Вначале ему показалось, что она машет ему. Ему показалось, что он привлек ее внимание, словно белый гейзер. Но она никому не махала. Еще жест — и пара очков в темной оправе украсила ее переносицу. Девушка посмотрела на Мартинеса.
«Ага, вот оно что, — подумал он. — Ну что ж, даже слепые видят этот костюм». Он улыбнулся ей. Ему уже не надо было махать ей рукой. Наконец-то и она улыбнулась в ответ. И ей тоже не надо было махать ему рукой. А потом, возможно, потому, что он не знал, как ему быть дальше и как избавиться от улыбки, которая растянула его рот до ушей, он бросился наутек и завернул за угол, чувствуя на себе взгляд девушки. Когда он обернулся, она уже сняла очки и следила близоруким взглядом за тем, что ей, должно быть, казалось движущимся белым пятном в темноте. Затем, чтобы прийти в себя, он снова завернул за угол и зашагал через весь город, ставший внезапно таким прекрасным, что ему захотелось кричать, смеяться и снова кричать.
Возвращаясь, он шел медленно, словно во сне, с полузакрытыми глазами; и когда он появился в дверях, все увидели не Мартинеса, а самих себя, возвращающихся домой. И все вдруг поняли, что с ними что-то происходит…
— Ты опоздал! — воскликнул Ваменос, но тут же умолк. Нельзя было разрушать чары.
— Скажите мне, кто я? — сказал Мартинес.
Медленно он сделал круг по комнате.
Да, думал он, это сделал костюм и все, что связано с ним, то, как они пошли все вместе в магазин, смеющиеся и, как сказал Мануло, без вина пьяные. По мере того как сгущалась темнота и каждый по очереди натягивал брюки, балансируя на одной ноге и держась рукой за плечи других, чувства их росли, становились теплее, лучше; один за другим они выходили за дверь, один за другим возвращались, пока снова не пришел черед Мартинеса стоять во всем великолепии и белизне, так, словно он готовился отдать какое-то приказание и все должны были умолкнуть и расступиться.
— Мартинес, пока тебя не было, мы достали три зеркала. Посмотри.
В зеркалах, поставленных, как в магазине, отражалось три Мартинеса, а за ним тени и эхо тех, кто надевал костюм до него и ходил глядеть на сверкающий мир. В блестящей глади зеркал Мартинес увидел огромность того, что они переживали, и глаза его наполнились слезами. Другие тоже заморгали. Мартинес коснулся зеркал. Они задрожали. Мартинес увидел тысячу, миллион Мартинесов в белоснежных одеяниях, проходящих через вечность, еще и еще раз отраженных в ней, не исчезающих и нескончаемых.
Он поднял белый пиджак в воздух. В оцепенении остальные не сразу сообразили, чья грязная рука протянулась к нему.
А затем:
— Ваменос!
— Свинья!
— Ты даже не умылся! — закричал Гомес — И не побрился, пока ждал. Compadres, в ванну его!
— В ванну! — закричали все.
— Нет! — завопил Ваменос. — Ночной воздух, я заболею!
Кричащего Ваменоса поволокли в ванну.
Ваменос был почти неправдоподобен в белом костюме, побритый, причесанный, с чистыми ногтями.
Его друзья мрачно взирали на него.
Ибо разве не верно, думал Мартинес, что, когда идет Ваменос, лавины низвергаются с гор, а когда он проходит по тротуару, обитателям домов хочется плеваться из окон, или выливать помои, или еще хуже. Сегодня, в этот вечер, Ваменос пройдет под тысячами раскрытых окон, балконов, по глухим, темным переулкам. Мир жужжит от мух, а Ваменос похож на свежезамороженный торт.
— Ты действительно здорово выглядишь в этом костюме, Ваменос, — грустно сказал Мануло.
— Спасибо. — Ваменос передернул плечами, чтобы поудобнее чувствовать себя в костюме, в котором только что перебывали все его друзья. Тихим голосом он спросил: — Теперь я могу идти?
— Вильянасул! — сказал Гомес — Запиши-ка ему правила.
Вильянасул послюнил огрызок карандаша.
— Во-первых, — диктовал Гомес, — ты не имеешь права падать в этом костюме, Ваменос.
— Не буду.
— Прислоняться к стенам домов.
— Никаких стен.
— Ходить под деревьями, где гнездятся птицы. Курить. Пить…
— Пожалуйста, — взмолился Ваменос, — можно мне садиться в этом костюме?
— Если стул не шибко чистый, снимай брюки и вешай на спинку стула.
— Пожелайте мне счастья, — сказал Ваменос.
— С богом, Ваменос.
Он вышел и захлопнул за собой дверь. И вдруг все услышали звук рвущейся материи.
— Ваменос! — завопил Мартинес.
Он бросился к двери, распахнул ее Ваменос держал в руке разорванный надвое носовой платок и хохотал.
— Тр-р-р! Видели бы вы свои рожи! Тр-р-р! — Он разорвал платок в клочья. — Ну и рожи! Вот умора. Ха-ха-ха!
С громоподобным хохотом Ваменос захлопнул дверь перед обескураженными друзьями и ушел.
Гомес схватился за голову и отвернулся.
— Бейте меня, бросайте в меня камнями. Я продал наши души дьяволу.
Вильянасул сунул руку в карман, вытащил серебряную монетку и долго глядел на нее.
— Вот мои последние пятьдесят центов. Кто еще может дать деньги, чтобы выкупить у Ваменоса его часть костюма?
— Бесполезно. — Мануло показал десять центов. — Этого хватит выкупить лишь борта да петлицы.
Гомес, стоявший у открытого окна, внезапно высунулся из него и закричал:
— Нет, Ваменос, нет!
Внизу на улице испуганный Ваменос погасил спичку и швырнул на землю где-то подобранный сигарный окурок. Он сделал странный жест приятелям, глядевшим в окно, затем небрежно помахал им рукой и зашагал прочь.
Пятеро друзей теснили и толкали один другого, не в силах отойти от окна.
— Клянусь, он в этом костюме будет есть шницель по-гамбургски, — с тоской прошептал Вильянасул. — Я думаю о горчице.
— Перестань! — воскликнул Гомес. — Не может этого быть! Не может!
Внезапно Мануло очутился у двери.
— Мне необходимо промочить горло.
— Мануло, вино в бутылке на полу.
Но Мануло был уже за дверью. Через минуту Вильянасул с деланно безразличным видом потянулся и прошелся по комнате.
— Пожалуй, пойду прогуляюсь до площади, друзья. Не прошло и минуты после его ухода, как Домингес, помахав друзьям записной книжкой, подмигнул и взялся за дверную ручку.
— Домингес! — окликнул его Гомес.
— Что?
— Если случайно увидишь Ваменоса, скажи ему, чтобы не ходил к Мики Мурильо в «Красный петух». Там драки не только на экране телевизора.
— Он не посмеет пойти к Мурильо, — сказал Домингес. — Ваменосу слишком дорог этот костюм. Он не сделает ничего такого, что может причинить костюму вред.
— Он скорее убьет родную мать, — добавил Мартинес.
— Уверен, что он способен на это, — сказал Гомес. Мартинес и Гомес остались одни в комнате, прислушиваясь к торопливым шагам Домингеса, сбегавшего по лестнице. Они обошли вокруг голого манекена. Затем Гомес долго стоял у раскрытого окна и глядел вниз, покусывая губы. Рука его дважды касалась нагрудного кармана сорочки, и каждый раз он отдергивал ее. Наконец он вынул что-то из кармана и, даже не взглянув, протянул Мартинесу.
— Возьми, Мартинес.
— Что это?
Мартинес глядел на сложенную вдвое розовую бумажку с какими-то цифрами и словами. Глаза его расширились от удивления.
— Билет на автобус, отходящий в Эль-Пасо через три недели?
Гомес кивнул. Он не смотрел на Мартинеса. Он смотрел в окно на летнюю ночь.
— Верни его в кассу и получи обратно деньги, — сказал он. — Купи к нашему костюму хорошую белую панаму и бледно-голубой галстук. Сделай это, Мартинес.
— Гомес…
— Молчи. Ну и духота же здесь. Мне надо подышать свежим воздухом.
— Гомес! Я тронут, Гомес…
Дверь комнаты зияла пустотой. Гомес ушел.
«Красный петух», кафе и коктейль-бар Мики Мурильо был зажат между двумя высокими кирпичными домами и поэтому, будучи узким по фасаду, вынужден был вытянуться вглубь. Снаружи шипел, гас и снова загорался неоновый серпантин вывески. Внутри проплывали мимо окон и снова исчезали в глубине бурлящего ночного бара туманные тени.
Мартинес, приподнявшись на носках, заглянул в светлый глазок размалеванного красной краской окна.
Он почувствовал чье-то присутствие слева от себя и чье-то дыхание справа. Он посмотрел налево, потом направо.
— Мануло! Вильянасул!
— Я пришел к выводу, что мне совсем не хочется пить, — сказал Мануло. — Я решил просто прогуляться.
— Я шел в сторону площади, — сказал Вильянасул, — но мне захотелось пройти этой дорогой.
Словно сговорившись, все трое тут же умолкли и, встав на цыпочки, стали смотреть в бар через глазки в размалеванном окне.
Спустя несколько мгновений они почувствовали за спиной чье-то частое дыхание.
— Что, наш белый костюм там? — услышали они голос Гомеса.
— Гомес! — воскликнули все трое удивленно. — Хэй!
— Да! — сказал Домингес, который только сейчас нашел удобный глазок в окне. — Вот он! И, хвала господу, он все еще на плечах у Ваменоса.
— Я не вижу! — Гомес прищурился и приложил ладонь козырьком к глазам. — Что он там делает?
— Гомес! — воскликнули все трое удивленно. — Хэй!
— Да! — сказал Домингес, который только сейчас нашел удобный глазок в окне. — Вот он! И, хвала господу, он все еще на плечах у Ваменоса.
— Я не вижу! — Гомес прищурился и приложил ладонь козырьком к глазам. — Что он там делает?
Мартинес тоже посмотрел. Да, там, в глубине бара, белое снежное пятно, идиотская ухмылка Ваменоса и клубы дыма.
— Он курит! — сказал Мартинес
— Он пьет! — сказал Домингес.
— Он ест тако, — сообщил Вильянасул.
— Сочное тако, — добавил Мануло.
— Нет! — воскликнул Гомес. — Нет, нет, нет!..
— С ним Руби Эскадрилье!
— Дайте-ка мне взглянуть! — Гомес оттолкнул Мартинеса.
Да, это Руби — сто килограммов жира, втиснутые в расшитый блестками тугой черный шелк; пунцовые ногти впились к плечи Ваменоса, обсыпанное пудрой, измазанное губной помадой тупое коровье лицо наклонилось к его лицу.
— Эта гиппопотамша! — воскликнул Домингес. — Она изуродует плечи костюма. Посмотрите, она собирается сесть к нему на колени!
— Нет, нет, ни за что! Такая намазанная и накрашенная! — застонал Гомес. — Мануло, марш туда! Отними у него стакан. Вильянасул, хватай сигару и тако! Домингес, назначь свидание Руби Эскадрилье и уведи ее отсюда. Andale, ребята!
Трое исчезли, оставив ахающих от ужаса Гомеса и Мартинеса подглядывать в окно.
— Мануло отнял стакан, он выпивает вино!
— Ole! А вон Вильянасул, он схватил сигару, он ест тако.
— Хэй, Домингес отводит в сторону Руби! Вот молодец!
Какая-то тень скользнула с улицы в дверь заведения Мурильо.
— Гомес! — Мартинес схватил Гомеса за руку. — Это Бык Ла Джолья, дружок Руби. Если он увидит ее с Ваменосом, белоснежный костюм будет залит кровью, кровью!..
— Не пугай меня! — воскликнул Гомес. — А ну быстрее!
Оба бросились в бар. Они были около Ваменоса как раз в тот момент, когда Бык Ла Джолья сгреб своими ручищами лацканы прекрасного костюма цвета сливочного мороженого.
— Отпусти Ваменоса! — закричал Мартинес.
— Отпусти костюм, — уточнил Гомес.
Бык Ла Джолья и приподнятый вверх и приплясывающий на цыпочках Ваменос злобно уставились на непрошеных гостей.
Вильянасул застенчиво вышел вперед. Вильянасул улыбнулся.
— Не бей его. Ударь лучше меня.
Бык Ла Джолья ударил Вильянасула в лицо. Вильянасул, схватившись за разбитый нос, с глазами полными слез отошел в сторону.
Гомес схватил Быка за одну ногу, Мартинес за другую.
— Пусти его, пусти, peon, coyote, vaca! — Но Бык Ла Джолья еще крепче ухватился ручищами за лацканы костюма, и все шестеро друзей застонали от отчаяния. Он то отпускал лацканы, то снова мял их в кулаке. Он готовился как следует рассчитаться с Ваменосом, но к нему снова приблизился Вильянасул с мокрыми от слез глазами.
— Не бей его, бей меня.
Когда Ла Джолья снова ударил Вильянасула, на его собственную голову обрушился сокрушительный удар стулом.
— Ole! — воскликнул Гомес.
Бык Ла Джолья пошатнулся, заморгал глазами, словно раздумывая, растянуться ему на полу или не стоит, однако не отпустил Ваменоса.
— Пусти! — закричал Гомес. — Пусти!
Один за другим толстые, как сосиски, пальцы Быка разжались и отпустили лацканы костюма. Через секунду он уже неподвижно лежал на полу.
— Друзья, сюда!
Они вытолкнули Ваменоса на улицу; там с видом оскорбленного достоинства он высвободился из их рук.
— Ладно, ладно, мое время еще не истекло. У меня еще две минуты и десять секунд.
— Что?! — возмущенно воскликнули все.
— Ваменос, — сказал Гомес, — ты позволил, чтобы гвадалахарская корова села тебе на колени, ты затеваешь драки, ты куришь, пьешь, ешь тако, а теперь еще осмеливаешься говорить, что твое время не истекло!
— У меня еще две минуты и одна секунда.
— Эй, Ваменос, ты сегодня шикарный, — донесся с противоположного тротуара женский голос.
Ваменос улыбнулся и застегнул пиджак.
— Это Рамона Альварес. Эй, Рамона, подожди!
Ваменос ступил на мостовую.
— Ваменос! — умоляюще крикнул вдогонку Гомес. — Что можешь ты сделать за одну минуту… — он взглянул на часы, — и сорок секунд?
— Вот увидите. Рамона!
Ваменос устремился к цели.
— Ваменос, берегись!
Удивленный Ваменос круто обернулся и увидел машину, услышал скрежет тормозов.
— Нет! — завопили пятеро друзей на тротуаре. Услышав глухой удар, Мартинес содрогнулся. Он поднял голову — казалось, кто-то швырнул в воздух охапку белого белья. Он закрыл глаза.
Теперь он слышал каждый звук. Кто-то с шумом втянул в себя воздух; кто-то громко выдохнул. Кто-то задохнулся, кто-то застонал, кто-то громко взывал к милосердию, а кто-то закрыл руками лицо. Мартинес почувствовал, что сам он колотит себя кулаками в грудь. Ноги его словно приросли к земле.
— Я не хочу больше жить, — тихо сказал Гомес. — Убейте меня кто-нибудь.
Тогда, неуклюже покачиваясь, Мартинес взглянул на свои ноги и приказал им двигаться. Он наткнулся на кого-то из друзей — они все теперь двинулись вперед. Они пересекли улицу, тяжело, с трудом, словно перешли вброд глубокую реку, и обступили лежавшего Ваменоса.
— Ваменос! — воскликнул Мартинес. — Ты жив?
Лежа на спине, с открытым ртом и крепко зажмуренными глазами, Ваменос тряс головой и тихо стонал.
— Скажите мне, о, скажите мне…
— Что тебе сказать, Ваменос?
Ваменос сжал кулаки, заскрежетал зубами.
— Костюм… что я сделал с костюмом… костюм, костюм!
Приятели нагнулись к нему пониже.
— Ваменос!.. Он цел!
— Вы лжете! — крикнул Ваменос. — Он разорван, он не может быть не разорван, он разорван весь… и подкладка тоже!
— Нет, — Мартинес стал на колени и ощупал костюм — Ваменос, он цел, даже подкладка.
Ваменос открыл глаза и наконец дал волю слезам.
— Чудо, — рыдая, вымолвил он. — Славьте всех святых. — Он с трудом приходил в себя. — А машина?
— Сшибла тебя и скрылась! — Только сейчас Гомес вспомнил о машине и гневно посмотрел вдоль пустой улицы. — Счастье его, что он успел удрать. Мы бы его…
Все прислушались.
Где-то вдалеке завыла сирена.
Кто-то вызвал скорую помощь.
— Быстро! — яростно выкрикнул Ваменос, ворочая белками. — Посадите меня! Снимайте пиджак!
— Ваменос…
— Замолчите, идиоты! — орал Ваменос. — Пиджак! А теперь брюки, брюки, побыстрей! Вы знаете докторов? Вы видели, какими их показывают в кино? Чтобы снять брюки с человека, они разрезают их бритвой. Им плевать! Они сущие маньяки. О господи, быстрее!
Сирена выла.
Друзья в панике все вместе бросились раздевать Ваменоса.
— Правую ногу… Да осторожней! Побыстрее, ослы! Хорошо. Теперь левую, слышите, левую. Поосторожней! О господи! Быстрее! Мартинес, снимай с себя брюки!
— Что?! — застыл от неожиданности Мартинес.
Сирена ревела.
— Идиот! — стонал Ваменос. — Все пропало. Давай брюки.
Мартинес рванул ремень.
— Станьте в круг.
В воздухе мелькнули темные брюки, светлые брюки.
— Скорее, маньяки с бритвами уже здесь. Правую ногу, левую ногу, вот так. Молнию, ослы, застегните мне молнию… — бормотал Ваменос.
Сирена умолкла.
— Madre mia, еле успели. Они уже здесь. — Ваменос вытянулся на земле и закрыл глаза. — Спасибо, ребята.
Когда мимо проходили санитары, Мартинес, отвернувшись, с невозмутимым видом застегивал ремень белых брюк.
— Перелом ноги, — сказал один из санитаров, когда Ваменоса укладывали на носилки.
— Ребята, — сказал Ваменос, — не сердитесь на меня.
— Кто сердится? — хмыкнул Гомес.
Уже из машины, лежа на носилках, с запрокинутой головой, так что ему все виделось как бы вверх ногами, Ваменос, запинаясь, сказал:
— Ребята, когда… когда я вернусь из больницы… вы меня не выбросите из компании? Знаете что, я брошу курить, никогда и близко не подойду к бару Мурильо, зарекаюсь глядеть на женщин…
— Ваменос, — мягко сказал Мартинес, — не надо клятв.
Запрокинутая голова Ваменоса с глазами, полными слез, глядела на Мартинеса в белоснежном костюме.
— О Мартинес, тебе так идет этот костюм. Compadres, да ведь он у нас просто красавец!
Вильянасул сел в машину возле Ваменоса. Дверца захлопнулась. Четверо друзей смотрели, как отъехала машина.
А потом под надежной охраной в белом как снег костюме Мартинес благополучно перешел мостовую и ступил на тротуар.
Придя домой, Мартинес достал жидкость для удаления пятен. Друзья, окружив его, наперебой советовали, как чистить костюм, а потом как его лучше отгладить, и не слишком горячим утюгом, особенно лацканы и складку на брюках.
Когда костюм был вычищен и отглажен так, что снова стал похож на только что распустившуюся белую гардению, его повесили на манекен.
— Два часа ночи, — пробормотал Вильянасул. — Надеюсь, Ваменос спокойно спит. Когда я уходил из больницы, у него был вполне приличный вид.