Дядя Игорь хватается за ее слова:
— А ты знаешь, такое раннее развитие — это еще хуже умственной отсталости? Кто в детстве обгоняет одногодков, тот потом вообще не догоняет…
Мама обнимает Мишку с Дашкой и тянет их из комнаты — мыться. Хотя им еще рано спать…
— Я, между прочим, читал в книжке… — кидает им вдогонку дядя Игорь.
— А я — нет… — бросает мама через плечо.
— Я принесу тебе…
— А я такие книжки не читаю. Ох уж мне эти книжки про воспита-а-ание…
В ванной Дашка интересуется:
— А зверь будет читать мне книжки?
Бесполезно ждать, когда она позабудет его, своего зверя, бесполезно. Мама выводит Мишу и Дашу во двор — Мишка уже большой, он должен следить за Дашей, не отходить ни на шаг, мама так говорит, и Дашка ему все уши прожужжит, как они пойдут к зверю. Разве что кошка окажется возле песочницы. Дашка ненадолго забудет про чудо-зверя.
— Кошенька, кошенька…
Такого слова вообще не бывает. А Дашке откуда про это знать? Дашка сама слова придумывает. Она маленькая еще. Мишка у нее спрашивает:
— Дашка, ты помнишь папу?
Дашка задумывается ненадолго, а после говорит:
— У папы усы.
Мишка думает: а ведь и верно, у папы усы были.
Дашка опять задумывается.
— Еще у папы борода. Белая… У папы в мешке конфеты.
— Глупая, — отвечает Мишка. — Это не папа вовсе, а Дед Мороз.
— Папа — Дед Мороз, — объясняет Дашка. — Я знаю, Деда Мороза летом не бывает. И папы не бывает. Мы к папе не пойдем. Мы лучше к зверю пойдем. Он будет со мной играть. Ты слышал, мама сказала, зверь бывает! Ой, коша, коша!
Угораздило же кошку залезть в песочницу!
Мама выходит позвать их обедать и видит, как Дашка, стоя на песке, прижимает к себе огромную кошку, и та отчаянно молотит хвостом, разбрасывая песок возле Дашкиных ног.
В следующую секунду раздается Дашкин плач. Кошка оказывается на песке и тут же стремглав, прыжками, кидается вон. У Дашки — следы зубов на щеке, и они быстро, быстро заполняются алой кровью. Кровь течет вниз, в песочницу. Мама бежит и хватает Дашку на руки — поверх своего мячика, — а потом они втроем снова бегут в поликлинику. И там тетя доктор, отодвигая салфетку с Дашкиной щеки, говорит маме:
— Сегодня вам точно, мамочка, не к нам.
Они едут в троллейбусе в больницу. Мишка любит ездить в троллейбусе. Им уступают переднее сидение, двойное. Кондукторша подходит и стоит рядом с ними. Мама протягивает ей мелочь. Кондукторша говорит:
— Еще.
Мама начинает объяснять, что у них больше нет, и что Дашу укусила кошка. Поэтому мама выскочила из дома в одном халате, а эти монетки просто случайно в кармане оказались.
— Я остановлю троллейбус, — говорит кондукторша.
И в самом деле, троллейбус останавливается. И тут оказывается, что все пассажиры куда-нибудь спешат. Все начинают наперебой рассказывать, куда они спешат. Сразу же делается трудно что-то разобрать. Одна мама молчит и смотрит в окно. И Мишка с Дашей тоже смотрят в окно.
— Вот с этой, с этой объясняйтесь! — кричит кондукторша, показывая всем на маму.
Но мама молчит, и кондукторше волей-неволей приходится всем про нее рассказывать самой. Кондукторша горячится.
— Я не обязана бесплатно никого возить! — кричит она в толпу, и тут же раздаются два-три голоса в ответ:
— На себе, что ли, возишь?
— Переломишься?
— Зарплата у меня от проданных билетов, — пытается всем что-то втолковать кондукторша. — Я так считаю, нет у тебя денег на сосунков — значит, не нужно плодить их друг за дружкой. Ишь ты, какая наглая, уселась впереди, а скоро еще думает рожать…
— Скоро все вымрем, тетка! — откликается парень, стоящий на подножке. — Тебя послушают — никто рожать не станет…
Там и здесь слышатся смешки. Мужчина, стоящий рядом с ними, отсчитывает мелочь, кондукторша сует маме билеты, но мама не берет их и по-прежнему глядит в окно. Билеты падают на пол под ноги пассажирам. Троллейбус, стоящий сзади, отчаянно сигналит. Надо ехать вперед. Но кондукторше жалко, что все так быстро кончилось, что им с мамой уже купили билеты и нельзя просто стоять на месте и что-то и говорить…
— Я не могу позволить себе второго ребенка, я знаю, что не прокормлю, что у меня нет денег. А эта — глядите-ка на нее — эта позволяет, сколько хочет! Наглости хватит, она и пятерых родит, глядишь, не вымрем, расплодится беднота, вот эта расплодит! — кричит, торопится кондукторша.
Ей важно, чтобы пассажиры слышали ее, и чтобы отвечали ей, главное, — чтоб что-нибудь сказала мама. Тогда они, быть может, наконец, поедут дальше. Но мама, как нарочно, застыла и молчит. Она глядит в окно. А там — одно и то же, они ведь не едут. Зачем она туда глядит? Даша прижалась к маме. Они вместе молчат. И вместе глядят в окно. И Мишке делается страшно. Найдется ли такая сила, которая заставит маму с Дашкой пошевелиться, или они будут теперь сидеть вот в этом троллейбусе до конца жизни?
Но нет! От остановки, наконец, они бегут бегом! Маме тяжело бежать — у нее мячик — и они с Дашкой бегут наравне. Мишка вырывается вперед.
— Быстрей, быстрей! — командует себе и Даше мама.
В больнице они кое-как открывают стеклянную дверь — перед ними широкая, красивая лестница. Тетя в белом халате, сидящая на стуле у подножья лестницы, говорит им:
— Это вам нужен приемный покой.
Они выбегают на улицу и начинают дергать все подряд двери, а двери им попадаются такие, точно их заперли навечно когда-то давно, а все ключи побросали в реку.
— Мы идем к зверю, к зверю! — пищит Дашка.
— Я не нашла приемный покой! — говорит мама, снова открывая большую стеклянную дверь.
Тетя, сидящая у подножья лестницы, делает плавное движение рукой снизу наверх.
— Я не пойму, отчего вы убежали? Приемный покой там… Вам — вверх по лестнице…
Потом другой человек в белом халате, с черными волосами, с необычайно грубыми, крупными чертами лица встречает их на пороге почти пустой комнаты, и мама не успевает ничего сказать, как Дашка оглашает больницу радостным криком:
— Мы к зверю пришли, к зверю! Ты мой зверь! Я знала, что ты бываешь! А Мишка мне говорил, что тебя нет, и дядя Игорь так говорил…
Она обнимает врача за колени, пачкая кровью полы его халата. Мама говорит:
— Простите, пожалуйста!
А после говорит:
— У меня нет прописки. Я была в управлении здравоохранения, и мне там сказали, что я могу обращаться к врачам, если вдруг у нас…
Врач отвечает:
— Это меня волнует меньше всего.
И сразу уводит Дашку зашивать щеку. Мама с Мишкой дожидаются на кушетке в почти пустой комнате, и после доктор выносит Дашку на руках и спрашивает маму:
— Вы бы могли понаблюдать за кошкой?
— Как — понаблюдать? — спрашивает мама.
— Я спрашиваю вас: вы запомнили эту кошку?
— Ну, да! Такая большая…
— Черная! — прибавляет Мишка.
— Ага! И с белым галстучком, — припоминает мама. — Он тянется еще и на живот, и живот тоже получается немного белый…
— И у хвоста белый кончик, — говорит Мишка.
— И белые носочки на передних лапах. И еще на спинке что-то… Я толком и не разглядела. Но мне показалось, что на спинке…
И доктор говорит:
— Такого бреда я за всю жизнь не слышал. Я что имел в виду? Вы могли бы понаблюдать за кошкой в течение десяти дней?
— Как, почему десять дней? — спрашивает мама.
— Я объясняю вам: надо убедиться, что кошка не заражена бешенством. И следовательно, что она не могла заразить вашего ребенка. Поэтому надо понаблюдать за кошкой. Если в течение десяти дней она не заболеет бешенством, значит, на день укуса она была здорова. Это понятно?
— Ну, да…
— Вот и хорошо. Придете ко мне и распишетесь…
— Где — распишемся?
— Покажу, где. Главное — не где, а в чем. Распишетесь, что кошка здорова. И что ребенок, следовательно, не нуждается в прививках от бешенства.
— А как узнать, если нуждается?
— Я же вам сейчас говорю: кошка должна наблюдаться в течение десяти дней. Если за этот срок она вдруг заболеет бешенством… И если вы заметите что-то, что вас встревожит… Ну, словом, если с кошкой что-то не так, вы тут же бежите ко мне и мы начинаем колоть девочке антирабическую вакцину…
— Чего? Вакцину?
— Да! Прививки от бешенства будем делать. Если кошку ваша отдаст концы. Если только вы согласитесь за ней понаблюдать, отдаст она их или нет в течение десяти дней, концы…
— А если после десяти дней отдаст концы? — влезает в разговор Мишка.
— После — неважно, — говорит доктор. — Если она будет здорова в течение десяти дней, значит, была здорова и в момент укуса. Главное — прождите десять дней.
— Значит, мы должны поймать кошку и забрать себе? — спрашивает мама.
— По крайней мере, на десять дней. Это для вас возможно?
— Ну да. Сейчас пойдем домой и по пути поймаем кошку.
Доктор в сомнении смотрит на мамин живот.
— Мы можем начать вакцинацию уже сегодня. Конечно, для ребенка это будет большой нагрузкой.
— Да? Ой! — говорит мама. — Нет, тогда лучше нет! Ведь, правда, нет? Мы лучше поймаем кошку. Мы ведь сейчас живем одни. Никто нам слова не скажет, если возьмем кошку к себе.
— Нет, — говорит доктор, — я такого бреда еще не слышал. Как ты вообще живешь?
— А как? — переспрашивает мама.
Доктор спрашивает:
— Статуса у вас, конечно, нет?
А мама оправдывается:
— Я пошла, там столько народа, и мне сказали, что надо еще справки, а я не знаю… У меня дети, некогда. И я там больше не была. Я просто не знаю, их там так много…
— Народа или справок?
Мама машет рукой:
— Всего, всего…
— Ты просто дура, — говорит маме напоследок доктор.
Дашка еще спит — у нее был трудный день. Они тащат кошку к подъезду вдвоем — мама и Мишка. Кошка кусает их за руки. Теперь и они тоже могут заболеть. Впрочем, так и так придется наблюдать за кошкой десять дней.
Кошка обнюхивает двери и диван и сразу садится мяукать у порога. Просит, чтобы ее отсюда выпустили.
— Это же чья-то кошка! — говорит дядя Игорь. — Вон какая гладкая, ухоженная шерсть.
А мама отвечает:
— Значит, дети ничем не заразятся.
— Но ее кто-то ищет, — переживает дядя Игорь. — В этом дворе или в соседнем.
— Отыщут через десять дней. Мне спокойней, если она будет на глазах.
— Но людям не спокойней. Представь, у тебя была бы кошка…
— У меня ребенок, Дашка, — отвечает мама. — И мне наплевать, у кого там кошка, наплевать…
Кошка дичится. Ее любимое место — на шкафу. Туда, наверх, Мишке и Дашке к ней не забраться. Если она слезает, и в это время попробуешь погладить ее по спинке, она поворачивается и больно кусает тебя за руки. Слезает-то она, впрочем, только для того, чтобы оставить у порога лужу или кучку. Мама говорит — мало забот, теперь еще за кошкой убирай. Даже Дашке не жалко будет с ней расстаться, когда пройдут положенные десять дней. Хоть бы она за эти дни не сдохла от голода. А то ведь ничего не хочет есть!
— Ей покупали что-то специальное, — говорит дядя Игорь. — Она привыкла к фирме…
— Денег нет — на фирму, — говорит мама. — Как там в рекламе, уж не помню…
— Я помню! — кричит Мишка. — Вот…
Он хитро улыбается.
— Вот! Ваша киска — хлестала бы виски. Да вы такой жлоб, что не делитесь с киской!
Мама улыбается. И дядя Игорь сдержанно смеется.
— Я ценю ваш юмор, — говорит он маме. — У вас все с юмором, я погляжу. И все же ты должна была заранее подумать, чем будешь ее кормить…
— Ладно тебе, — отвечает мама. — Всего-то десять дней… Неужто не продержимся…
Ночью, когда все спят, кошка выходит на охоту. Кошка — ночной зверь. Она слезает со шкафа и идет ловить мышей. В доме нет мышей, но кошка никак не возьмет в толк, что здесь нечего ловить. Хотя мама говорит, что кошка и не ищет никаких мышей. Она для того слишком избалована. Просто ей надо поразмяться.
Ходит она неслышно, на мягких лапках. Но дядя Игорь все равно просыпается. Мишка за занавеской слышит, как мама повторяет ему по много раз:
— Я хочу спать! В смысле — я хочу спать! В буквальном смысле! Спать!
— Ты что, — говорит ей дядя Игорь. — Я же не это. Я понимаю, тебе скоро рожать… Я только что… Ты погляди — она опять туда забралась. Надо ее сбросить…
— Сам сбрось, — спросонок отвечает мама.
— Я, что ли, притащил ее сюда? — спрашивает дядя Игорь. — И потом, может, я брезгую… Там мои вещи, а она сидит…
— Но у нее же такая чистая, ухоженная шерсть! — вскипает мама.
Утром она отмечает в календаре, сколько еще осталось держать кошку. А к вечеру ее так и тянет зачеркнуть в нем еще одни день. Она говорит, что дни стали такими длинными. И не дождешься, когда ляжешь спать.
Спать, спать…
Под вечер, когда они с Дашкой уже в пижамах, в двери начинает скрипеть ключ. Дядя Игорь сегодня позже, чем всегда… И ключ у него долго не поворачивается в замке.
Наконец, в комнату входит незнакомая тетя, ключ она держит перед собой в высоко поднятой руке, точно играет с кем-то в «а ну-ка, отними!»
— Я жена Игоря, — говорит тетя.
И мама говорит:
— Ой!
Тетя идет прямо к ней, на ходу хвастаясь:
— Он сам отдал мне ключ.
Мама садится на диван и закрывает руками свой мячик.
Тетя говорит:
— Он просил передать, что больше к тебе не придет.
— И не надо ко мне, — сразу соглашается мама.
— Ты надоела ему, — объясняет тетя. — И все твои сосунки, сколько их у тебя есть…
— Понятно, — кивает мама.
— Он говорил, ни одной ночи не спал спокойно, — объясняет маме тетя. — А ему, между прочим, с утра пораньше — на завод… Ему работать надо. А здесь у вас — то эта твоя малявка проснется среди ночи, то еще что. А теперь еще и кошку завели.
— Да, его сильно раздражала кошка, — говорит мама. — Она ему мешала отдыхать…
— Ага, самой понятно? — спрашивает тетя. — По-моему, ты просто издевалась над ним! На своей наглости ты долго не продержишься. Мало увести чужого мужика, теперь тебе понятно? Никто не будет бесконечно прыгать вокруг тебя с твоими сосунками. Ты, миленькая, слишком много хочешь!
И мама возражает ей:
— Нет, не хочу. Я ему говорила, нехорошо так, есть жена, и все такое…
— Я понимаю, — говорит чужая тетя, — у меня нет детей. Но столько, сколько у тебя — это уже перебор. Он мне говорит: не представляю, если еще третий родится. Пеленки, то се… Крик по ночам. И это же не от него, ребенок-то?
— Конечно, не от него. Это от мужа.
— Вот он и говорил: не представляю, что там может родиться. У тебя старший, вроде, ненормальный? Или девчонка у тебя шизофреничка… Да? Что молчишь, ведь нечего сказать?
— Я не молчу, — говорит мама. — Спасибо, что занесли мне ключ. А то нехорошо, если ключ где-то у чужих людей.
Мама встает с дивана и неуверенно делает шаг к двери, оглядываясь на тетю. Тетя ступает вслед за ней, но потом снова останавливается посреди комнаты.
— Между прочим, мы прожили тринадцать лет, — сообщает маме тетя.
Мама кивает:
— Да, да…
— И знаешь, все-таки тот уровень, к которому привыкла… А теперь ни мужика, ни денег, которые были у меня… И знаешь, где все это?
Тетя кивает в угол, где стеной стоят коробки с клубничным джемом:
— Он покупал? Я знаю, на заводе им давали…
Мама сидит, потупившись.
— Что еще он приносил тебе? — тетя бежит на кухню, мама за ней.
— Это молоко, и батон на столе, и еще крупа — это все я покупала, — оправдывается перед тетей мама. И там сардельки — это тоже я.
Мишка помнит — сардельки принес дядя Игорь. Но, конечно, Мишка не выдаст маму. Он понимает — мама хочет, чтобы сардельки остались им. Чтоб их не унесла чужая тетя.
— А джем вы можете забрать, — говорит мама.
Тетя с сомнением смотрит на коробки.
— Нужен мне твой джем. Ладно уж, ешьте сами, подсластите себе горькое известие.
— Спасибо, — отвечает мама.
— Ты ведь не ожидала от него такого? — спрашивает тетя.
Мама пожимает плечами.
— Ты думаешь, ты для него что-то значила? — снова спрашивает тетя. — Вы для него были, как игрушки. Захотелось поиграть в большую семью. У него никогда не было большой семьи. И она ему на самом деле не нужна. Не приспособлен он к такому, чтобы еще чьи-нибудь проблемы на себе тащить. Хотя и упрекает меня, что детей нету… А если б были? Это же мне сразу в гроб, вместе с детьми? Нет, знаешь, я лично не дура. Ты думаешь, он первый раз вот так от меня бегает, а? Что молчишь?
— Откуда мне знать? — отвечает мама. — Это вы про него все знаете…
— Так вот, я тебе и говорю, он только стал оставаться у тебя, а я уж знала, как там все пойдет. И не рассказывал бы мне про вас, так я бы знала. А он ведь, знаешь, еще и болтун… Как баба, ты не представляешь… Я теперь столько знаю про тебя, и, знаешь, все так любопытно. Хочешь, расскажу?
— Я думала, что вы уже простили его, — говорит ей мама.
— Чего? — переспрашивает тетя. — Я его простила? За что?
— Ну, что он бегает от вас…
— Что ты сказала? Тебе-то что до наших отношений?
— Ну, вы же сами говорите… Он бегает, а вы его прощаете. И сейчас решили выручить, и вот, ключи мне отнесли. Ему неловко самому, и вы пришли.
— И что с того, что я пришла?
— Ну, я и говорю вам, мне его не надо, а вы его простили. Значит, все у вас будет хорошо…
— Все хорошо! — передразнивает тетя. — Откуда тебе знать, что у нас будет? Может, я не выдержу и выгоню его? В следующий раз. Я-то не пропаду, не беспокойся. А ты тетерь одна что будешь делать?
— Я?
— Ты! А то — все хорошо, не надо мне его…
Мама говорит:
— Ну, я пойду к своим родным.