Почему этот великий символ преемственности Москвы от Второго Рима — Царьграда вернулся к нам в столь далекое от традиций русской государственности время?
Все ли дело только в личных симпатиях к такому цветовому решению, а равно и в глубоких познаниях главного современного знатока геральдики России Г.В. Вилинбахова и Е.И. Ухналева — художника, выполнившего герб современной Российской Федерации по его предложению? Наверное, нет. Есть в этом символе предзнаменование перемен. Перемен таких, которые способны привести этот державный символ в соответствие с политическими реалиями России. Время покажет. Напомним и еще одну немаловажную деталь. Дело в том, что всадник, изображавшийся со времен Иоанна Грозного в груди двуглавого орла и бывший до этого главным символом Московских Царей, не был св. Георгием Победоносцем. Официально всадник этот назывался «ездец», а позднее — «Царь на коне». Именно Царь на коне был и остается символом Москвы.
Лишь Петр Великий приказал считать геральдического всадника с герба св. Георгием Победоносцем, однако же он никогда не изображался с нимбом, как это принято при иконописном изображении святых!
А что же наш бело-сине-красный флаг, о котором мы начали говорить вначале, когда эта тема отвлекла нас, по причине глубокой символической взаимосвязи герба и флага России, на проблему цветовой символики именно герба?
Во-первых, нам надо рассеять недоразумения, существующие вокруг этого флага в широких массах российской общественности. Этот державный символ впервые появился на первом корабле, построенном для больших плаваний при Царе Алексее Михайловиче. Корабль назывался «Орел» и был заложен в 1667 году. По запросу голландского строителя судна капитана Бутлера, каков делать флаг на судне, ему было велено делать флаг с применением материи красного, белого и василькового цветов. Многие полагают, что капитан Бутлер по своему почину составил для русского корабля свой голландский флаг, только поменяв полосы местами. Флаг корабля «Орел» действительно был полосатым, а не крестовым, чему есть документальное подтверждение. На гравюре «Астрахань» из книги Я. Стрейса, датированной 1676 годом, есть изображение и этого корабля, и его кормового флага. Флаг состоит из трех полос, причем белая полоса находится в середине. Гравюра исполнена всего девять лет спустя после постройки «Орла». Видимо, самой гравюре предшествовал более ранний рисунок. Сложно представить, что гравер ошибся, но даже если гравюра не точно отражает расположение полос на нашем триколоре, то, по сути, это ничего не меняет. Во-первых, флаг действительно изначально был полосатым. Во-вторых, подбор цветов на русском флаге для корабля «Орел» не имел аналогий в международной геральдике того времени.
Вероятно, именно Петр Великий поменял полосы во флаге своего отца местами. Вопрос, для чего? Может быть, для того, чтобы он действительно совсем не походил на голландский, особенно издали.
Вот что для нас имеет принципиальное значение, так это то, что в те времена верхняя полоса голландского флага была не красной, а оранжевой. Это был родовой цвет штатгальтеров Оранских, правителей Нидерландов, до сих пор сохраненный голландцами в качестве цвета их национальных сборных в различных видах спорта. Иногда в то время центральная белая полоса голландских флагов была шире верхней оранжевой и нижней синей. Капитан Бутлер, выполняя приказ из Москвы по составлению флага, не мог самовольничать и примитивно шить на русский корабль голландский флаг. Для этого ему, по крайней мере, не хватало материи оранжевого цвета. Но и не это главное. Если верить гравюре, рисунок флага для корабля отчасти повторил рисунок голландского флага, только вместо оранжевой полосы сверху у русского корабля, вероятно, была красная. Если бы это было не так, то получилось бы, что Бутлер без затей сшил голландский флаг вопреки своей же записке на имя Царя Алексея Михайловича, где утверждал, что каждая держава должна иметь на кораблях свой особый, всеми узнаваемый флаг. Такое самовольство в то время было немыслимо, да и русские не были полными профанами в вопросах государственной символики. За такие вещи капитана Бутлера могли и казнить, усмотрев в его геральдических опытах попытку увести первое русское судно под голландским флагом к себе домой из-под носа государевых людей. Флаг был пошит красно-бело-синим, и при Петре, вероятно, были переставлены местами полосы. Сама старинная европейская гравюра с белой полосой посередине на изображенном флаге корабля «Орел» говорит о том, что наш триколор не был заимствован из Голландии, не нес «фирменного» голландского оранжевого цвета и изначально был красным, белым и лазоревым. В XVII веке такого сочетания цветов еще не носил ни один европейский флаг, включая и голландский.
Сама «полосатость» флага тоже не есть нечто сугубо западноевропейское, а, скорее наоборот, нечто, изначально не свойственное Европе католической и протестантской. Там распространение получили флаги с символическими и геральдическими фигурами и крестовые флаги, прототипом которых был, по-видимому, византийский же флаг св. Георгия и датский флаг «Данеброг» XIII века.
Наоборот, в Польше, судя по сохранившимся гравюрам, полосатые флаги известны, по крайней мере, с XVI века. Русские миниатюры позволяют нам сделать вывод, что полосатые флаги с нашитым на них крестом известны у нас с самого начала XVII века. Никакого прямого западноевропейского влияния в создании полосатого триколора при Алексее Михайловиче усмотреть невозможно. Флаг этот был вполне самобытен, и даже более того.
Совершенно ошибочно думать, что флаг этот из военно-морского вскоре превратился в исключительно торговый, как об этом часто пишут даже специалисты. Это неверно. Петр Великий использовал эти цвета на военных знаменах. До времен Анны Иоанновны офицерские шарфы в армии были тоже бело-сине-красные и только по ее указке стали черно-золотыми, что было сознательным подражанием немецким образцам. Что касается символа коммерческого флота, то для него Петр избрал особый гербовый флаг — на белом поле черный двуглавый орел. С 1709 года это был частный флаг торговых судов. Как сам Государь изволили его описать, флаг сей сделан был «по московскому гербу». И несмотря на то, что таковым был и в том числе коммерческий символ, это не помешало Царю именно под таким флагом выиграть Полтавскую баталию. Знатоки геральдики совершенно справедливо утверждают, что коммерческие флаги во времена Петра были одновременно и общегосударственными символами. По-другому и быть не могло. Торговля в России для Петра была тогда делом государственным, а не частной инициативой индивидуума. Сняв с нашего триколора обвинения в «торгашестве», напомним, что флаг сей освящен кровью бойцов Белого движения, подвига которого для России и ее будущего во всей полноте еще не оценили по достоинству современники.
В отношении этого флага можно привести и еще один интересный, по-своему символический, а в некотором роде — и знаковый факт. В Софийском соборе Киева, о котором мы уже говорили выше, сохранилась уникальная мозаика XI века. Христос Вседержитель на ней изображен в подкупольном пространстве в круглом медальоне, окольцованном десятью разноцветными ободками. Так вот, ближайшие к Спасителю ободки именно: белый, синий и красный.
Мало кто знает, что флаг сей, или, по крайней мере, его цветовое решение как символическое ядро, появился раньше флага корабля «Орел». Нам известно изображение цветного шитого военного русского знамени XVII века. На нем изображен св. князь Владимир с воинами, и — о чудо! — один из этих воинов несет над главой князя, увенчанной нимбом, его знамя: белый равносторонний крест в синем поле с красной каймой. Этот флажок с большого древнего знамени удивительным образом прообразовал эмблему Национальной Организации Витязей — организации русской молодежи, созданной Н.Ф. Федоровым в Зарубежье. Н.Ф. Федоров ничего не знал о древнем знамени, но его значок — почти копия флага князя Владимира, только весь рисунок вписан в ромб, а не в квадрат, как на древнем знамени. Но самое главное вот что. Ряд национально настроенных авторов желают видеть византийское наследие в цветовом решении черно-золото-белого флага Кене. Наследие, которого в этом символе в действительности нет. Сам Кене в брошюре для немецкой публики С.-Петербурга проговорился, что вдохновлялся при составлении рисунка флага цветовой символикой тевтонского ордена. Ничего собственно русского или византийского в этом флаге нет. Не случайно, что даже особая комиссия 1911 года, к чьей работе вообще можно предъявить массу претензий в плане игнорирования русской символической и исторической традиции, принимая черно-золото-белый флаг в качестве государственного, все же рекомендовала перевернуть его белой полосой кверху, чтобы он хотя бы соотносился с русскими военными георгиевскими цветами.
Флаг, утвержденный нашим последним Государем, был четко описан в указе от 11 сентября 1914 года, в котором предписывалось использовать: «…исключительно бело-сине-красный флаг и не допускать подъема… нового флага, содержащего в своем рисунке Императорский штандарт». Напомним, что за полтора месяца до этого указа Царь разрешил в частном быту использовать бело-сине-красные флаги с нашитым на две первые полосы квадратом желтого цвета с черным двуглавым орлом, т. е. с Императорским штандартом на полосах белого и синего цветов в крыже. Очень важно, что знаменитая ныне мироточивая икона Государя Николая Александровича, написанная в Русском Зарубежье, имеет кант из национальных бело-сине-красных цветов. Так вот, настоящие русские и, главное, византийские традиции стоят за бело-сине-красным флагом. Известна раннесредневековая византийская миниатюра, изображающая коронацию Императора Феофила в 829 году. За троном Императора — два сине-красно-синих флага. Флаги эти состоят из трех полос, прикрепленных к квадратному отрезку красной материи, на которой неясно изображен какой-то символ. Синий и красные цвета императорских византийских флагов не случайны. Именно эти цвета в византийской геральдической традиции при смешении давали пурпурный цвет, усвоенный для одеяний Императора.
Таким образом, наш триколор, совершенно очевидно, может рассматриваться не только как символ русских, но и как наследие, выраженное красным и синим цветом, заставляющее вспомнить о Византийской имперской традиции.
В действительности ничто лучше не может символизировать идею Царской власти и идею России как Третьего Рима, чем наш современный и одновременно очень древний Царский гербовый символ — золотой двуглавый орел на красном щите и бело-сине-красный флаг, отображающий священный идеал нашего национального бытия: Православие, Самодержавие, Народность.
Не настало ли время задуматься, каким образом наша политическая и повседневная жизнь могла бы быть приведена в необходимое соответствие с нашей древней священной символикой Царствия?
Мировоззренческая основа возрождения государственного сознания
Современность наша диктует нам крайнюю необходимость выработки совершенно однозначного политического мировоззрения, которое на современном языке сможет донести до россиян важнейшую истину о том, что у нас нет своей государственности в настоящем значении этого слова. А без истинного государства народ русский, как народ сверхгосударственный, не только по дарованиям, но и по исторической своей судьбе, обречен на гибель. Новое государственное мировоззрение должно объяснить гражданам, какая ценность для каждого из них содержится в том сложном, символико-мифологическом послании из прошлого, которое ныне определяется одним понятием — Традиция. Именно из Традиции вырастает национальная идеология, которая есть определенная сумма идей и норм, привычек жизни, коренящихся в религиозных представлениях народа и организующих нацию в органическое целое. Национальная идеология отличается от национальной религии тем, что является более широким, секуляризованным понятием религиозной этики, включающим в себя религиозные представления и нормы жизни в качестве своего смыслового ядра и дополняющим их идеями и нормами, имеющими политический, социальный, культурный и хозяйственный характер. Национальная идеология является главным смысловым языком нации. Это не язык слов и словесных конструкций, а язык более сложных, символически выраженных понятий, с утратой которых ее члены оказываются неспособными на взаимопонимание и разумную совместную деятельность.
Народ, утративший свою национальную идеологию, обречен на исчезновение из истории, если он не осозна€ет причины своего разрушения и не возродит те идеи и нормы, которые способны заново сплотить его из хаотического атомарного состояния в живой организм нации.
Мы обязаны преодолеть двойственность и антагонизмы современных политических доктрин самого разного толка и представить народу нечто целое, неделимое, которое только и может претендовать на звание истины.
Современная российская власть, имея сводный документ, где заключено ее кредо, в последнее время как-то стыдливо начинает этот документ замалчивать. По крайней мере, давно не слышно, чтобы власть вдохновлялась им, строила концепции развития, опираясь на него. Речь идет о современной Конституции. И такая стыдливость по отношению к «главному закону страны» не случайна. Не только теория, но и практика вопиют против нелепости бытования подобного свода законов в России.
Наша Конституция — это обличительное свидетельство того, что доморощенные либералы не способны учиться у истории, вообще не способны к творческой умственной работе, да и просто не могут делать выводов по причине клинической невменяемости. Кроме всего, наша Конституция сама по себе, вне политической оценки, есть документ, полный самых причудливых нелепостей, что обличает интеллектуальную убогость ее творцов.
В политическом смысле нынешняя Конституция как бы легализует те разрушительные начала, которые погубили историческую Россию и продолжают губить ее коренные народы. Творцы Конституции (серьезно или нет — не известно) полагали, что, копируя западные либеральные ценности, они принесут в Россию долгожданный прогресс. Опыт февральского бедлама 1917 года и последних пятнадцати лет показывает, что надежды эти утопичны. Современная Конституция не просто противоречит вековым основам национального бытия России, она вообще отстала от жизни как таковой, и не только у нас. Она, прежде всего, не отражала и никогда не будет отражать действительных чаяний людей, населявших и населяющих Россию. Наша Конституция совершенно не учитывает и изменений, произошедших в самое последнее время в сознании общества, которое, вопреки всем прогнозам, резко и по-настоящему правеет, становится национальным в подлинном, глубинном смысле. Защитники Конституции мнят ее гарантом единства государственного тела, игнорируя тот факт, что такое единство возможно только в форме национального единения народа в едином национально-государственном теле. Конституция же исходит из того, что крушение исторической России необратимо и гарантирует дальнейшее развоплощение государственности и самой русской идентичности. Она не в силах воспринять тот факт, что глубинные силы вновь просыпаются в народе и оборванные корни истории, пока незримо, срастаются в глубине народного духа.
Парадокс — Конституция современного государства служит государственному развоплощению, выхолащиванию самого понятия — государство. Наш народ долгое время был слишком аполитичным, чтобы понять, что без выработки настоящей и насущно потребной национальной идеологии нам не выжить в XXI веке, тем более, если Конституция наша есть памятник заблуждений веков XVIII и XIX.
Без единых для всех ценностей не может существовать ни одна политическая общность. Этих ценностей у нас нет, кроме пустопорожнего словоблудия про давно никем не соблюдаемые права личности, которую низвели до роли винтика в современных либеральных конструкциях. Без осмысления и восприятия вековых ценностных установок народ не в состоянии выполнять свою историческую миссию и сходит с дистанции истории. Усилия национал-патриотов за последнее десятилетие пробудить национальное сознание народа наталкивались на глухую стену отчуждения. Народ жил «сегодняшним днем», занимался хозяйственными делами и зарабатывал деньги. Людям казалось, что счастье столь близко и достижимо, что стоит только еще заработать деньжат, и…
Современное государство это вполне устраивало. Пока большинство населения страны было занято бесконечной гонкой стяжательства, не чувствуя жизненной пустоты, заполняющей пространство вокруг всех и каждого липкой субстанцией безысходности, государство или корпорация бизнесменов по приватизации бывшего СССР, назвавшаяся государством, работала на самих себя.
Постсоветский социум, лишенный государственной скрепы, вдруг оказался скопищем законченных индивидуалистов и эгоистов, которые не в силах сплотиться даже для решения своих жизненных задач по физическому выживанию. И совсем неудивительно, что это были те же самые люди, что с детства привыкли шагать строем, куда укажет партия и государство.
Долго так продолжаться не могло. Вдруг стало ясно, что собственно государства у нас нет. И в этот самый момент именно те, кто позиционирует себя его главными выразителями, стали лихорадочно имитировать его наличие. Тут и патриотическая риторика, и идеологический салат из Петра Великого, комиссаров в кожанках и гениальных полководцев из сталинского гнездовья, и имитация заботы о народе. Государству потребовалось хоть чем-то заполнить образовавшуюся пустоту между ним и подданными. Ему понадобилось, наконец, идеологически обосновать странную привычку своих подданных видеть в нем авторитет. Весь современный патриотизм постсоветского периода обречен. Он лжив и пуст. Он полон противоречий и недомолвок. Он не открывает народу главного: в чем его, народа, историческая ценность перед лицом вечности. Он не говорит, как ценности высшего порядка, которые априори реализуемы только посредством истинно государственной жизни данного народа, реализуются в плане земного бытия.