12) обещание Последнего секрета.
– Извините, что прерываю, но, кажется, вы забыли сам опыт Последнего секрета. А я считаю, что это превыше всего.
– Да, значит: пункт 13 – опыт Последнего секрета.
Лукреция подбородком указывает на банку с мозгом Самюэля Феншэ, возвышающуюся на стойке.
– Получается, что все наше расследование было только ради того, чтобы понять это…
Журналист съедает конфетку.
– Уже неплохо. Кроме того, нам стало ясно, кем мы являемся на самом деле.
– Я вас слушаю.
– Человека определяет это маленькое нечто, почти невыразимое, то, что даже самые сложные машины не смогут сымитировать. Феншэ называл это мотивацией, а я думаю, что это что-то среднее между юмором, мечтой и безумием.
Исидор подходит к Лукреции и принимается массировать ей плечи. Удивленная, она высвобождается.
– Что с вами, Исидор?
– Вам не нравится?
– Нравится, но…
– Тогда позвольте.
Теперь он массирует несколько мягче. Лукреция смотрит на часы.
– Черт. Опоздаем. Давайте собирайтесь поскорее, надо идти.
147
Звучит марш Мендельсона. Гости забрасывают рисом молодоженов, которые выходят из мэрии.
Лукреция и Исидор в умилении.
Они так рады, что успели на самолет. Им хватило времени лишь на то, чтобы в последний момент запрыгнуть в «Боинг» и приехать к самому началу церемонии.
Они погружают руки в вазу с рисом и, слегка соприкоснувшись ими, бросают рис на молодых.
– Она красива, да? – говорит взволнованный Миша.
– Божественна, – подтверждает Исидор.
Наташа Андерсен, опираясь на руку Жерома Бержерака, поддерживает белое свадебное платье; спереди оно приоткрывает ноги, а сзади тянется длинный шлейф, который несут дети. С видом полностью довольного жизнью человека жених приглаживает усы.
– Это третий брак для обоих, – говорит Миша. – По статистике, он чаще всего бывает удачен.
Мать Наташи, с повязкой на плече, бурно аплодирует, когда пара проходит мимо.
Несколько минут спустя лимузины начинают перевозить толпу в НЕБО, где праздник должен продолжиться в большом зале, названном недавно в честь Самюэля Феншэ.
Лукреция и Исидор устраиваются за маленьким столиком. Девушка залпом выпивает свой «Оранжина лайт», налитый в бокал для шампанского. На бракосочетание она надела одну из своих шелковых китайских курточек с воротником-стойкой и открытыми плечами. Она немного замерзла.
На бело-голубой курточке вышиты бабочки. Спереди – множество маленьких позолоченных пуговок. Лукреция подвела изумрудные глаза карандашом цвета воронова крыла, а на ресницы нанесла махровую тушь. На губах у нее прозрачный блеск. Вместо кулона на шее колье из нефритовых бусинок.
– Не понимаю, что вы находите в этой Наташе? По мне, она какая-то бесцветная. И ноги у нее слишком худые. Если хотите знать мое мнение, она страдает анорексией. Я не понимаю этой моды.
Женская ревность развлекает журналиста.
Давнее соперничество между миниатюрными зеленоглазыми шатенками и высокими голубоглазыми блондинками.
Музыканты оркестра начинают играть «Hotel California» группы «Eagles».
– Вы краше всех, Лукреция. Пойдемте. Медленный фокстрот – единственный танец, который я знаю.
Они отдаются танцу. Куртка из бело-голубого шелка льнет к взятому напрокат смокингу Исидора.
– Есть, – говорит он, – я вспомнил семь смертных грехов. Чревоугодие. Сладострастие. Гнев. Лень. Скупость. Гордость и… Зависть.
– Отлично, память возвращается, – быстро замечает Лукреция, не сводя взгляда с пары молодоженов.
– Что вы имеете против этого брака? – спрашивает Исидор.
– По-моему, они друг другу не подходят.
Пары вокруг них кружатся в такт музыке.
– Скажите, как вы решили загадку Циклопа?
– У меня была мотивация.
– Перспектива прикоснуться к Последнему секрету?
– Нет, спасти вас.
– Спасти меня!
– Вы величайшая зануда, вы считаете, что всегда правы, но вы мне очень дороги, Лукреция.
Он наклоняется и нежно целует молодую женщину в плечо, в вырез китайской курточки.
– Э… вы…
Чтобы заставить ее замолчать, он снова целует ее, на этот раз в губы.
– Что вы делаете?
Прохладные руки Исидора, скользнув под шелк, ласкают спину Лукреции. Сперва отпрянув, она не сопротивляется, пораженная его смелостью. Исидор опускает руку ей на бедро…
– Есть более сильная мотивация, чем Последний секрет…
К первой руке присоединяется вторая. Лукреция удивлена: прикосновение ей приятно!
– Привязанность, которую я испытываю к вам. Так что я, скорее, хотел спасти вас, а не получить доступ к Последнему секрету.
Новый поцелуй длится дольше. Губы молодой женщины приоткрываются, чтобы узнать намерения партнера. Они ясны. Он преодолевает границу ее зубов. Его язык отваживается встретиться с языком Лукреции, что вызывает возбуждение. Немного более объемные в глубине, бугорки производят впечатление мягкой терки. Они пробуют друг друга на вкус по всей поверхности своих пятисот тысяч вкусовых почек-рецепторов.
Он сладкий.
Она соленая.
Мужские половые гормоны проникают в кровь Исидора, струи тестостерона и андростерона брызжут, будто через прорвавшуюся плотину.
У Лукреции вырабатываются, но не так сильно, женские половые гормоны, эстрадиол и прогестерон.
Они все еще целуются. К первоначальному гормональному коктейлю добавляется более редкий гормон люлиберин, названный гормоном «грозового разряда». Их пот незаметно меняет запах. Духи от Issey Miyake уступают место более сильному аромату. Исидор испускает феромоны с привкусом мускуса. Теперь они связаны через обоняние.
Он осторожно, словно опасаясь разбить очень тонкий фарфор, прижимает ее к себе. Она не противится, впервые чувствуя себя хрупкой.
– Я принял решение, – говорит он. – Я попытаюсь провести день без теленовостей, радио и газет. День, когда мир обойдет вокруг своей оси без моей заботы о нем. Пусть люди убивают себя, замышляют несправедливые вещи, пусть жестокость творится двадцать четыре часа в сутки – мне это неинтересно.
– Смело. Затем надо будет продержаться сорок восемь часов. Я тоже приняла решение: я снова начну курить, но без чувства вины… и лишь до завтра, а потом я брошу окончательно.
Вдруг музыка прерывается, и Миша объявляет:
– Друзья мои, мы только что узнали ужасную вещь. Это случилось пять минут назад. DEEP DLUE V сразился с Леонидом Каминским. Титул чемпиона мира возвращается компьютерам.
В зале слышатся возгласы неодобрения. Некоторые свистят.
Исидора посещает глупая мысль, не попытается ли кто-нибудь из мести машинам испортить карманный компьютер или телефон.
Миша успокаивает присутствующих.
– Предлагаю минуту молчания в память Самюэля Феншэ. Думаю, это поможет нам освободиться от чувства унижения. Пускай поражение подарит нам желание превзойти себя, дабы машины никогда не стали господствовать над человечеством в других областях…
Все замолкают. Лукреция шепчет в ушную раковину своего друга:
– DEEP DLUE V выиграл… Я спрашиваю себя, не совершили ли мы огромную глупость.
– Нет, это как допинг для спортсменов. Надо выигрывать честно, иначе не считается.
Минута прошла, Миша делает знак музыкантам. Звучит окончание «Hotel California». Оркестр готов на все, чтобы спровоцировать танцоров на дальнейшие действия.
Исидор и Лукреция целуются во время проигрыша электрогитар.
– Я вас…
– Что?
Он думает о том же, о чем и я?
Она думает о том же, о чем и я?
– Ничего.
Он чуть было не произнес это.
Она прижимается к нему.
С нею я чувствую себя сильнее. Не надо ее бояться. Почему я никогда не доверял женщинам?
Он сильнее обнимает ее.
С ним я чувствую себя сильнее. Не надо бояться его. Почему я никогда не доверяла мужчинам?
Она решает увести своего друга.
– Куда мы идем, Лукреция?
Она открывает дверь Музея эпикурейства и распутства. Они проходят мимо Адама и Евы, Ноя, ночных рубашек и вилок, мимо портретов великих философов.
Лукреция подводит Исидора к экспонату, до которого они не дошли во время первого посещения, но она приметила его еще тогда: кровать с балдахином, над ней написано: «Кровать Моцарта, на которой он перед выступлениями ублажал певиц в своей тайной комнате».
Она поднимается на цыпочки за новым поцелуем. Он не отвечает.
– Должен вас предупредить, – озабоченно говорит Исидор.
– О чем?
– В первый день я не ложусь в постель.
– Мы знакомы уже три года!
– Я впервые целую вас по-настоящему. Значит, сегодня я не могу пойти дальше.
Опустив голову, он отстраняется.
– Мне жаль. Это принцип. Я всегда придерживался его. И не собираюсь отступать. Иначе было бы чересчур… поспешно.
С этими словами, быстро поклонившись, он уходит. Раздосадованная, Лукреция остается одна в пустом музее. Она пытается понять. Никогда ее так не бросали! Это она всегда уходит первой, обычно бросая: «Сожалею, я тебя больше не хочу».
Самолюбие Лукреции Немро задето, и в то же время она очарована романтизмом Исидора Катценберга.
Она смотрит на гигантскую кровать.
В самой глубине души она мечтает…
148
Пятнадцать миллиардов лет назад: создание Вселенной;
пять миллиардов лет назад: формирование Земли;
три миллиарда лет назад: возникновение жизни на Земле;
пятьсот миллионов лет назад: появление первых нервных систем;
три миллиона лет назад: появление человека;
два миллиона лет назад: человеческий мозг придумывает орудие, которое увеличивает его производительные силы;
сто тридцать тысяч лет назад: люди начинают рисовать то, чего в действительности не существует, но что они представляют, закрывая глаза;
пятьдесят лет назад: человеческий мозг запускает первые программы искусственного интеллекта; пять лет назад: компьютеры научились мыслить самостоятельно и, таким образом, становятся возможными преемниками человечества, в случае если оно исчезнет.
Неделя назад: Лукреция Немро и Исидор Катценберг помешали человеку, который с помощью компьютера хотел распространить метод стимуляции мозга, из-за которой человечество могло бы пропасть, утонув в удовольствии.
Пять минут назад: мужчина сказал ей «нет», оставив ее с чувством неудовлетворенности.
В конечном итоге ее захватывает мысль.
Да кем он себя считает!
А потом:
Какая деликатность. Какая чувствительность. Какая психология…
Она проходит среди всех этих фетишей во славу удовольствия.
В конце концов, у него самые красивые руки из всех мужчин, которых я встречала.
Чтобы успокоиться, она берет в баре бокал шампанского.
Он храпит.
Она выпивает шампанское одним глотком.
У него блестящий ум. Он образован. Свободен. Он не испугался бросить профессию журналиста, чтобы стать полностью свободным.
Она закрывает глаза.
Его поцелуй…
Лукреция возвращается в музей и растягивается на кровати Моцарта. Она задергивает шторки и засыпает, раздосадованная и очарованная.
Ей снится Исидор.
149
Рука ласкает ее лицо. Сон? Она открывает глаза.
Это Исидор. В реальности.
– Ну, вот и полночь. Это уже не первый день. А второй, – с улыбкой говорит он.
Она смотрит на него огромными изумрудными глазами и, в свою очередь, хитро улыбается.
Ничего не говоря, он берет ее за подбородок и целует.
Медленно, дрожащими пальцами он расстегивает пуговки ее куртки… и смотрит на соблазнительную грудь.
За его глазом: оптический нерв, затылочная визуальная доля, церебральная кора. Нейроны активизированы. Маленькие электрические разряды вспыхивают по всей длине, а затем высвобождают на концах нейромедиаторы, а те, в свою очередь, производят быструю и сильную мысль. Идеи, подобно сотне обезумевших мышей, носятся по огромному лабиринту его мозга.
Спустя несколько минут Исидор и Лукреция полностью обнажены, горячие тела прижаты друг к другу.
Гипофиз его мозга перевозбужден. Он с излишком выбрасывает тестостерон, который ускоряет биение сердца, чтобы кровь прилила там, где это нужно.
У нее в мозгу гипоталамус в избытке вырабатывает эстроген, вызывающий выброс молочных гормонов, из-за чего она ощущает покалывание в животе, в сосках, а еще – желание плакать.
Он не может насмотреться на Лукрецию. Он сожалеет, что не может перейти на более мощный режим запоминания. Двадцать пять кадров в секунду, сто, двести кадров, а позже, когда он захочет, можно промотать ленту назад и остановиться на нужном изображении.
Люлиберин, эстроген и тестостерон вливаются в потоки, текущие по артериям, венам, капиллярам. Словно неистовые лососи, они бурлят в крови.
Сердцебиение обоих учащается. Дыхание тоже.
Волна поднимается, поднимается.
Их тела танцуют. В эти драгоценные мгновения появляются несколько уровней восприятия. Если смотреть со стороны, виден забавный зверь с двумя головами и восьмью конечностями, нечто вроде розового спрута, сотрясаемого резкими судорогами. Ближе – горящий в огне кожный покров.
Половые органы, входя один в другой – удар смягчают волосяные покровы, – образуют ось, которая превращает любовников в сиамских близнецов.
Мышцы требуют сахара и кислорода, чтобы справиться с напряжением.
Таламус у обоих пытается скоординировать деятельность клеток.
Гипоталамус контролирует все в целом.
В церебральной коре, наконец, созревает мысль.
Я люблю ее, – думает он.
Он меня любит, – думает она.
Они думают, и – уже не думают.
Полное затмение.
Ему кажется, что он сейчас умрет. Сердце останавливается… Он видит, как возникают две энергии:
Эрос и Танатос, два Олимпийских бога, гиганты из тумана, тесно переплетенные один в другом.
Сердце вторую секунду остается неподвижным. Он закрывает глаза.
Красная завеса.
Каштановая завеса.
Черная.
Белая.
Слитые половые органы превращаются в проводник, передающий «человеческое электричество» на частоте в восемь герц. И теперь сердце начинает биться на восьми герцах. В конце концов и мозг тоже переходит на восемь герц. Оба полушария замыкают круг и перемещаются в фазу: волна мозга попадает на волну сердца, а та – на волну пола.
Мозговая железа в их головах, придя в действие, выбрасывает эндорфин, кортизон, мелатонин, а затем – природный ДМТ.
В свою очередь стимулируется крошечная точка, которую Феншэ и Мартен назвали Последним секретом. Ощущение становится в десять раз сильнее.
Они замечают, что есть три вида любви, как и писали древние греки:
Эрос – физическая любовь, секс;
Агапе – любовь как чувство, сердце;
Филия – любовь к разуму, мозг.
Когда они объединяются, получается тот самый нитроглицерин, который медленно взрывается на волне в восемь герц.
Любовь с большой буквы, о которой рассказывают все легенды и о которой пытаются говорить все художники. Секс, сердце, мозг – в гармонии.
Чакра 2, чакра 4, чакра 6.
Восьмигерцовая волна, созданная этими элементами, выходит из мозга, пересекает материю и распространяется вокруг них. Волна любви. Они уже не совокупляющаяся пара, а маленький излучатель космической энергии в восемь герц.
Сознание у них слегка изменилось.
Меня больше нет.
На мгновение перед Исидором приоткрываются некоторые тайны мира.
Кто я такой, что заслужил это?
Перед Лукрецией приоткрываются другие мирские тайны.
Я брежу?
Она замечает, что через Вселенную проходят длинные тонкие волокна, такие же, из каких состоит мозг на волокнистом ядре.
Арфа.
Повсюду линии, которые идут от одной точки к другой и, перекрещиваясь, образуют ткань.
Космические струны. В пространстве есть космические струны, которые колеблются, подобно струнам арфы. Эти струны вибрируют на волне в восемь герц и освобождают звезды, словно пылинки.
Струны, волокна, узлы. Вселенная вплетена в ткань. Полотно. Вселенная – это нарисованная картина. Изображение создается и меняется. Вселенная – продуманная картина.
На ноте «си»…
Этот мир видится кому-то во сне, а мы думаем, что он существует на самом деле. Время – часть этого сна, оно всего лишь иллюзия, но, если мы осмеливаемся думать, что время не непрерывно, значит, мы больше не ощущаем, что у всего есть начало, середина и конец. Я одновременно и зародыш, и молодая женщина, и старушка. Шире: я – один из сперматозоидов в мошонке моего отца и уже труп, похороненный на кладбище, с надписью на могиле: «Лукреция Немро». Еще шире: я – желание в разуме моей матери и воспоминание в умах тех, кто меня любил.
Она чувствует себя просветленной.
Я намного больше, чем «я».
Они продолжают лететь. Ни малейшего страха. На некоем уровне их сердца перестают биться.
Что происходит? – думает он.
Что происходит? – думает она.
Это длится несколько секунд, которые кажутся им годами.
Затем все идет назад. Сердце вновь начинает работать, отключается от мозга.
По мере того как они приземляются, они все забывают. Былое счастье исчезает, знание растворяется, потому что их время получить доступ к этому знанию еще не настало.
Все стихает.
Они достигли предела.
И как будто опьянели.
Они не смогут описать и даже вспомнить – до следующего раза – это ощущение, поскольку нет таких слов, чтобы описать его во всей полноте.
Они смотрят друг на друга и принимаются хохотать.
Напряжение ослабляется.
Приступы смеха накатывают, будто волны, и снова отступают.
Они смеются, так как понимают, что это – только насмешка.
Они смеются, потому что нельзя копить в себе трагическое. Они смеются, поскольку в этот момент они больше не боятся смерти. Они смеются, потому что в это мгновение они за пределами игр человечества, которые их окружают.
Они смеются от смеха.
Потом они приземляются. Слышатся всхлипы, похожие на всхлипы старых самолетных двигателей, которые понемногу задыхаются.