– У меня тоже головокружение, если это вас успокоит. Все это в голове. Не смотрите вниз и прыгайте не думая.
Ариана и Лукреция готовятся к прыжку, но вдруг громкоговоритель, встроенный в садового карлика, приказывает:
– Ариана, вернись! Если ты немедленно не вернешься, ты никогда не получишь Последний секрет!
Молодая женщина задета за живое.
– Что такое Последний секрет? – спрашивает Лукреция.
– Это Абсолютное Вознаграждение, – с беспокойством отвечает та.
– Вернись, Ариана, и приведи «гостью».
Ариана выглядит потрясенной.
– Абсолютное Вознаграждение… А можно пояснее?
– Есть что-то, что называется Последним секретом, и это, по слухам, самая лучшая вещь в мире. Она сильнее всего. Сильнее всех мотиваций, всех амбиций и всех наркотиков. Это как нирвана. Переживание этого превосходит все.
Ариана говорит так, словно больше не владеет собой. В ее уме все спуталось. Теперь она по-другому смотрит на свою подругу.
Вокруг них появляются больные, чтобы их поймать. Во главе параноики и, конечно, Пьерро.
Понимая, что журналистка его одурачила, он хочет насолить ей еще больше.
– Хватай ее, Ариана! Если когда-нибудь хочешь получить доступ к Последнему секрету, останови ее! – кричит он в громкоговоритель.
Рот Арианы искажает тик.
Лукреция порывается прыгнуть в море, но Ариана удерживает ее за запястье.
Журналистка тянет руку, но хватка циклотимика крепка.
– Отпусти меня, Ариана!
Та странным голосом отвечает:
– Сегодня я прочла в газете свой гороскоп. Там было написано: «Не позволяйте вашим друзьям упасть».
Сумасшедшие и санитары подходят все ближе. У Лукреции больше нет выбора. Она кусает руку Арианы, и та отпускает ее.
Освободившись наконец, Лукреция подчиняется закону земного притяжения, который быстро тянет ее вниз. Она закрывает глаза и слышит, как воздух свистит у нее в ушах.
91
Фрейд встал, поскользнулся и упал в воду.
92
Ариана наклоняется, чтобы увидеть, что происходит внизу. Она закусывает нижнюю губу.
– Наверное, я должна была ее удержать, должна была, – вздыхает она.
– Не мучай себя, она всплывет.
Больные и санитары ждут, но Лукреция не появляется.
– Вероятно, она напоролась на подводную скалу, потому и не поднимается на поверхность, – говорит помощник санитара.
Ариана морщится.
– Я должна была, должна была…
Все наклоняются, прощупывая взглядами морскую поверхность, но волнение слишком велико, чтобы можно было различить пронзенное скалой тело. Пьерро не показывает ни малейшего признака жалости.
– Отлично, – говорит он. – Она намеревалась все осветить в прессе.
Ариана продолжает верить, что ее подруга выжила. Она все еще смотрит на поверхность моря, а остальные уходят, чтобы снова заняться своими делами.
– Давай, пойдем же, – говорит ей Пьерро. Поколебавшись, Ариана идет за ним.
93
«Мыши умеют плавать?»
Мышь задыхалась, барахталась. Она погружалась в воду из-за того, что неправильно двигалась.
Самюэль Феншэ и Жан-Луи Мартен сомневались, стоит ли вмешиваться: это исказило бы эксперимент.
94
Морская поверхность пустынна. Волны по-прежнему бьются об отвесные скалы. На пляж выносит кусок пурпурной ткани, испачканной кровью.
95
В конце концов Фрейд всплывает. Сквозь воду он увидел рукоять, успокоился и нашел способ подняться на поверхность. Мышь входит в зону, где полагается спуститься в подводный туннель, чтобы продвинуться вперед. Фрейд, который впервые увидел воду каких-то несколько минут назад и даже не знал, умеет ли плавать, задержав дыхание, бросается вниз и углубляется в туннель.
96
Ариана, для очистки совести, возвращается на обрыв, с которого прыгнула журналистка. Она замечает окровавленную ткань.
Не шевелясь, она смотрит на поверхность воды. Крабы внизу бегут, будто для того, чтобы присоединиться к пиру.
Все, что может быть плохо, – плохо. Что бы я ни делала, я ошибаюсь. Только в кино люди в конце концов выходят из воды.
Средиземное море волнуется, и его рев становится оглушительным. Ариана все еще всматривается в воду, но вдруг все тонет в густом морском тумане, который нагнали ветры. Туман становится непроницаемым. С высоты Ариана больше не видит даже поверхности воды, покрытой серым пушком. Она, вздыхая, колеблется, не броситься ли в воду и ей, но звонок, означающий, что в столовой собираются подавать завтрак, удерживает ее.
97
Фрейд ловко плывет по прозрачному водному туннелю. Он помогает себе длинным розовым хвостом, чтобы продвигаться в этом месте, в конечном счете менее трудном, чем он предполагал. Единственное неудобство в том, что он не может пользоваться своими обонятельными рецепторами, – это слегка дезорганизует его.
Но и в воде он не терял цель из виду: восхитительная рукоять, маячащая вдали.
98
Спрятавшись во впадину, защищенную скалами, Лукреция дышит, высунув кончик носа из воды.
В такие моменты, говорит она себе, я хотела бы иметь нос подлиннее, он бы служил перископом.
Ее длинные рыжие волосы, словно водоросли, плавают вокруг. Сквозь воду она различает уходящую Ариану.
Ах ты, я бы тебе показала гороскоп! Хотя выдать себя девушке-Весам… В конечном счете я должна была усомниться.
Пользуясь туманом, который, словно хлопковая скатерть, накрыл поверхность моря, журналистка плывет к острову Сент-Онор.
К счастью, от острова до острова не так уж и далеко. Пьерро был прав.
99
Мышь Фрейд плывет.
100
Наконец она достигает второго из Леринских островов: острова Сент-Онор.
Лукреция выходит на пляж, с нее струями спадает вода – определенно наяда, выходящая из тумана. При падении она оцарапалась об острые скалы, и на ее левом бедре краснеет ссадина.
Поселение возвышается над виноградниками и оливковыми деревьями. Она идет в этом направлении. Внутри она обнаруживает масличный завод, над дверью которого висит зеленый гербовый щит с двумя пальмовыми листьями, окружающими митру епископа в качестве эмблемы. Надпись готическими буквами: «Леринское аббатство. Ликер „Лерина“». Далее:
«ЦИСТЕРЦИАНСКОЕ РЕЛИГИОЗНОЕ БРАТСТВО НЕПОРОЧНОГО ЗАЧАТИЯ».
В этот час здесь пусто, и она без помех добирается до старого монастыря.
Белые стены, высокие пальмы, красная черепица и венчающий это все заостренный шпиль церкви. Еще рано, и пока удивительно тихо. Лукреция решается войти в часовню, где молятся примерно тридцать монахов в белых сутанах, поверх которых надеты черные нагрудники, с тонзурами на голове. Все стоят на коленях.
Самый старый из них замечает растерянную молодую женщину и прерывает молитву. Тут же поворачиваются все монахи, словно движимые коллективным телепатическим приказанием, и с изумлением глядят на нее.
– Помогите мне. Помогите, – говорит она. – Я должна как можно скорее попасть в каннский порт.
Никакой реакции.
– Я прошу вас о помощи.
Маленького роста монах прикладывает палец ко рту, приказывая ей помолчать.
Несколько братьев окружают Лукрецию и, ни слова не говоря, хватают ее за локти и выводят из часовни. Маленький монах берет плитку и мел и пишет:
«Мы дали обет молчания и целомудрия. Поэтому никакого шума и никаких женщин здесь».
Он подчеркивает каждое слово, затем всю фразу.
– Черт возьми, – говорит она себе, – из-за своих религиозных принципов они не собираются иметь со мной дела!
– Но я в опасности. Разве вы, как и любой человек, не обязаны спасать попавших в беду? Тем более женщин и сирот. Я женщина и к тому же сирота! Вы должны мне помочь.
Сработает ли пятая мотивация?
Маленький монах вытирает плитку и пишет большими буквами:
«Наша обязанность – жить в мире Божьем».
Изнуренная, промокшая Лукреция смотрит на них. Она старательно, словно обращаясь к глухонемым, произносит:
– Тогда вы хуже всех. Вы бросаете меня из страха, что я нарушу ваш мир! Знаете что? – выдает она. – Я добавлю новый пункт в свой список. Поверх восьмого, наркотики, и девятого, личное пристрастие, я поставлю десятый – религия.
Монахи обмениваются вопросительными взглядами.
Они взирают на нее со снисхождением. Монах, держащий плитку, предлагает ей сесть. Он приносит махровое полотенце и протягивает его Лукреции. Она медленно раздевается.
Два монаха взволнованно переглядываются.
Увидев рану на ее бедре, монах приносит повязку, которую, поколебавшись, сам прикладывает к ране. Затем Лукреции предлагают сухую одежду – сутану. Она берет ее.
Маленький монах подносит ей стакан ликера «Лерина». Она опустошает его одним глотком, чтобы восстановить силы, и находит вкус очень приятным.
Монах с улыбкой обращает к ней свой самый успокаивающий взгляд. Он пишет мелом:
«Почему вы здесь, мадемуазель?»
– Я в бегах.
На его лице застывает вымученная улыбка, он пишет:
«Полиция?»
– Нет, люди с противоположного острова!
«Значит, вы пациентка Святой Маргариты?»
– Нет, я журналист «Геттер модерн».
Монах внимательно смотрит в ее большие изумрудные глаза, словно для того, чтобы лучше понять ситуацию.
– Знаю, в это нелегко поверить, – говорит она, – но я расследую дело о враче, выдающемся шахматисте, умершем от любви в объятиях датской топ-модели. Я журналист, и я не сумасшедшая.
Как доказать, что ты не безумен? Это невозможно.
– Она говорит правду.
Появляется человек, не в монашеском одеянии, а в пуловере и джинсах. Лукреция узнает его, хотя он и не в черной кожаной одежде: Deus Irae, глава Стражников добродетели.
– А! Вы узнали меня? Тогда скажите им, что я не сумасшедшая.
– Она не сумасшедшая.
Не сводя с нее взгляда, он добавляет:
– Это одна моя подруга, с которой мы должны были встретиться, она просто ошиблась входом.
Монах недоверчиво смотрит на них.
«Вы можете остаться здесь, но это будет стоить сорок евро в день»,
– пишет он на своей плитке.
– Могу я позвонить по телефону? – смелеет Лукреция Немро.
– У них нет телефона, – отвечает Deus Irae.
– Как же они предупреждают, что у них проблемы?
– У них никогда не бывает проблем. Вы первая «проблема», с которой они сталкиваются за века. Сент-Онор – место, оберегаемое от мирских мук. К тому же телефон – приспособление для разговора, а ведь они дали обет молчания.
– Логично. Я должна была подумать об этом.
– Они не хотят, чтобы шум, свирепствующий во внешнем мире, искушал их. У них нет телевидения, Интернета, радио, женщин. Настоящее спокойствие, вот так.
На лице Deus Irae появляется полупрезрительное, полурадостное выражение:
– Однако, полагаю, у них есть факс, чтобы делать бронь.
Монах кивает головой в знак согласия.
Deus Irae пожимает плечами, как бы соглашаясь выполнить последний каприз молодой женщины, прежде чем она возьмется за ум.
– Напишите, что хотите, и они отошлют.
Она составляет послание Исидору и сообщает, где находится. Она записывает имя и номер телефона на бумаге.
– А пока вы можете пойти пообедать в столовую, – предлагает Deus Irae, провожая ее к зданию.
– А вы-то что здесь делаете?
– Отдыхаю. Каждый месяц я беру три дня на отдых. Чтобы во всем разобраться и быть в спокойствии. Это – священное место. Я знаю, у вас нет тех же убеждений, но, можете мне поверить, вы в безопасности. Насилие не проникает за эту ограду.
Они доходят до столовой. Завершив молитву, монахи сидят за длинным столом. С приходом молодой женщины они оборачиваются.
Это она.
Они вежливо улыбаются ей.
Не обращая внимания на взгляды, провожающие ее, Лукреция бесстрашно проходит вперед.
Deus Irae предлагает девушке место на дубовой скамье. Перед ними крутятся кувшинчики с молоком, горшочки с овсом и медом. Лукреция вглядывается в лица и спрашивает себя, что привело сюда этих мужчин.
– Не торопитесь судить их, мадемуазель, это смелые люди. Да, их вид немного архаичен. По-своему они счастливы. А кто может в наши дни претендовать на счастье?
– В Евангелии есть фраза, которая гласит: «Счастливы простодушные», и заканчивается она: «Царствие Небесное принадлежит им».
Он не понимает намека.
Она не любит молоко и овсяные хлопья, но она так хочет есть после своего путешествия между двумя островами, что не привередничает.
– А что за делишки вы проделывали в больнице? – спрашивает Deus Irae.
– Они там сделали какое-то великое открытие, возможно, новый наркотик, который позволяет манипулировать мозгом людей.
Deus Irae, кажется, уже не обращает внимания на ее слова и пафосно произносит:
– В наши дни это проблема. Учитывая, что больше нет исповедников, очищение душ доверили психоаналитикам. Но что могут психоаналитики? Только снимать с пациентов чувство вины. И как будто случайно клиент всегда прав. По мнению клиентов, это всегда ошибка других: компании, родителей, друзей. Они делают то, что приносит им немедленное удовольствие, не озаботясь, какое зло это порождает. А потом они бегут к психоаналитику, чтобы он сказал им, что они все сделали правильно.
Глава Стражников добродетели сжимает кулак.
– Именно поэтому вы напали на НЕБО?
– Нет, они – другое дело. Они беспутные, – говорит он. – Если бы их движение расплылось, как жирное пятно, общество пришло бы в упадок, пример чему я видел в Таиланде, в Паттайе. Вы слышали о Паттайе? Это курортный город на южном берегу. Я был там в молодости в качестве туриста, и это был шок. Представьте себе целый город размером с Канны, полностью посвященный удовольствиям. Везде проститутки, везде игры на деньги, жестокие боксерские бои, алкоголь, наркотики. Четырнадцатилетние девочки, сдающие свои тела не то чтобы на раз или на ночь, а на год или на десятилетие грязным развратным субъектам, которые не щадят их. Я видел полные самолеты «папиков», которые летают туда прямым рейсом. Я видел, как мальчики в возрасте тринадцати лет бьются в тайском боксе, обмазав тело болеутоляющей мазью, чтобы не чувствовать ударов. Они умирают в пятнадцать лет от внутренних кровотечений. Я видел стриптизерш, открывающих бутылки колы своим влагалищем. Другие вводили себе туда живую змею. (При этой мысли Лукрецию передернуло от отвращения.) Можно ли пожелать человечеству такое будущее?
Deus Irae подает ей еще овса, который она ест автоматически.
– Не все люди такие. Всех нас учили не поддаваться своим первым порывам. Иначе весь мир уже был бы как ваша Папайя, – утверждает Лукреция.
– У Клуба эпикурейцев все больше последователей. И это еще большее зло, потому что настоящий Эпикур, напротив, воспевал маленькие простые удовольствия в контексте правильной жизни.
– Знаю: Декарт не был картезианцем. Эпикур не был эпикурейцем, – говорит она с полным ртом молочно-овсяно-медовой каши.
– Всему виной Лукреций, ваш тезка и ученик Эпикура. Это он, когда писал биографию своего учителя, придал ему эту черту: «Пользуйся всем». Потому что сам Лукреций вел разгульную жизнь.
– А вы – сторонники Оригена, да?
– Ориген был великим толкователем Библии и Евангелий, человек мужественный и с убеждениями.
– Кажется, это он придумал смертные грехи и кастрировал самого себя.
Лукреция дрожит, как будто ей холодно. Он наливает в свой стакан чистой воды.
– Кастрировал? Это так и не было доказано. Так же, как то, что это он придумал семь смертных грехов. Из истории мы знаем только то, что рассказывают историки.
– Просто напомните, что за грехи?
– Сладострастие, чревоугодие… Ммм… Надо же, действительно, я тоже их позабыл, но я вспомню.
Deus Irae протягивает ей корзинку с фруктами.
– Нет, спасибо. Чего бы мне хотелось, так это кофе, желательно крепкий.
Монахи делают им знак, чтобы они говорили потише.
Deus Irae шепчет:
– Здесь нет кофе. Успокойтесь.
Лукреция все-таки пытается собраться. Она закрывает глаза. Чувствует запах старого камня, овса, замоченного в молоке, и над всем этим запах мимозы в цвету.
– Зачем всегда бежать? Зачем все время сражаться? – говорит Deus Irae, беря ее за руку.
Она тут же отдергивает ее, словно прикоснулась к горячей плите.
– Не знаю, – с раздражением говорит она. – Потому что таков мир и так он устроен.
– Есть индусская пословица, которая гласит: «Нет желания – нет страдания». К тому же это лейтмотив всех мистиков. Поразмышляйте над этим. Попытайтесь уловить одно за другим ваши желания, по мере того как они приходят вам на ум. Затем четко идентифицируйте их и откажитесь от них. Вот увидите, вы почувствуете себя намного легче.
Чего она сейчас хочет больше всего? Раскрыть миру то, что происходит в больнице Святой Маргариты! Она мгновенно отказывается от этого. Чего еще она хочет? Отдохнуть в постели после всех треволнений. И от этого она отказывается. Следующее желание? Найти Исидора (он меня успокаивает). Чтобы Тенардье признала качество ее статьи (только чтобы задеть ее, эту негодяйку).
А потом вперемешку: выйти замуж за прекрасного принца (но чтобы он не ограничивал ее свободу). Иметь восхитительных детей (но которые не будут отнимать у нее слишком много времени). Нравиться всем мужчинам (но чтобы никто не предъявлял свои права на нее). Вызывать зависть у других девушек (но чтобы и они ею восхищались). Быть знаменитой (но чтобы уважали ее личную жизнь). Быть понятой (но умными людьми). Не стареть (но набираться опыта). Сигарету. Грызть ногти на руках. Чем больше она об этом думает, тем больше убеждается в том, что постоянно живет с десятками больших желаний и с сотней маленьких, которые пощипывают кору ее мозга.
– Бросьте все, – говорит Deus Irae. – Передохните. Возможно, вам следует побыть здесь подольше. В спокойствии.