Однако боевой дух и решительность американцев тоже можно было назвать "высоким". Как пишут в мемуарах участники тех событий, "мы были полны решимости победить этого плохого парня Гитлера и не сомневались, что мы его одолеем!"
Томас У.Ренкин, бригадный генерал Армии США, в ноябре 1943 капитан, командир роты "А" 610го противотанкового батальона. Из письма к У.Черчиллю, использованного им в работе над "Историей Второй Мировой войны". Текст опубликован в Приложениях к изданию Лондон, 1970 год. Действие происходит 16 ноября 1943, к западу от Порталегре.
Мы сделаем это! Где этот плохой парень, которого мы должны победить?
Именно с таким настроением мы пришли сюда. Все в мире, кроме нас, воюют за свои эгоистические интересы -- за аннексии, контрибуции, колонии. Плохой парень Гитлер хочет всех сделать своими рабами, ну а русские большевики отобрать у всех собственность и отдать нищим. И только Америка сражается за высокие идеалы свободы, демократии, самого лучшего мирового порядка. Наше процветание и богатство не есть ли лучшее доказательство, что Господь благоволит к нашей стране - как бы иначе он терпел такое?
Я ушел в армию после колледжа, в двадцатом веке профессия инженера гораздо лучше оплачивается, чем проповедника, кем был еще мой дед. Считаю, что техника, оружие, машины, это все по части науки, но вот вопросы души и веры по прежнему в компетенции Церкви, так было и будет всегда. Русские погрязли в безбожии, европейцы в разврате и удовольствиях, Гитлер вообще предался врагу рода человеческого, устраивая черные мессы с кровавыми жертвами, и лишь одна Америка остается истинно христианской, богобоязненной страной - значит, с нами Бог и мы не можем проиграть! И воля его, все равно что звезда шерифа на нашей груди, творить на всей земле Закон и Порядок, ну а все, кто смеют быть против - это преступники, подлежащие наказанию, разве может быть иначе? А потому, мы их непременно одолеем!
Португалия, это примерно как наш Техас, где я жил одно время. Или скорее, Нью-Мексико, где я тоже бывал - земля здесь не пастбищная, а сухая, каменистая, даже там, где нет гор. И копать в ней окопы, это сущее наказание -- впрочем, у нас было много времени, сидя в обороне. Тем более, конкретно нам этим заниматься не приходилось: мы все же не пехота, а истребители танков. В моей роте, одной из трех нашего батальона, двенадцать противотанковых самоходок "Хеллкет"- "адская кошка", "ведьма", очень злая и кусачая девочка, легкая и быстрая, с пушкой, сильнее чем у "Шермана", но тонкой броней, ей не нужно было лезть в открытую драку, а лишь больно кусать издали. По уставу, танки с танками не воюют, так что если враги прорвутся, это будет наша работа. И не слишком обременительная, за все лето мы видели здесь вражеские танки всего один раз. И мы тогда расстреляли их, как на полигоне, сожгли десяток за пару минут, даже состязались друг с другом, кто успеет раньше. Танки были хуже наших "стюартов", не говоря уже о "шерманах" - тихоходные, неповоротливые, с броней еще слабее нашей, пушка примерно как британская двухфунтовка - как сказали нам пленные испанцы, бывшие русские Т-26. И я подумал тогда, надеюсь русские продержатся еще с год, пока мы не выручим их. Правда, в последнее время им удается как-то побеждать, но как писали газеты, ценой огромного напряжения и потерь, и я был уверен, это было правда, потому что надо быть безумцем, совершенно не ценящим жизнь, чтобы идти в бой на этих жестянках. Но потерпите, мы уже идем -- возьмем Берлин, где-нибудь через год, ведь мы же самые лучшие -- а может даже, гунны капитулируют раньше, как в ту, прошлую войну? И на земле установится вечный и всеобщий мир, где больше не будет войн -- ну разве что с теми, кто не приемлет идей демократии, но ведь таких останется немного? Слышал, что и русские начинают понемногу принимать наши ценности -- надеюсь, они не будут слишком тянуть, а то не хотелось бы прийти и учить их как Гитлера, хорошим манерам, мы ведь в этом мире справедливый и добрый шериф, окей!
Это совсем не было похоже на прошлую Великую войну, о которой рассказывал отец. Колючая проволока, сплошные линии траншей -- теперь это архаизм! Если бы командование решило, прибыли бы саперы с бульдозерами, экскаваторами, привезли бы типовые, изготовленные в Штатах на заводе, бетонные детали и броневые колпаки, и в установленный срок построили бы "под ключ" мощный укрепрайон, мало уступающий линии Мажино. А так, строго по уставу, пехотинцы рыли окопы положенного размера, "чтоб накрыть плащ-палаткой", глубиной в ярд -- где стояли дольше, углубляли в полный рост. Блиндажей не стоили, с гораздо большим комфортом располагаясь в постройках какой-нибудь деревни рядом. Проволоки не было вовсе, как и минных полей -- зачем, если завтра, или когда-нибудь, будем наступать? Все было по уставу, как нас учили.
Ведь главное на войне что -- огонь, маневр, и связь. От каждого взвода был телефон, местность впереди пристреляна, и когда испанцы начинали атаку, сразу открывали огонь наши тяжелые батареи, "серенадой", отработанным методом по четкому графику, когда снаряды рвутся стеной, сметая там буквально все. Ну а если враг все же прорвется, его танки и бронемашины, потому что пехота никак не могла бы выжить в этом аду -- то их должны были встретить и уничтожить мы, быстро выдвинувшись на подготовленный рубеж. Но за все время, как я сказал, это было лишь однажды. А так мы и стояли "в готовности", даже не выстрелив ни разу. Парни даже ворчали, вроде и война, а что дома рассказать, когда вернемся, ни славы, ни наград!
Все изменилось 11 числа. Сначала нас бомбили. Дед слышал от прадеда, и рассказывал мне, об ужасном боевом крике краснокожих, "от которого хребет проваливается в задницу", так вой "штук", пикирующих на тебя, это еще страшнее. Затем был воздушный бой, кто в нем победил и с каким счетом, мы не поняли, один сбитый спускался на парашюте почти нам на головы, по нему с азартом стреляли, не попали, и на земле едва не подняли на штыки, если бы он не крикнул, оказался наш. У нас обошлось без потерь, а вот пехоте, говорят, досталось, и хуже всего, что пообрывало телефонные линии, так что связисты долго бегали с катушками. А наши 155-миллиметровые стреляли так, что салют на День Независимости показался бы школьным фейерверком. Затем мимо везли раненых, их было много, очень много. И это был лишь первый день.
Мы стояли не на передовой, а милях в десяти в тылу. С расчетом, чтобы нас не достала их артиллерия -- а мы могли бы после быстро выдвинуться при вражеской угрозе. Впереди гремело непрерывно, уже не испанцы, а сами гунны пробивали нашу оборону -- много позже я встретил своего приятеля, тоже артиллериста, но противотанковой роты в пехотном полку Третьей дивизии, у них были 37-миллиметровые пушки на Доджах, и он рассказывал, это было страшно, когда они, как на учениях, выскочили на поле против немецких танков, и их всех расстреляли в минуту, от роты осталось пять человек! Спасала лишь наша артиллерия -- но и у нее были проблемы. Авиация гуннов, которой мы прежде даже не видели, вдруг стала очень активной, и наши тяжелые батареи были для нее приоритетной целью. Связисты просто не успевали чинить линии, а раций было недостаточно. У немцев тоже были большие пушки, причем еще более крупного калибра чем наши сто пятьдесят пять. И самое страшное, пошел слух, что кончаются снаряды -- что немецкие субмарины и авиация устроили на море настоящий террор, и транспортам трудно прорваться, очень многие потоплены.
Но персонально нас это не касалось. Мы все так же сидели в отдалении от передовой. Нас даже не бомбили, хотя летали постоянно -- но зенитки, стоявшие рядом, палили во все, что мимо летело, я лично видел, как сбили троих, правда, один снова оказался наш. Однако мы надеялись, что будет как в мае, когда испанцы так же рвались к Лиссабону, но их удалось остановить.
В тот день, 16 ноября, все началось с того, что наша артиллерия огонь не вела, по крайней мере, на нашем участке. Не знаю, отчего, "солдатское радио" говорило, что гуннам, которые накануне летали очень интенсивно, удалось отбомбиться метко и хорошо. Затем пришел приказ, нам выдвинуться вперед, на указанный рубеж, так как немцы прорвали фронт. И мы задержались совсем немного, на четверть часа, ну может, минут на двадцать? Но не случись этого, мы остались бы гореть в той долине все до одного! Как те парни из Первой бронетанковой.
Дорога спускалась к югу с гряды холмов -- невысокой, и не слишком крутой, но на танке въехать трудно - и поворачивала налево, где-то с милю или чуть меньше шла по долине какой-то речки внизу, а затем снова взбегала в холмы, это место было плохо видно с перевала. Мы задержались, и оттого колонна Первой дивизии, "железнобоких", успела выскочить на дорогу впереди нас - "шерманы", не меньше батальона, пехота на грузовиках -- они должны были, после того как мы остановим немцев, добивать и оттеснять назад уцелевших, ликвидируя прорыв. Местность была совершенно открытой, желто-серая выжженная земля, лишь изредка были видны одиночные кусты и деревья. И пыль, очень много пыли от движущихся машин, целое облако, так что трудно было смотреть. И железные остовы по обочинам, сгоревших от вчерашней бомбежки. За последние дни "фокке-вульфы" совсем обнаглели, гоняясь даже за одиночными машинами. Оттого в каждую колонну теперь старались ставить зенитные самоходки, эрликоны на полугусеничных бронетранспортерах. От налетов это все равно не спасало -- выскочит, сбросит бомбы, обстреляет, и исчезнет -- но колонны без зениток немцы могли утюжить до полного истребления, летая почти по головам. Наши истребители встречались в воздухе гораздо реже. Что очень нервировало -- когда постоянно ждешь удара с воздуха, как воевать?
Мы даже не сразу поняли, что колонну внизу обстреливают. В облаке пыли мелькали вспышки разрывов, и тянулся черный густой дым. Шерманы тоже стреляли, пытаясь развернуться в боевой порядок, но пыль и дым мешали им тоже, ну а нам ничего нельзя было разобрать. Я скомандовал "стой", безумием было лезть в эту свалку -- и к тому же мы были уверены, что крутые "железнобокие" разберутся сами. Но дымов становилось все больше -- те, кто выдвигались вперед, из облака пыли и дыма уже горящих, сами становились мишенями, они тоже стреляли, но мы не видели, в кого. Мы поняли, что что-то идет не так, лишь когда хвост колонны развернувшись, пытался уйти на перевал, и натолкнулся на нас, нам кричали из машин, что впереди гунны, танки, их много, сейчас они будут здесь -- и убирайтесь с дороги, пока и нас и вас не поубивали!
Мы не испугались. Просто не думали, что нас тоже могут убить, ведь мы же хорошие парни, проиграть не можем! "Ведьма" очень хорошая боевая машина, с достаточно сильной, меткой и скорострельной пушкой. Один взвод и зенитка успели развернуться на перевале, уйдя влево с дороги, там была небольшая площадка прямо на гребне холмов. Ну а восемь машин заняли позиции на обочине дороги, пытаясь укрыться за камнями. У нас на корпусе было всего полдюйма брони, только от пуль и маленьких осколков, нам был смертельно опасен даже пулемет 50го калибра! И полтора дюйма на башне, выдержит снаряд двухфунтовки, если повезет. "Ведьма" все же была девушкой, а не громилой, она умела лишь наносить, а не получать удары. Но мы не бежали от боя, готовые встретить врага шквалом огня!
Впереди что-то горело и взрывалось, из пыльного и дымного месива навстречу нам выскочило еще несколько машин, танков не было ни одного. Затем наши "засадники" сверху начали стрелять, у них был лучше обзор, а мы по-прежнему не различали впереди ничего, кроме какого-то непонятного движения, нельзя было разобрать, где гунны, а где наши. Ведь не больше десятка грузовиков и джипов успели проскочить назад мимо нас, а где все остальные?
Выстрелы впереди, в ответ -- но не по нам. Зато наверху сразу потянулся черный дым, за ним второй -- двух "засадников" уже подбили! А мы так и не вступили в бой! Ну где же гунны, бронебойный снаряд в казеннике, рука на спуске, мы вглядывались в дым, в злом ожидании, только покажитесь! Кого тут убивать? Третий, я Первый, да кто там у вас? Танки гуннов, просто огромные, мы их не пробиваем! Сколько? Видим пока десяток.
Сверху наш третий взвод вел бой. И никто не отступил. Даже зенитчики поливали вниз очередями -- черт, значит там кроме танков, у гуннов еще и пехота есть? Не будь этого, мы бы наверное рванули в дым, вперед, разобраться с теми вблизи, в конце концов, мы все же круче 37-миллиметровых на "доджах"? Но нас учили, что мы не танкисты, а истребители танков, и оттого мы ждали. Наверху выросли еще два черных столба, затем вниз по дороге скатилась последняя "ведьма". И голос в рации - парни, там просто ад! А ребята сгорели, все.
Дым впереди, ярдах в пятистах. Вижу какое-то шевеление, и стреляю -- и сразу туда начинают бить все остальные "ведьмы". Но движение не прекращалось, и вот, показался танк, огромный и серый, с покатой броней и чудовищно длинной пушкой, нам показывали силуэты как новых немецких танков, "тигров" и "пантер", так и более старых, "тип 3" и "тип 4", однако этот был ни на что не похож, разве что на сильно выросшую "пантеру". Мы стали стрелять, и я видел, как на его броне вспыхивали искры от попаданий наших снарядов, но ему казалось, не было до того никакого дела. Вот гунн повел пушкой -- и одну из "ведьм" просто разорвало на куски, взорвался боезапас. А затем из дыма появился еще один такой же, и это было ужасно. Я сам всадил в первого из бронемонстров четыре снаряда подряд, эффект был, словно от бумажных шариков. А из дыма вылезали еще танки, это были "тигры" - один, второй, третий. О господи, шесть "ведьм" уже горят!
Мне было очень страшно! Так, как никогда, ни до, ни после. Больше всего хотелось выскочить из машины и бежать, не помня куда. Но я делал все, как автомат, стараясь не думать, что вот сейчас будет, удар, взрыв, и меня не станет. И мне, то есть всему моему экипажу, очень повезло, что нас выбрали последней мишенью. Гунны даже не слишком спешили -- медленно поворачивали свои чудовищные пушки, сами стоя на месте, у нас под прицелом, и выстрел, один из нас горит!
Кажется, я приказал водителю, назад! И почти сразу мы наехали на камень, размотав гусеницу, помню страх от мысли, это уже конец. Но приказ покинуть машину я отдать не успел, когда долину накрыло. Артиллеристы все ж наладили связь, наверное, получив информацию от бежавших, не знаю. Но я видел вблизи, что такое "серенада", и это был ужас! Как будто земля встает дыбом, начинается землетрясение в двадцать баллов! Все дрожало и прыгало -- а когда улеглось, впереди не было никого живого, только дым и пыль, в еще большем количестве.
Гунны отступили -- и один из тех двух громадных танков тоже остался на месте, со сбитой гусеницей, как мы. В долине вообще все разнесло в хлам, иные из груд железа нельзя было опознать, что это было вообще. Уничтоженных гуннских танков оказалось шесть, считая тот, огромный, и еще там, оказывается, сзади были бронетранспортеры с пехотой, вот ей досталось хорошо! Когда стихло, мы были хозяевами поля боя, мы одни -- пока не подошли "железнобокие", еще один батальон. А те шесть "тигров" записали на наш экипаж, дома в Штатах после все было по полной программе -- но это было потом. А я все не мог забыть парней, мою бывшую роту "А", всю оставшуюся там -- но офицер по работе с личным составом дружески посоветовал мне выбросить из головы, им все равно не поможешь, а сам будешь страдать от депрессии, так что получи награду и радуйся, что сам жив, выиграв джек-пот.
Помню еще пленных гуннов, экипаж того поврежденного "тигра". Они дисциплинированно сдались в плен -- но держались нагло, не скрывая своей уверенности, что очень скоро мы и они поменяемся местами. Я присутствовал при допросе -- и помню, когда старшего из гуннов спросили про "огромные серые танки", он ответил, что это новая модель, "Тигр-Б", специально сделана для русского фронта, чтобы была хоть какая-то возможность уцелеть -- здесь же несколько штук прислали на испытания, проверить на более слабом противнике. Так мы считаемся у гуннов слабее каких-то русских? Немец в ответ усмехнулся и ответил, что на Остфронте за подбитый русский Т-54 сразу дают Железный Крест второй степени, а кто уже его имеет, то и первой. Здесь же Крест положен не меньше чем за пять "шерманов", причем уничтоженных в одном бою, так что делайте выводы. А сколько русских танков он лично подбил? Только один, сам же горел дважды, и в последний раз под Варшавой из всего экипажа спасся он один. Т-54 вооружен и бронирован на уровне "тигра", но это массовый средний танк, и когда на тебя наступает их целая орда, правильной тактикой, при умелом взаимодействии с артиллерией, авиацией и пехотой, это страшно! У вас, янки, есть правило, что танки с танками не воюют - так теперь это стало актуальным и для Остфронта, открытый бой с русскими танками - проигрыш изначально, лишь бить из засад и укрытий, это какой-то шанс, да эти "Тигры-Б" считается, смогут выходить на Т-54 лоб в лоб. Но тяжелый танк не может быть оружием глубокого прорыва, так что те легендарные германские танковые рейды сорокового и сорок первого годов безвозвратно ушли в прошлое, а вот русские похоже лишь входят во вкус. И одна надежда, что с ними удастся заключить мир, как впрочем и с вами, что-то эта проклятая война стала слишком дорого обходиться!
Что стало с ними дальше, не знаю. Последующие дни помню смутно, вдруг оказалось, что гунны все же прорвались, и мы отходим, к Порту, поскольку Лиссабон уже отрезан. Помню разговоры о подвиге "рядового Джона Доу", говорю так, потому что слышал эту историю не единожды, с разными именами -- как этот парень спрятался в окопе, укрывшись плащ-палаткой, а когда "тигр" проехал мимо, выстрелил ему в борт из базуки -- может быть, какая-то из этих историй и была правдой. Моему экипажу так и не нашлось новой машины, так что отступали как удастся, на попутных, а иногда даже пешком. Как добрались наконец до Порту, но вместо кораблей домой или в Англию нас отправили в окопы, сказав, дурачье, по морю все равно не выберетесь, вас потопят. И вообще, уход из Португалии для Америки невозможен по политическим мотивам!
Слава богу, наши ударили уже семнадцатого! Пятнадцатая воздушная армия Дулитла, того самого, героя "токийского" рейда, разнесла в пыль немецкие аэродромы - после чего активность гуннов в воздухе резко снизилась. Но и у нас почти не осталось самолетов, так что всего лишь удалось избежать немедленной катастрофы. Несколько дней нас почти не трогали, главные силы гуннов были брошены на Лиссабон, где добивали наших, при поддержке с моря гуннского флота, которым командовал все тот же проклятый Тиле! Затем они двинулись на нас, их горные егеря подошли к Порту с востока уже двадцатого числа, но теперь на нас по приморской дороге, по которой мы только что отступали, шли их танки, и это была мясорубка. Двадцать четвертого я был ранен, и в госпитале молился богу, чтобы гунны не ворвались сюда -- все говорили, что они не соблюдают никаких конвенций, и уже слышали, что в Лиссабоне тысячи наших раненых просто свалили на землю и раздавили танками! Мы знали, что что-то подобное было на Коррехидоре в сорок втором - но ведь япошки, это желтомордые макаки, совсем иной расы, здесь же такое творили белые люди, внешне неотличимые от нас. И они шли на нас, как боевые машины, как саранча, не зная страха и усталости, убивать нас было их работой, которую они были намерены сделать хорошо. Я помню, как уже двадцать шестого в разговоре впервые прозвучало страшное слово "капитуляция", всего лишь как один из возможных вариантов. Нас сдерживал лишь страх, что они сделают с нами то же что в Лиссабоне - это хорошо, что генерал Достлер, отдавший приказ, был повешен в сорок шестом, вызывает лишь удивление, что его не казнили немедленно, как только поймали. А тогда мы очень боялись даже не самой смерти, а быть убитыми как бараны на бойне, не в бою. Некоторые из нас просили морфий, чтобы в последний момент умереть без мучений, другие держали под подушкой кольт, чтобы успеть захватить с собой хоть кого-то из гуннов. Мы слушали, как приближалась канонада -- а затем вдруг стала стихать. После мы узнали, что русские начали наступление, и гунны спешно перебрасывали войска, забыв про Португалию, спасая границы Рейха.