Седми также, как и все Расы, был высоким, худым Богом, только в отличие от Огня не смотрелся изможденным, да и его бело-молочная кожа вельми ярко подсвечивалась золотым сиянием, общим признаком всех Зиждителей. У Седми очень красивым смотрелось, с прямыми границами и вроде квадратной линией челюстей, лицо. Пшеничные, прямые волосы, брада и усы, казались давеча коротко обстриженными. Вздернутый, с выпяченными ноздрями нос, говорил о нем как о своевольном Боге, а кораллово-красные губы с полной верхней и тонкой нижней явственно проступали, словно Седми прежде чем войти убрал с них все волоски. Замечательными смотрелись глаза Раса, со слегка приспущенными веками, по форме напоминающими треугольник, где радужки также имели вид треугольника, цвет каковых менялся от блекло-серого до мышастого. Порой радужная оболочка и вовсе становилась темно-мышастой, аль почти голубо-серой с синими брызгами по окоему, смотря по настроению Седми. Тонкие рдяные сандалии, красная рубаха, да серебристые шаровары были на Боге. А на голове Седми находился венец, в полной своей мощи и величие. Проходящая по лбу широкая мелко плетеная цепь, на которой, будто на пирамиде восседали такие же цепи, где, однако, каждое последующее звено было меньше в обхвате предыдущего, заканчивалось едва зримым овалом. Сияющий золото-огнистым светом венец, единожды перемещал по поверхности и вовсе рдяные капли искр. В левой мочке уха Бога ярко мерцали махими капельками бледно-синие сапфиры, усыпающие ее по всему окоему. Украшение оное Седми творил только, когда бывал у Димургов, тем самым символизируя свою общность с ними.
Стынь, еще раз, прикоснулся губами к плечу Седми, а тот ласково облобызал его висок и только после этого выпустил из объятий. Но, кажется, лишь затем, чтобы младший Димург мгновенно исчез в зеркальных стенах залы.
Седми с удивлением обозрел колыхание глади стен, ноне приобретших цвет серебра, и, сделав медлительный шаг вперед, молвил, вместо приветствия:
– Отец, что с малецыком Стынем? Отчего не остался с нами?
– Верно, оттого, мой любезный, Седми, – не мешкая отозвался Перший. – Что боится получить затычину по своей божественной голове от Огня.
Перший уже отстранился от пологого ослона кресла, и сейчас крепко прижимал к своей груди присевшего на краешек сидения Огня, видимо, утонувшего в руках своего Творца. Чуть слышно хмыкнул в объятиях старшего Димурга младший Рас, и весьма как-то глубоко вздохнул, словно только, что умиротворился любовью того, в ком достаточно сильно нуждался.
Огнь и Седми пробыли у Першего долго… И все то время Стынь по ранее озвученной старшим Димургом причине не появлялся в зале. Он принес спящую Лагоду только тогда, когда Расы собрались уходить и Перший его вызвал, объяснив свое отсутствие старшим Богам тем, что ожидал, когда ребенок забудется сном.
Лагода пробыла в хуруле также немало времени, оно как Расы поздоровавшись с Крушецом, ожидали прибытия из дальней Галактики Копейщика Словуты и всех Атефов, посему и не возвращали ее на Землю. И весь этот срок девочка жила на космическом корабле, под присмотром обитающих там существ, в основном находясь в обществе Седми, Дажбы и Огня… Огня, который возвернув при помощи Седми Ладу на планету, должен был отбыть из Млечного Пути в сопровождении Дивного на его айване к Родителю. Понеже так повелел поступить Перший, вельми встревоженный столь мощной утомленностью малецыка.
Маленькая Лагода вернувшись на Землю, оказалась дюже напугана, не столько незнамым и новым помещением капища, не столько неизвестным ей мужчиной, так разнившимся с Богами, к коим она тянулась по причине общности ее естества, сколько количеством людей, которых увидела на площади. За свои недолгие лета Года лицезревшая всего-навсе трех женщин, знахаря, да сверстниц-девчушек к каковым ее иноредь водили поиграть вельми испугалась той огромной толпы, и громко закричала, принявшись звать сначала маму, затем все того же Огу. Одначе, ныне жизнь Лагоды столь резко изменившаяся зовом и в целом предпочтением Крушеца, стала бесценной не просто для дарицев, а для самих Творцов систем, в многочисленных Галактиках составляющих Вселенную, величаемую Всевышний. Посему Липоксай Ягы заботливо прижав испуганно вздрагивающее тельце девочки к своей могутной груди, в сопровождении уже возложивших дары Богам жрецов, поспешил вниз с лестницы, желая как можно скорее прибыть в детинец и передать божество в руки тех, кто умел и знал, как надо справляться с расстроенными чадами.
Вещун, прибыв в свой дворец, незамедлительно вызвал из детинца болярина нянек, которые в должном количестве, ибо господа имели потомство, жили там. А дотоль как те явились, сумел отвлечь божественное чадо от слез и успокоить его, позволив играть снятыми со своих перстов двумя крупными золотыми перстнями с сапфиром и изумрудом. С тем одновременно отдав указание своим помощникам разослать в остальные шесть волостей к вещунам, возглавляющим данные местности, грады и поселения, весть о появление в Лесных Полянах божества принесенного самим Богом Огнем.
Через три дня, после появления Лагоды в капище, в детинце старшего жреца, в центральном зале, предназначенном для торжественных приемов, собрались все вещуны. ЗлатЗал имел квадратную форму, а потолок в виде трех полусферических отдельных сводов, стыкуясь меж собой гранями, одновременно сходился в общий центр, поддерживаемый объемным в размахе столбом. Стены в ЗлатЗале были изукрашены дивной росписью. Сам, тройной свод орнаментирован фресками, каковые изображали Мировое Древо… Древо Жизни… Древо Родителя. Дерево, олицетворяющее собой единение прошлого, настоящего, грядущего, где корням уподоблялись предки, стволу нынешние поколения и кроной потомки. В данном случае это изображение соответствовало дубу. Могутное раскидистое древо дуба считалось священным деревом у дарицев, оное берегли жрецы, ибо оно также уподоблялось Богу Воителю. По верованиям белых людей, где-то в сказочных космических пределах на том дубе Родителя росли молодильные яблоки дающие бессмертие, на нем созревали семена всех существующих деревьев, растений да жили предки зверей и птиц. Потому и дубравы, что высились на Земле, без позволения жрецов недолжно было не то, чтоб рубить, предосудительным считалось ломать ветви, ранить кору самих деревьев.
Широкие стрельчатые окна, украшенные нарядными золотыми, аль серебряными наличниками сверху были перевиты тонкими колосьями злаковых растений. Центральный столб, уснащенный резьбой, расписанный масляными красками, в неких местах покрытый золотыми листами и крупным янтарем, находился как раз в средине залы. С десяток огромных трехъярусных, золотых люстр несли на себе множество свечей ярко освещающих помещение. Полированный бледно-красный, деревянный пол в оном вероятно враз отражались свечи, переливался почитай рыжим светом. Мощными, арочного вида, были украшенные резьбой двери, поместившиеся напротив трона старшего жреца. Это было небольшое сидалище с высоким ослоном, оббитое золотой парчой и увитое четырьмя вызолоченными колоннами, на макушке которых восседали золотые соколы, вроде бреющие в полете с раскрытыми крыльями и выставленными вперед лапами. Право молвить, трон в зале занимал не центральное положение, а стоял около стены, точнее даже в углу, диагонально двери и единожды меж двух окон. Справа и слева от того трона поместилось по три хоть и менее дорогих, однако достаточно роскошных сидалища, только без колонн и соколов, впрочем также инкрустированных золотом, устланных красным бархатом, с ослонами и широкими, резными облокотницами.
В этом ЗлатЗале торжественно провозглашался новый вещун замещающий почившего, в дальнейшем принимающий на себя главенство центральной части Дари. Обладающий правом, первым из шести остальных старших жрецов иметь слово и в вотировании по тому или иному вопросу наделенный двойным голосом. По закону оставленному Богами, как ошибочно считали дарицы, старшие жрецы не должны были иметь потомство. Впрочем, для удовлетворения своих физических нужд старшим жрецам разрешалось содержать двух наложниц, оные принимали особые снадобья, чтобы не зачинать от них. Остальные жрецы имели семьи и детей… Одначе, их дети лишались права идти по пути родителей, и были обязаны избрать для себя иное ремесло в жизни.
Будущих жрецов взращивали в воспитательных домах, куда попадали сироты и так называемые отказники, дети которых родители нарочно сдавали в такие учреждения, чтобы они могли принадлежать жреческой касте. Такой отказ нес в себе полное отречение чадо от семьи, и невозможность в дальнейшем родителям общаться со сданным ребенком. Несомненно в воспитательных домах большей частью проживали именно дети-отказники, потому как сирот, как таковых в Дари не имелось… Абы всегда у оставшегося без опеки старших ребенка оказывались сродники. В воспитательных домах в основном жили мальчики, так как лишь дитя мужского пола могло приобщиться к знаниям белоглазых альвов и стать со временем: вещуном, знахарем, ведуном, травником, кудесником, целителем, зелейником, гадальником, ворожеем, чаровником, а также колдуном, лекарем, ведьмаком, иль обладать еще несколькими менее значимыми статусами. Однако в тех домах жили и девочки. И в основном девочки-сироты, обучаясь определенным знаниям, они выходили из тех учреждениями повитухами, имея определенное величание «бабки». Из этой части также выбирались для старших жрецов наложницы, которые проживали в детинцах вещунов, в отдельных комнатах, не обладая никакими правами, однако, как и обязанностями, кроме той, чтобы ублажать того кому служили. Именно служили, поелику могли в любой момент покинуть дворец и уйти на «вольные хлеба».
Так как воспитательные дома были закрытыми заведениями, они напрямую подчинялись вещуну. Старший жрец выбирал себе преемника из детей сирот, и тут уже четко контролировалось, чтобы в число избранников не попал отказник. И лишь когда мальчику исполнялось пятнадцать лет. Потому ежелетно вещун объезжал воспитательные дома в поисках своего преемника. Таких домов в центральной волости было порядка пяти, с достаточно большим штатом наставников и учеников. Старший жрец искал ребенка с определенными способностями, как считалось чистой душой и возможностью видеть будущее. У Липоксай Ягы уже был на примете один мальчик, оного он желал взять себе в преемники, но на тот момент, когда Лагода, вернее, лучица подала зов, отроку едва исполнилось двенадцать лет, и он все еще проживал в воспитательном доме.
Липоксай Ягы и иные шесть вещунов, которые как старшие жрецы носили почетную приставку к имени Ягы, и соответственно величались Боримир Ягы, Вятшеслав Ягы, Дорогосил Ягы, Мирбудь Ягы, Сбыслав Ягы, Прибислав Ягы правили в граничащих с центральной волостью. Поляновская местность располагалась в средине Дари, ее очертания напоминали вытянутое яйцо, а рубежи стыковалась с каждой из соседних волостей называемых по основному граду: Повенецкая с центральным поселением Повенец, где властвовал Боримир Ягы; Овруческая с градом Овруч, в управлении Сбыслав Ягы; Семжская с градом Семжа под командованием Мирбудь Ягы; Лепельская с градом Лепель под присмотром Прибислав Ягы; Сумская с градом Сумы, где распоряжался Дорогосил Ягы; и Наволоцкая с градом Наволоцк кою возглавлял Вятшеслав Ягы. Сумская и Наволоцкая волости граничили с Похвыстовскими горами, а за рубежами, супротивных им Овруческой и частью Семжской, лежал мощный массив земель, где проживало варварское племя конников не имеющего как такового государственного управления, градов и поселений, большей частью живущих набегами.
Старшие жрецы с соседних волостей были под стать Липоксай Ягы высокими, крепкими мужами только разных лет. Самыми старшими из них являлись Боримир Ягы и Сбыслав Ягы, сие смотрелись уже покрытые сединой мужи. Липоксай Ягы, Вятшеслав Ягы и Прибислав Ягы были одних лет, за ними ступали Мирбудь Ягы, и самый юный вещун двадцатипятилетний Дорогосил Ягы, во всем поддерживающий поляновского старшего жреца. В целом средь вещунов существовал стабильный мир, одначе, появлялись и противоречия, а следовательно и определенные группы, в частности две. В одну из них, ту каковую поддерживал Липоксай Ягы, входили Дорогосил Ягы, Боримир Ягы, Вятшеслав Ягы, потому если принять в счет, что поляновский вещун обладал двойным голосом в этой группе всегда оставалось большинство голосов.
Меж собой волости почти никогда не воевали, ибо всегда на совете жрецов решали все вопросы мирным путем. Тем не менее, под началом каждого вещуна находился войвода и достаточно мобильная рать, оно как в свое время дарицы вели ожесточенные войны с племенами, живущими подле них… Не людскими племенами, а такими как одноглазые орики и энжеи… Увы! и с энжеями, когда-то подарившими людям знания, скот, собак. Энжеев, одноглазых ориков и лопаст частью вывез с Земли Усач и Огнь, вместе с альвами, гомозулями и духами. Но некие семьи этих племен на Земле осели, не пожелав ее покидать, отчего в будущем и пострадали. Поплатились войнами с теми, кто стал днесь властителями не только природных ресурсов, животных, но и самой почвы. Если энжеи, где еще и жили, так лишь жалкими семьями, отдельными особями, каковые прятались в глубоких пещерах Похвыстовских гор, прикрывающих мощной стеной от ветра весь остальной материк.
Липоксай Ягы нынче обряженный в белое кахали, с серебряной в два пальца шириной цепью огибающей по коло голову восседал на своем троне в углу ЗлатЗалы. Остальные вещуны в таких же белых кахали, одеждах носимых только старшими жрецами, на мочках ушей каждого из коих висели на длинных золотых цепочках крупные белые алмазы и с более тонкими цепями на головах поместились на своих седалищах, согласно положению иль статусу волости.
– И, что теперь Липоксай Ягы станешь делать? – прохрипел сидящий по правую от него руку Боримир Ягы, утерев позолоченным рушником свой вечно потеющий большой лоб.
Липоксай Ягы только, что поведывавший прибывшим жрецам о божестве медленно повернул в сторону соратника голову и суетливо передернув плечами, молвил:
– Как что? Буду исполнять указания Бога Небо и Бога Огня. Воспитывать божество как своего преемника. А, ты, что предлагаешь Боримир Ягы ослушаться Бога… Нарушить веление наших предков, записанные в золотых свитках, почитать рожденное божество как самих великих Расов?
– Просто мы все ожидали, – вступил в диалог узколицый Сбыслав Ягы и его вспять форме лика широкие губы искривились, явно живописуя недовольство. – Что божество будет мужского пола. Оно как преемником, вещуном, знахарем, кудесником, обобщенно жрецом может быть лишь муж.
– Мне интересно, – незамедлительно отозвался Дорогосил Ягы и качнул головой, отчего сразу заколыхались пшеничные, прямые его волосы, как и у иных вещунов, собранные в хвост. – И в каком месте золотого свитка, ты, Сбыслав Ягы это прочитал?.. Прочитал, что божество должно быть мужского пола? Я уверен никому из вещунов это не открылось… По всему вероятию один ты это узрел. Еще первый наш жрец и правитель Лесных Полян Рагоза Ягы, в честь которого назван центральный воспитательный дом, записавший о рождении божества, никоим образом не выделил его пол.
С тонкими чертами лица, алыми, точно нарисованными губами и орлиным контуром носа Дорогосил Ягы был очень красивым мужчиной. В его повадках, движениях мускулистых рук, губ, чувствовалась властность присущая сильным людям, а голубые глаза, еще один признак старших жрецов, смотрели всегда так изучающе, словно желая пробить, ощупать, подчинить себе человека. Дорогосил Ягы садился обок седовласого, круглолицего и самого грузного из всех вещунов, оно лишь по старости лет, Боримир Ягы и всегда… во всем поддерживал Липоксай Ягы, абы в тайне от всех, восхищался его мощью как вещуна и способностью во всем найти выгоду для своей волости.
Сбыслав Ягы разместившийся, как и допрежь того, слева от трона полянского жреца, скривил все лицо и дотоль не лицеприятно расчерченное глубокими морщинами.
– Не зачем, – миролюбиво произнес Липоксай Ягы, но только потому как за него явственно вступились, и легохонько улыбнулся Дорогосил Ягы. – Не зачем днесь друг друга подначивать, потому как свершившийся божественный промысел не подлежит обсуждению, так нам предписано оставленными заветами предков и их наставников. И раз Бог Огнь принес дочь… Значит, моим преемником будет девочка. Это надобно всем принять. Ну, а кто откажется, тот может прямо сейчас покинуть ЗлатЗалу и более тут не появляться. Поелику я не намерен нарушать волю моего Бога Небо, в честь оного и возведено в Лесных Полянах капище. – Липоксай Ягы медленно повернул в сторону Сбыслав Ягы голову, презрительно воззрился на него своими потемневшими почти до синевы очами и дополнил, – а ты… Ты, Сбыслав Ягы коли желаешь нарушить веление Бога, в честь которого в Овруче стоит капище… изволь.
Липоксай Ягы был прав, семь волостей не только имели собственных правителей, войска, несколько отличные, хотя и имеющих общую основу, языки, но и как бы особо поклонялись, выделяя из Расов одного Бога, в честь которого в столичном граде стояло капище. И если в Овруче храм стоял в честь Огня, то в Семже в честь Седми; в Лепеле в честь Дажбы; в Сумах в честь Воителя; в Наволоцке в честь Словуты; и в Повенце в честь Дивного.
– Чего вы на меня все возроптали? – в голосе Сбыслава Ягы нежданно проскользнула робость, понеже при всей своей несговорчивости он страшился нарушить волю Зиждителя. – Я же не сказал, что не подчинюсь указаниям Бога… просто…
– Ты просто усомнился в моих словах, – едко отозвался Липоксай Ягы и в очах его блеснули стылые огни раздражения. – Но я не собираюсь тебе, что-либо доказывать… Быть может тебе просто нравится во всем мне противостоять. Несомненно от того безлетного противодейства ты получаешь удовольствие.
Сбыслав Ягы резко хлопнул обеими ладонями по глади деревянных облокотниц, покато завершающихся, и не менее гневливо зыркнул на своего постоянного соперника, тем взглядом вроде желая его придушить.
– Все! будет вам, – проронил басистый Вятшеслав Ягы стараясь прекратить вновь нагнетающееся состояние, оным виновником всегда считался овруческий вещун. – Лучше покажи нам Липоксай Ягы божество.
Вытшеслав Ягы русоволосый и широколицый, всяк раз, когда говорил, купно сводил свои тонкие, дугообразные брови, отчего промеж них залегали широкие морщинки, тем самым делая его старше. У вещуна Наволоцкой области нос столь был загнутым по форме, что походил больше на клюв хищной птицы, одначе, узкие губы и миндалевидной формы голубые глаза придавали лицу мужественности и уверенности.