– Мы не можем больше просто так жечь бензин всю ночь, – произнес Стивен с заднего сиденья. Его голос был напряжен от боли и страха. – И опираться на «ощущения» тоже не можем.
– Мы близко, – настаивала Норма. – Поверь мне, трудно будет их пропустить.
– И все же, знаем ли мы точно, что ищем? – Иеремия сжимал руль своими огромными руками, а его челюсти маниакально трудились над жвачкой, жуя и перемалывая ее. – Например, сколько машин в этом конвое?
– Без понятия… но немало, это я тебе точно могу сказать.
– Довольно общие слова.
– Их легко будет заметить, – ответила Норма, вглядываясь в темноту. – Лучшим решением будет просто ехать вдоль побережья. Они любят держаться поближе к воде.
– Это почему?
Она пожала плечами.
– Если верить Майлзу, они ищут корабли… или любой другой способ, с помощью которого смогут вытащить свои задницы отсюда к чертям. Большая часть крупных кораблей уничтожена ураганом, который прошел несколько лет назад, так что вряд ли они что-то найдут.
Риз отозвался сзади:
– Почему этот чувак, Майлз, за тобой не вернулся?
Норма опустила глаза на салонный коврик.
– Мы слегка поссорились, – она вытерла рот. – По моей вине, и я не слишком этим горжусь.
После паузы Риз спросил:
– Но почему ты не попробовала сама найти этих людей?
Она оглянулась на него через плечо.
– Путешествовать одной по этой внушающей страх Божий глуши, кишащей трупами?
«Эскалейд» снова погрузился в тишину, пока все обдумывали перспективу оказаться в одиночку где-нибудь в лесу, полном ходячих.
Они уже были готовы сдаться, когда начался подъем – поначалу слабый, почти незаметный – по краю безбрежной вонючей свалки. Пустынные песчаные террасы по левую руку и усеянная мусором земля с редкими деревьями простирались на мили, вплоть до заброшенных, похожих на привидения дощатых настилов, вьющихся вдоль пляжей. Небо начинало наливаться предрассветной розовой кровью, и проповедник только хотел что-то сказать, как Норма заметила первые еле видные красные точки в дальней дымке.
– Стой! Стой! – она ткнула пухлым пальцем в сторону далеких дюн мертвенно-бледного песка, протянувшихся вдоль берега. Они были настолько выщерблены и выветрены, что походили на темную сторону луны. – Вон! Видите их?!
– Где? – проповедник вытянул шею и снизил скорость так, что машина еле ползла. – Я ничего не вижу.
– Примерно полмили вот туда, наверх, видишь? – женщина просто дрожала от возбуждения. – Целая куча! Видишь габаритные огни?
Иеремия Гарлиц сделал глубокий очищающий вдох, увидев наконец пыхтящий по прибрежной дороге караван. В предутреннем свете он был похож на ленту пылающих красных угольков, испускающих сгустки дыма при раздувании.
– Да, мэм, несомненно вижу! – Иеремия испустил вздох облегчения во всю глубину бочкообразной груди. – Что об этом думаете, парни?
Двое молодых мужчин на заднем сиденье наклонились вперед, захваченные зрелищем, в молчаливом восторге.
– Дай им гудок! – в волнении заламывала руки Норма Саттерс. – Не упусти их!
Иеремия улыбнулся про себя. В прошлой жизни его приводили в восторг передачи о живой природе, что показывали по телевизору. Он записывал их на кассеты в своем доме на колесах и пересматривал потом между молельными собраниями поздно ночью часами напролет, прежде чем отправиться на боковую. На ум пришла одна конкретная серия, посвященная разнице между поведением овец и волков. Он помнил образ мыслей стада: овцы движутся почти как единое целое, косяк беспомощных рыбок, легко направляемых одной овчаркой. Он помнил инстинктивное поведение волка, когда тот – скрытно, в одиночку, терпеливо – подкрадывается к отаре.
Во мраке салона он бросил взгляд на плотно сложенную маленькую женщину.
– У меня есть идея получше.
Отец Патрик Лайам Мерфи, рукоположенный католический священник и бывший глава джексонвильского прихода Наисвятейшего Искупителя, не замечал неожиданное препятствие на дороге, пока не стало почти слишком поздно. Проблема в том, что у стройного седого священника словесное недержание – возможно, профессиональная деформация из-за обязанности читать проповеди, наставления и утешения. Сидя за рулем громыхающего «Виннебаго», он без отдыха приседал на уши своему протеже, Джеймсу Фрейзеру, который развалился в пассажирском кресле и пытался слушать.
– Позволю себе напомнить тебе, Джимми, что существует две различные ипостаси Христа, и того, о ком ты, в своей недалекости и надменности, сейчас говоришь, мы называем «историческим» Иисусом, который жил, дышал и ходил по земле пару тысячелетий назад. Он всего лишь сосуд для второго, который единственно важен и является безусловным истинным сыном…
– БЕРЕГИСЬ!
Джеймс Фрейзер, нескладный мужчина тридцати трех лет со светлыми усами, одетый в потрепанные джинсы, резко выпрямился, широко распахнув глаза, уставившись на что-то за огромным ветровым стеклом. Отец Мерфи дернул руль и вжал тормоза в пол. Вещи в задней части автофургона срываются с мест. Бутылки с водой, банки с консервами, инструменты и оружие упали с полок и вывалились из ящиков. Обоих мужчин швырнуло вперед, когда фургон резко остановился.
Священник, моргая и переводя дух, откинулся обратно на спинку кресла. В боковом зеркале он увидел длинную вереницу машин позади – пикапы, дома на колесах, полноприводные тачки и пара седанов. Один за другим, в цепной реакции из юза и крена, они со скрежетом остановились во вздымающемся облаке выхлопных газов.
– О боже, что это? – священник со свистом втянул воздух, все еще сжимая рулевое колесо, и попытался рассмотреть фигуру человека, расслабленно стоящего прямо на дороге меньше чем в двадцати ярдах. Высокий белый мужчина, одетый в рваный черный костюм, стоял, уперев ногу в большом грязном «веллингтоне» в крыло дорогущего «кадиллака»-внедорожника – большой черной штуки, какими обычно пользовались сомнительные типы из правительства, – припаркованного и заглушенного посреди дороги. И самым странным в этой неожиданной картине было то, что мужчина улыбался. Даже на таком расстоянии можно было разглядеть широченную улыбку, как из рекламы зубной пасты «Колгейт»: он улыбался первой машине конвоя так, будто собирался прямо здесь продавать новую линию товаров для дома.
Джеймс потянулся за своим «тридцать восьмым», который держал за голенищем ковбойского сапога.
– Полегче, Джимми. Полегче, сын мой, – священник сделал глубокий вдох, отстраняя оружие.
Приближающийся к шестидесятилетию отец Мерфи все еще носил воротничок под потрепанной белой толстовкой с эмблемой «Нотр Дам». Его испуганное лицо, обрамленное рыжей бородой, избороздили глубокие морщины. В глазах над набрякшими багровыми мешками, как у вечного пьяницы, виднелась несомненная доброта.
– Кажется, это группа живых, и нет причин полагать, что они настроены недружественно.
Джеймс засунул короткоствольный револьвер за пояс.
– Оставайтесь здесь, отец, я пойду…
Священник поднял руку.
– Нет, нет… Джимми, я пойду. Скажи Лиланду, чтобы не терял головы, и скажи остальным, чтобы оставались в машинах.
Молодой человек потянулся к рации, а священник выбрался из кабины. За следующие тридцать секунд – именно столько потребовалось тощему, как жердь, священнику, чтобы выкарабкаться за дверь, справиться со ступеньками и, волоча ноги в древних «флоршеймах»[11], преодолеть двадцать футов дороги – произошла будто химическая реакция. Невидимая, едва ощутимая, никому не заметная, кроме двух мужчин, готовых встретиться лицом к лицу посреди асфальтовой двухполоски. Напряжение нарастало внутри священника неожиданно, непрошеное и сильное, как электрический разряд, прошедший через мозг. Отец Мерфи немедленно почувствовал к незнакомому типу неприязнь.
– Утро, падре, – сказал человек, стоящий посреди дороги, и в его глубоко посаженных глазах мелькнул отблеск соседской доброжелательности. Священник увидел остальных за тонированными стеклами «Эскалейда»: женщину, нескольких мужчин, чье настроение и манеры оставались неизвестными. Их руки не были видны, спины выпрямлены, а мышцы напряжены.
– Привет, – отец Мерфи вымученно улыбнулся.
Он стоял прямо, как штык, суставы, изъеденные ревматизмом, ныли, а руки были сжаты в кулаки. Он чувствовал на шее взгляды, ощущал, как его люди напряженно прислушивались. Им нужны новые души и сильные спины, чтобы помочь с ремонтом, набегами за горючим и поднятием тяжестей; это необходимо для того, чтобы караван мог продолжать путь. В то же время им нужно было сохранять осторожность. За последние месяцы через группу прошло несколько «дурных овец», угрожавших самому существованию каравана.
– Мы чем-то можем вам помочь, сэр?
Улыбка в тысячу вольт стала еще ярче. Мужчина оправил манжеты, из которых торчали нитки, будто начинал акцию по продажам.
– Мы чем-то можем вам помочь, сэр?
Улыбка в тысячу вольт стала еще ярче. Мужчина оправил манжеты, из которых торчали нитки, будто начинал акцию по продажам.
– Не хотел подкрадываться со спины, – он шмыгнул носом и мимоходом сплюнул. – Никогда не знаешь, на кого наткнешься тут, в диких местах на территории ходячих. Вы, парни, довели все до ума. Путешествуете этим вашим караванчиком, постоянно в движении, безопасность в количестве, мхом не обрастаете. Абсолютно гениально, как по мне.
– Спасибо, сын мой, – священник удержал на лице искусственную улыбку. – Шикарная у тебя машина.
– Благодарю.
– Это «кадди»[12]?
– Да, сэр. «Эскалейд XL 2007», бегает по высшему разряду.
– Похоже, она побывала в паре передряг.
– Да, сэр, это точно.
Священник задумчиво кивнул.
– Что мы можем сделать для тебя, сын мой? Ты кажешься человеком, полным… забот.
– Звать меня Гарлиц. Иеремия Гарлиц. Верный шаман и святой воин, как и ты.
Священник почувствовал приступ гнева.
– Всегда приятно встретить брата-священника.
– Я служил при церкви в Джексонвиле, но все быстро закончилось после Обращения. Я пытался продолжать, но… – Он ткнул большим пальцем во внедорожник позади. – Теперь все, что осталось от людей Божьих, пятидесятников, – это два добрых парня там, внутри… вместе с по-настоящему милой леди из церкви в Джаспере.
– Угу, – отец Мерфи почесал подбородок. Он знал, к чему идет дело, и это ему совершенно не нравилось. Что-то здесь было не так. – Чем мы можем помочь? У нас есть немного лишнего биодизеля, если вы заинтересованы в таковом. Может, бутилированная вода?
Большой проповедник сочился обаянием.
– Шибко хорошее предложение. Времена-то тяжелые. Те ходячие вокруг… частенько наименьшая из наших проблем. Приходится быть по-настоящему осторожными. Я не жду, что вы просто так примете каждую старую, отбившуюся от стада овцу, что попадется по дороге.
Выражение его открытого лица смягчилось, глаза наполнились горечью и смирением.
– Отец, мы хорошие, трудолюбивые, богобоязненные люди, которые нуждаются в убежище… в медицинских припасах, еде и безопасности общины. Нам и в голову не приходило, что утешение можно найти в образе «движущейся мишени» вроде вашей.
Рассвело достаточно, чтобы отец Мерфи мог ясно разглядеть молодых мужчин и женщину, сидящих в «Эскалейде» в нервном ожидании. Священник сглотнул, облизнул пересохшие потрескавшиеся губы.
– Я хотел бы попросить ребят в «кадди» показать руки.
Проповедник обернулся к ним и кивнул. Один за другим люди во внедорожнике подняли ладони, показывая, что они не вооружены. Священник кивнул.
– Признателен. Теперь могу я поинтересоваться количеством и видами оружия, которое у вас с собой?
Проповедник ухмыльнулся.
– Его не слишком много. Несколько девятимиллиметровых и дробовик. У леди обрез. Что касается патронов, то, боюсь, их осталось мало.
Отец Мерфи кивнул и начал говорить:
– Понятно, а теперь, если я могу попросить…
Внезапный звук из ниоткуда и быстрое движение на периферии зрения прервали речь священника и заставили его вздрогнуть, как от взрыва бомбы. Сзади на полной скорости бежал человек, отчаянно размахивая руками и пронзительно крича:
– РАДИ ЛЮБВИ ХРИСТОВОЙ, ЭТО ОНА, Я ГОВОРИЛ ИМ, Я ЗНАЛ, ЧТО ЭТО ОНА!
Молодой чернокожий парень с подпрыгивающими вдоль головы косичками, в оборванной толстовке с капюшоном, несся к «Эскалейду» Иеремии. Священник, застигнутый врасплох, отпрыгнул назад и потянулся к ножу.
– Все в порядке, он один из нас! – закричал отец Мерфи, поднимая руки в примирительном жесте. – Все хорошо, он безобиден!
Позади Иеремии дверь внедорожника распахнулась, и Норма Саттерс с трудом выбралась наружу. Ее лицо светилось от чувств; когда она смотрела на мальчика, на глаза наворачивались слезы, и она раскинула в стороны пухлые руки.
– Будь я проклята, ты выглядишь как пугало!
Юноша нырнул в мягкие объятия и мускусный запах Нормы.
– Я думал, ты уже умерла… наверняка, – бормотал он, уткнувшись лицом в ее шею. Женщина обняла его в ответ и с материнской нежностью погладила по голове. Молодой человек тихо зарыдал. Норма шикнула на него, погладила по волосам и прошептала слова утешения.
– Я еще не умерла, дитя… все еще целая, все еще та самая злобная старая стерва, которую ты оставил в Джаспере.
Юноша всхлипнул ей в шею.
– Я дьявольски по тебе скучал. Я думал отправиться назад, но не пошел, а должен был. Я цыплячье дерьмо, вот и все, слишком испуганный и слишком гордый, а ты сказала, что я вернусь с поджатым хвостом, я просто… я просто не…
Норма шикнула на него и провела рукой по косичкам.
– Хватит уже, все будет хорошо. Хватит, дитя.
Она посмотрела на Иеремию. Бросила незаметный взгляд на священника.
– Так что, проповедник? Мы остаемся с этими людьми или что?!
Иеремия взглянул на отца Мерфи, и старый ирландец пожал плечами, а потом улыбнулся.
– Похоже, вы уже часть семьи.
Дело двигалось без заминки. Не прошло и нескольких минут, как две группы объединились, сложили припасы в общий котел, и Иеремия со своими людьми начал знакомиться с остальными членами кочевого каравана отца Мерфи и завязывать с ними доброжелательные отношения. К полудню процессия втянулась на дорогу, продолжая бесконечное круговое путешествие по полуострову в привычном ритме, словно проповедник и его ребята всегда были частью процессии.
Почти неделя миновала без происшествий. Они путешествовали в основном днем, располагаясь по ночам в пещерах и на прогалинах, чтобы тела и машины могли отдохнуть. Иеремия обратил особое внимание на то, чтобы познакомиться с каждым членом каравана. Всего тридцать три человека и пятнадцать машин, включая шесть автофургонов и три тяжелых грузовика. Четыре ребенка младше двенадцати, пять женатых пар и несколько пожилых людей. У группы оказался впечатляющий набор оружия – по большей части найденного в лагере Бландинг, брошенной военной базе возле Джексонвиля, – и достаточно консервированных припасов, чтобы продержаться полгода, если предусмотрительно разбить еду на рационы.
Альфа-самцами тут в основном были старые добрые парни из центральной Флориды – голубые воротнички, торговцы с грязью под ногтями и обожженными на солнце лицами – и Иеремия немедленно обрел доверие этих деревенщин. Он говорил на их языке – Бог, пушки и виски – и еще больше укрепил свое положение в «гнезде», энергично взявшись за ремонт автомобилей. Подростком проповеднику доводилось работать технарем на станции автообслуживания, и те навыки здесь хорошо ему служили. Риз и Стивен тоже демонстрировали готовность заниматься черной работой, отправляясь в бесчисленные походы, чтобы добыть сырье для приготовления горючего. До сих пор люди в караване держали двигатели на ходу, используя смесь из биодизеля, который гнали в переделанном дистилляторе на единственном безбортовом грузовике, и драгоценных последних галлонов настоящего бензина – из цистерн в хранилищах и подземных резервуаров брошенных заправочных станций и портов северной Флориды. Иеремия восторгался количеством масла для готовки, все еще оставшегося в изъеденных червями придорожных закусочных и брошенных ресторанах вдоль пути. Но найти удавалось все меньше и меньше, и мрачная реальность прокрадывалась в поведение каравана.
Никто не делал больше масла, или консервов, или покрышек, или запасных частей, или бензина, или любой другой долговечной штуки, какую ни назови, и это – то очевидное, о чем все молчали. Песок струился сквозь донце часов. Все это понимали, чувствовали и обдумывали, никогда по-настоящему не заговаривая об этом вслух.
Каждое утро, задолго до рассвета, когда караван возвращался к жизни и машины с гулом стремились прочь от ночной стоянки, Иеремия размышлял о неумолимой действительности. Ведя «Эскалейд» в конце колонны, окруженный облаками выхлопных газов и пыли, пока конвой прокладывал путь через болотистые прибрежные окраины и наводненные ходячими рыбачьи деревушки, он успевал подумать о многом. Это и в самом деле последние времена, великолепие ужасов Упокоения, и эти злополучные бедуины – несчастные души, оставленные позади. Если Бог хочет, чтобы Иеремия остался, скитаясь по гниющим землям ада, растягивая пустое существование, страдая от голода, истончаясь, пока все не станет прахом, так тому и быть. Он использует эти буйные времена к своей выгоде. Он станет одноглазым королем в стране слепых. Он преуспеет.
Потом, одним вечером у покинутого палаточного лагеря в нескольких милях от Панамы, все изменилось.
Возможность заявила о себе ровно в восемь вечера шелестом в окрестных лесах, очень тихим поначалу, но достаточно громким, чтобы Иеремия его заметил во время обычного обхода лагеря. Он приобрел привычку бродить в одиночестве вокруг поставленных кругом машин, чтобы следить за настроением собратьев по путешествию. Также не вредно пожать протянутую руку, поприветствовать лишний раз новых товарищей и немного позаниматься рекламой. В эту ночь кольцо машин, грузовиков и людей ограждал от леса древний забор из длинных жердей, протянутых между столбами. Когда-то он был усилен – может, упрямые клиенты кемпинга окапывались здесь в первые дни после Обращения – спутанной ржавой железной проволокой. Свернутая гармошкой лента шла по всей длине ограды, окружавшей десять акров лагерной территории. На редких стыках виднелись ворота, установленные между большими столбами. В основном они были заперты на висячие замки. Иеремия замер в полумраке; закат уже почти сменился тьмой, большая часть путников в фургонах и спальниках.