Люси бы ужасно обиделась. Люси бы не поняла. Отправить Люси к Дороти — все равно что лишний раз напомнить девочке, что она мне мешает. Люси уже привыкла мешать матери, но мешать тете Кей… Она целый год мечтала, как будет жить у меня. Да и я, признаться, считала дни до приезда племянницы.
Я потягивала вино и распутывала комок собственных нервов.
Я живу в новом районе в западной части Ричмонда. У нас тут хорошо — под каждый дом отведен участок в целый акр, с большими деревьями, и машин почти нет, разве что семейные седаны да почтовые фургоны. Соседи тихие, ни домушников, ни хулиганов — уж и не помню, когда последний раз по нашей улице курсировала полицейская патрульная машина. За спокойствие и переплатить не жалко. Завтракая в своей любимой кухне, я всегла радуюсь, что единственные нарушители спокойствия в нашем районе — это белки и сойки, ссорящиеся у кормушки.
Я перевела дух и сделала еще глоток. Я стала бояться ложиться спать, бояться тягучей бесконечности между щелчком выключателя и погружением в сон. Мне казалось, что перестать думать о маньяке — все равно что снять бронежилет. Перед глазами стояло багровое лицо Лори Петерсен. Дальше — больше: фрагменты изувеченного тела, которые я видела сегодня в луче лазера, стали с пугающей точностью складываться в моей голове в причудливый пазл.
А потом «пленка» начала крутиться назад. Вот маньяк в спальне жертвы. Лицо у него расплывчатое, белое. Сначала Лори пыталась его урезонить. Бог знает, сколько времени прошло с момента ее пробуждения от прикосновения ледяного клинка к горлу до момента, когда убийца скрутил ей руки. Он отрезал провода от телефона и ламп в считаные минуты, показавшиеся жертве вечностью. Лори Петерсен, наивная, думала, что высшее образование поможет ей задобрить маньяка — маньяка, которого правильная речь жертвы только еще больше разъярила.
Дальше события развивались с бешеной скоростью, и с такой же скоростью крутилась «пленка» в моей голове. Только фон у всех сцен был один и тот же — ужас, животный, неконтролируемый ужас. У меня больше не было сил смотреть это кино. Надо было успокоиться.
Окна моего кабинета выходят на лужайку, окруженную старыми платанами. Жалюзи я обычно не поднимаю — не могу сосредоточиться, если есть хоть малейшая вероятность, что меня увидят с улицы. Я стояла в дверях и смотрела, как Люси ловко стучит по клавиатуре моего компьютера. В кабинет я не заходила уже несколько недель, соответственно не прибиралась, — неудивительно, что там был бедлам. Валялись только книги и журналы, зато в самых неподходящих местах. Стену подпирали мои многочисленные дипломы и сертификаты — я все собиралась развесить их в офисе, да руки не доходили. На китайском коврике ждала редактуры стопка статей для журналов. Карьера, ко всем своим прелестям, имеет еще одно преимущество: никто не потребует от успешной леди идеального порядка в доме. Однако меня лично раздражал этот бардак.
— Ты что, решила за мной шпионить? — процедила Люси, не поворачивая головы.
— Да кто за тобой шпионит? — Я поцеловала ее рыжую макушку.
— Ты, — ответила Люси, продолжая печатать. — Я тебя видела. Ты отражалась в мониторе. Ты за мной следила.
Я обняла девочку, примостив подбородок на ее темечке, и посмотрела на светящийся экран. Мне раньше никогда не приходило в голову, что в экране можно отражаться, как в зеркале. А ведь Маргарет, наш системный администратор, всегда говорит «Доброе утро, Джон», не поворачивая головы от компьютера. Меня давно мучил вопрос, как она узнает, что за ее спиной именно Джон, а не, скажем, Роза. Теперь все стало ясно. Лицо Люси отражалось в мониторе расплывчато — хорошо видны были только «взрослые», в черепаховой оправе очки. Обычно при встрече Люси повисала на мне, как мадагаскарский ленивец, но сегодня она была не в духе.
— Прости, пожалуйста, что не смогла поехать с тобой в Монтиселло, — бросила я пробный шар.
Люси передернула плечами.
— Мне хотелось поехать не меньше, чем тебе, но я правда не могла, — продолжала я.
Люси снова передернула плечами:
— Мне больше нравится сидеть за компьютером.
Врет, конечно, а все равно обидно.
— У меня сегодня была чертова куча дел, — холодно продолжала Люси, кликая команду «назад». — У тебя не база данных, а настоящая помойка. Небось ты ее целый год не чистила. — Она крутнулась в кожаном кресле, и я выпустила ее из объятий. — Вот мне и пришлось провести форматирование.
— Что-что провести?
Нет, Люси не могла так поступить. Она не могла очистить жесткий диск, нет, только не это. Ведь на жестком диске у меня хранилось штук шесть статистических таблиц, которые я использовала, когда писала статьи для журнала, — если сроки поджимали. «Плакали твои таблицы», — простонал внутренний голос. Последний раз я их дублировала месяца три назад.
Люси, не мигая, смотрела на меня своими зелеными, несколько совиными из-за толстых очков глазами. Выражение ее круглой хитрой мордашки было очень даже серьезным.
— Я сначала прочитала инструкцию. Все очень просто. Нужно только напечатать IOR I в графе С, а когда все отформатируется, зайти на сайты Addall и Catalog.Ora. Только полный мудак с этим не справится.
Я не нашлась что ответить. Я даже не отругала Люси за ее лексикон.
У меня подкашивались ноги. Помню, года два назад мне позвонила Дороти. Она была в шоке. Оказывается, пока моя сестрица ходила по магазинам, Люси пробралась к ней кабинет и успешно отформатировала все дискеты до единой, иными словами, удалила все данные. На двух дискетах были главы из книги Дороти, которые она еще не успела ни распечатать, ни продублировать. Теперь очередь дошла и до меня.
— Люси, как ты могла?
— Не волнуйся, — мрачно ответила девочка. — Я сохранила все данные. Так было написано в инструкции. А потом я импортировала их назад и снова присоединила. Все на месте. Зато теперь у тебя на диске много свободного места.
Я придвинула пуф и уселась напротив Люси. И только тут увидела под россыпью дискет вечернюю газету. Я извлекла ее и открыла на первой странице. Хоть бы там было написано что-нибудь другое — что угодно! Но нет: заголовок, набранный самым крупным шрифтом, гласил:
«Убита молодая женщина-хирург. Полиция считает, что это четвертая жертва маньяка.Тридцатилетняя женщина-хирург, проходившая стажировку в одной из больниц сети некоммерческих лечебных учреждений Вэлли Медикал Сентер, найдена сегодня ночью с удавкой на шее в своем собственном доме на Беркли-Даунз. На теле убитой обнаружены следы жестоких побоев. По заявлению шефа полиции, есть все основания полагать, что смерть этой женщины имеет прямое отношение к предыдущим жестоким убийствам в Ричмонде. За последние два месяца это уже четвертая молодая женщина, задушенная в собственной постели.
Имя убитой — Лори Энн Петерсен. Она окончила медицинский факультет Гарвардского университета. Последний раз ее видели живой вчера, приблизительно в полночь, выходящей из травматологического отделения больницы после дежурства. Лори Петерсен, скорее всего, сразу поехала домой. Убийство произошло между половиной первого и двумя часами ночи. Маньяк, вероятно, проник в дом через незапертое окно ванной, разрезав москитную сетку…»
И так далее в том же духе. Не обошлось и без фотографий: двое санитаров с носилками выходят из дома, смутная фигура в оливковом плаще спешит к крыльцу. Подпись гласила: «На место преступления прибыла доктор Кей Скарпетта, главный судмедэксперт города».
Люси смотрела на меня округлившимися глазами. Берта проявила предусмотрительность — она спрятала газету, но и Люси оказалась не промах — без труда эту газету нашла. Я не знала, что и сказать. О чем думает десятилетняя девочка, читая подобные статьи, особенно если они сопровождаются фотографией ее любимой тети?
Люси не была посвящена в подробности моей работы. Нечего ей так рано узнавать о самых скверных сторонах жизни. Не хватало еще, чтобы девочка потеряла веру в добро, как ее тетка, которую профессия заставила с головой окунуться в океан жестокости и насилия.
— Прямо как в журнале «Геральд», — пробормотала Люси, немало удивив меня своей информированностью. — Там всегда пишут про убийства. На прошлой неделе полицейские нашли в канале какого-то мужика с отрезанной головой. Наверное, он был очень плохим, раз с ним так обошлись.
— Совсем не обязательно. И даже очень плохому человеку нельзя просто так отрезать голову. К тому же не все люди, которых калечат или убивают, плохие.
— А мама говорит, что все. Она говорит, что хорошего человека не убьют. Убивают только шлюх, наркодилеров и воров. — Подумав, Люси добавила: — И еще полицейских, когда они пытаются поймать плохого человека.
Что ж, вполне в духе моей сестрицы — внушать ребенку такую чушь. Главное, Дороти и сама верит в то, что говорит. Идиотка!
Что ж, вполне в духе моей сестрицы — внушать ребенку такую чушь. Главное, Дороти и сама верит в то, что говорит. Идиотка!
— Но ведь та женщина, которую сегодня задушили, — неуверенно продолжила Люси, не сводя с меня огромных глаз, — она ведь была доктором. Как же она могла быть плохой? Ты тоже доктор — значит, та женщина была похожа на тебя.
Я глянула на часы — да ведь уже ночь на дворе! — быстро выключила компьютер, взяла Люси за руку и повела ее на кухню.
— Поешь перед сном? — наклонилась я к Люси. Девочка кусала нижнюю губку, в глазах у нее стояли слезы.
— Люси, почему ты плачешь, глупенькая?
Она обняла меня и разрыдалась. Люси вцепилась в меня мертвой хваткой, и единственное, чего мне удалось добиться от нее, были слова:
— Я не хочу, чтобы ты умерла!
Вон оно что! А я-то думала, откуда у девочки эти вспышки гнева, это раздражение. Ее кофточка промокла от слез.
— Все будет хорошо, малышка. — Умнее я ничего не могла придумать, только крепче прижала девочку к себе.
— Тетя Кей, я не хочу, чтобы ты умерла!
— Люси, я не собираюсь умирать.
— Да, а вот папа умер!
— А я не умру, не бойся.
Однако Люси была безутешна. Надо же, какое впечатление произвела на нее эта чертова статья. Да, Люси у нас вундеркинд, у нее интеллект взрослой девушки, но воображение-то детское! Плюс (точнее, минус) такая обстановка в семье.
Главное, я совершенно не представляла, как ее успокоить. В голову полезли мамины упреки. Все-то у меня не как у людей. И даже детей нет. А если бы и были, бедным крошкам пришлось бы все время сидеть одним, потому что их мамочка, видите ли, занята только своей карьерой. «Лучше бы тебе родиться мужчиной, — сказала мама во время очередного бессмысленного разговора со мной. — Вот состаришься — воды некому будет подать, попомни мое слово».
Когда мне бывало скверно, я представляла себя старой и усохшей, тщетно молящей о стакане воды.
Не придумав ничего лучшего, я налила Люси бокал вина, хотя и не была уверена, что поступаю правильно.
Я отвела девочку в спальню, легла с ней в постель, и мы пили вино вместе. Люси устроила настоящий допрос. «Почему одни люди делают больно другим? Это для них вроде игры? Ну, я имею в виду, тот дядя для чего убивает — для развлечения? Как в кино? Но там все понарошку. Может быть, он не понимает, что им больно?»
— Просто некоторые люди злы от природы. — Я тщательно подбирала слова. — Ты же знаешь, что бывают злые собаки, они кусаются просто так. С людьми то же самое. Они злые, и их уже не исправишь.
— Может, это оттого, что их обижали?
— Бывает и так, хотя не всегда. Иногда люди рождаются злыми. И потом, не все, кого обижают, становятся плохими. У человека всегда есть выбор. И если человек злой, значит, он сам решил, что будет злым. Такова жизнь, и с этим ничего не поделаешь.
— Гитлер был злой, — прошептала Люси, сделав большой глоток.
Я погладила ее по голове.
Люси, уже засыпая, продолжала:
— Джимми Грум тоже злой. Он живет на нашей улице. Он стреляет из ружья в птичек, таскает яйца из гнезд и разбивает их об асфальт. Ему нравится наблюдать, как умирают птенцы. Ненавижу его! Ненавижу Джимми Грума! Один раз он ехал на велосипеде, а я бросила в него камнем и попала. Как он взвыл! Только он не знал, что это я, потому что я пряталась за кустом.
Я потягивала вино и гладила Люси по голове.
— Ведь Бог не допустит, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое?
— Конечно нет, милая. Даже не сомневайся.
— Тетя Кей, а если я попрошу Бога позаботиться о тебе, Он это сделает?
— Он обо всех нас заботится, малышка. — Хм, как-то неубедительно это прозвучало…
Люси нахмурилась — наверное, не поверила.
— Тетя Кей, ты ведь ничего не боишься, правда?
— Все чего-нибудь да боятся, Люси. — Я не могла сдержать улыбки. — Но я в полной безопасности. Со мной ничего не случится.
Уже засыпая, Люси пробормотала:
— Тетя Кей, как бы мне хотелось всегда жить у тебя. Тогда бы я стала такой, как ты.
Люси заснула два часа назад. Мне не спалось. Я смотрела в книгу, а видела известно что. Зазвонил телефон.
У меня уже выработался условный рефлекс, как у собаки Павлова. Я мгновенно схватила трубку. Мне казалось, что сейчас я услышу голос Марино, что этот кошмар будет повторяться бесконечно, а прошедшая суббота станет «Днем сурка».[1]
— Алло!
В ответ — тишина.
— Алло!
В трубке слышалась приглушенная, точно из-под земли сочащаяся музыка — такая обычно служит фоном для фильмов ужасов. Интересно, что это за ужастик показывают с утра пораньше?
Послышались короткие гудки.
— Кофе будешь?
— Буду.
Когда бы я ни пришла в лабораторию Нейлза Вандера, он вместо приветствия спрашивал: «Кофе будешь?» Я всегда была рада подпортить свое здоровье кофеином или никотином, а лучше и тем и другим.
Ни за что не куплю машину без надежной системы безопасности, ни за что не включу зажигание, не пристегнувшись. По всему дому у меня противопожарная сигнализация плюс дорогущая сигнализация от взлома. И еще ненавижу летать на самолете.
А вот кофеин, никотин и холестерин — мои лучшие друзья, и мне наплевать, что они — «чума» XX века. Периодически я посещаю конференции судмедэкспертов — уж, казалось бы, кто лучше представителей нашей профессии знает, что именно губит людей! Однако семьдесят процентов медиков не занимаются йогой, не делают зарядку, ненавидят пешие прогулки, не упускают возможности посидеть лишнюю минутку в удобном кресле или на диване, предпочитают лифт и обходят горы стороной. Треть медиков курит, подавляющее большинство не прочь пропустить стаканчик, и все едят так, словно завтра наступит конец света.
Мы оправдываем свои дурные привычки стрессом, депрессией, дефицитом положительных эмоций. Как говорит моя подруга, помощник начальника полиции в Чикаго: «Жить вообще вредно — от этого умирают». Золотые слова!
Вандер направился к кофемашине. Сто лет он варит мне кофе, а все не может запомнить, что я пью черный.
Мой бывший муж тоже не мог запомнить, что я люблю и чего не люблю. Мы прожили шесть лет, а он так и не усвоил, что кофе я предпочитаю черный, бифштекс — средней прожарки, а не с кровью и не с коричневой коркой. Я уже не говорю об одежде. У меня сорок шестой размер и хорошая фигура, мне идет практически любой фасон, но я не выношу всякие рюшки, блестки, перья и тому подобное. Тони же постоянно покупал мне фривольную одежду сорок четвертого размера. Хотя с собственной матушкой проколов у него не было. Свекровь любила все ярко-зеленое, носила одежду пятидесятого размера, обожала оборки, ненавидела пуловеры, предпочитала молнии, страдала аллергией на шерсть, не желала заморачиваться с химчисткой и глажкой, органически не переносила фиолетовых и пурпурных вещей, считала белый и бежевый цвета непрактичными, ни за что не надела бы ничего в горизонтальную полоску или с узором из «огурцов», под страхом смерти не стала бы носить вареную замшу, свято верила, что ей не идет плиссировка, и была неравнодушна к карманам — чем больше, тем лучше. И Тони демонстрировал феноменальную память в отношении всех этих подробностей.
Вандер, по своему обыкновению, насыпал по две полные ложки сухих сливок и сахара в обе чашки.
Я никогда не видела Вандера опрятным — вечно он был растрепан, жидкие седые волосы торчали дыбом, халат будто с чужого плеча, заляпан чернилами, которые используют для снятия отпечатков пальцев, карманы на груди оттопырены из-за целой коллекции шариковых ручек и фломастеров. Вандер был высокий, с длинными и костлявыми руками и ногами и непропорционально огромным животом. Голова его по форме напоминала лампочку, в блекло-голубых глазах постоянно отражалась напряженная работа мысли.
Как-то зимой, еще когда я работала здесь первый год, Вандер заехал ко мне в офис вечером специально, чтобы сообщить, что на улице идет снег. На нем был длиннющий красный шарф, на голове кожаный летный шлем — не иначе как из каталога товаров Банановой республики. В таком шлеме Вандер отлично смотрелся бы в кабине истребителя. Мы прозвали Вандера «Летучим голландцем» — он вечно торопился, носился по коридорам со скоростью звука, путаясь в полах халата.
— Ты читала газеты? — спросил Вандер и подул на кофе.
— Их только ленивый не читал, — мрачно отозвалась я.
Воскресная газета оказалась под стать субботней. Заголовок, набранный самым крупным шрифтом, с трудом втискивался в узкие рамки полосы. На боковой врезке помещалась краткая биография Лори Петерсен, фотографию Эбби тоже выбрала впечатляющую. У Тернбулл хватило наглости и бестактности попытаться взять интервью у родных миссис Петерсен, для чего она не поленилась слетать в Филадельфию — родственники убитой, по всей видимости, послали ее куда подальше, и тогда Эбби в статье назвала их «обезумевшими от горя».