронзовой кожей, как у его матери.
Я бы взяла тебя с собой.
Неудержимое желание сойти с ума по Саммер попыталось овладеть им.
Все это время ему было больно от мысли, что он достоин гораздо большего, чем яхта. Когда в ту первую ночь она прижалась головой к его плечу, ей захотелось взять его с собой. Чтобы он жил с нею на ее острове.
Одна женщина должна была любить его, но, едва родив, оставила ради того, чтобы самой жить под солнцем.
Другая женщина, едва увидев его, попыталась взять его с собой на залитый солнцем остров.
Конечно, это было совсем не важно. Саммер была ошеломлена усталостью, так она сказала. И, наверное, месяц спустя выбросила бы его из своей жизни ради кого-то другого, кому дала бы другую яхту.
Это было совсем не важно. Саммер все равно отправилась бы к солнцу, с ним или без него.
Это было совсем не важно.
Нет, это было очень важно.
Конечно, он не мог поехать с ней. Двадцать лет страстной, напряженной работы, чтобы стать лучшим, чтобы править своим миром, – эти двадцать лет не могли уместиться на острове с населением в три сотни человек. Люку, наверное, пришлось бы переделать остров, придать ему идеальную форму, ложку за ложкой срезая берега.
Но… она предложила ему гораздо больше, чем просто яхту.
Теперь он должен сделать встречное предложение, которое окажется соблазнительнее, чем жизнь на тропическом острове. Хотя он мог придать ценность своей жизни только собственными десертами, но именно к ним она всегда отказывалась прикоснуться.
Глава 21
Саммер в своей жизни была на многих ужинах, но ни один не произвел на нее такого сильного впечатления, как этот. Она получила огромное удовольствие. Она была настолько возбуждена, что, когда Люк поднес ложку ко рту и поднял брови, побуждая Саммер сделать то же самое, почувствовала, будто невидимая ниточка, которая тянула ее ложку так, как хотел он, на самом деле охватывала ее сердце столь крепко, что оно могло разорваться.
И вот теперь, от кусочка к кусочку, от глотка к глотку ее вел мужчина, помогающий ей создать симфонию вкусов, которые она испытывала. Мужчина, знающий в совершенстве каждый аромат и текстуру, которые она ощущает у себя на языке.
К концу обеда она начала собираться с силами, чтобы отказаться от предстоящего десерта, подобно тому, как маленький ребенок упирается каблуками в землю, не желая подходить к краю плотины Гувера[110] и смотреть вниз. Однако Люк задумчиво взглянул на нее, улыбнулся и опять поднялся.
– Дай мне минутку.
Саммер захотелось вскочить и убежать. Когда минута переросла в пять, она наклонила голову, массируя шею, которую начало покалывать. А вдруг он передумал? Вдруг решил, что я не заслуживаю его десерта?
О, черт побери, Саммер, повзрослей же наконец, возьми себя в руки!
У соседнего столика официант восторженно описывал особый десерт Люка Леруа под названием «Сердце зимы».
– Впервые сегодня вечером, messieurs, mesdames, une surprise[111]. Этого десерта нет в меню, вы первыми отведаете его…
Перед Саммер появился танцующий и кружащийся медвежонок на деревянной палочке, которую держали умелые мозолистые пальцы. Она вздрогнула и взглянула на Люка, но ее глаза вернулись к маленькому медвежонку, такому симпатичному и забавному, что ее сжавшееся сердце смягчилось, а лицо расплылось в улыбке.
Медвежонок был сделан из свежеприготовленного маршмеллоу, покрытого слоем шоколада. На мордочке – причудливые пестрые штрихи. Вокруг шеи повязан красный шарф, и маленькие желтые пуговки идут вниз по его груди. Это была конфета на палочке, какие бывают на детских праздниках на тему сказки «Златовласка»[112] – восхитительный тематический десерт для детей. Медвежата из маршмеллоу, точно такие, какие он однажды предложил ей на подносе, были среди секретных сладостей ее детства.
Слезы подступили так внезапно, что переполнили ей сердце, и оно бешено заколотилось, чтобы пропустить их через себя. То, что сделал Люк, оказалось таким невинным и милым – его медвежонок был изысканным вариантом тех сладостей, которые она видела в окне boulangerie[113] в Париже, когда гуляла с няней. Обычно она дергала Лиз за руку, и та в конце концов улыбалась и покупала девочке крошечный кулечек.
Это было тайное сокровище, в котором никто и никогда даже не попытался отказать ей.
– Не слишком много?
Саммер услышала самый нежный, самый темный[114] голос Люка. Он уже сидел напротив нее и улыбался, но тьма его глаз опять скрыла все, что было в зале, и единственным оставшимся светом была она. А значит, ее сияние было видно всем.
Саммер прикусила губу.
Люк слегка изогнул брови.
– По-прежнему слишком много?
Теперь она крутила маленького мишку, зажав палочку в пальцах.
– Но есть и другое, если захочешь… – При этих словах Люка официант поставил перед Саммер белоснежную тарелку. На ней был шар из темного шоколада – такой же, как и тот, что разбился вдребезги, когда она пришла в кухни. На этот раз перемычки были прочнее, а промежутки между ними шире, чтобы золотое сердце могло выглянуть наружу. Вырваться на свободу. Само же сердце, размером с ее кулачок, лежало в нежно изогнутой колыбельке, сотворенной из сгустка темноты. Слабопромороженный мусс был полностью покрыт золотым листочком, мерцавшим в свете люстр. – Думаю, что я наконец-то сделал его как надо.
Сердце Саммер взорвалось. Она закрыла лицо руками. Медвежонок, о котором она забыла, все еще был у нее в пальцах и теперь прилип к волосам. Люк ловко вытащил его, распутав пряди волос.
– Саммер.
Она разняла руки, оторвав их от лица ровно настолько, чтобы можно было посмотреть на десерт, скрывая лицо от всех остальных в этом зале. Ее нижняя губа неудержимо дрожала.
– Саммер. – Люк наклонился через стол, охватил ее руки своими, которые теперь тоже защищали ее лицо. – Как ты думаешь, что я пытаюсь сделать для тебя?
– Не знаю. Я никогда не… Будто я могу получить любой десерт, какой захочу. Будто все они приготовлены для меня.
– Да, ты можешь их получить, – сказал Люк. – Они и были приготовлены для тебя. Я разработал специальное меню десертов так, чтобы все десерты, за каждым столом, были предназначены для тебя.
«Сердце зимы». Солнечный луч проникает зиме в самое сердце.
– Саммер. Почему от этого тебе хочется плакать?
Она изо всех сил пыталась дышать ровно. Саммер Кори никогда не позволяла себе плакать на людях. И она улыбнулась.