— Еще утром привезли, когда я был дома, — сказал Игорь Илларионович.
— Отлично. Мы работаем дальше. Предполагаю, что, если есть «жучок» на вешалке, будут такие же на кухне, в комнате дочери, в спальне профессора и обязательно несколько штук в кабинете. Обычно так поступают. Иногда ставят в ванной комнате, но там слишком много металла, он экранирует, и потому слышимость записи бывает отвратительной.
Закончили осмотр коридора. Больше «жучков» не нашлось. Пока Алина занята на кухне, быстро осмотрели ее комнату. Там тоже отыскался «жучок» над самой дверью. Осмотрели и спальню профессора. Один «жучок» нашелся, как и в комнате Алины, наверху над дверью, второй под подоконником. После этого сделали перерыв перед самым трудным объектом, каким виделся кабинет. Попили чай. И снова взялись за рамки.
Сначала сам Артур Владимирович развинтил поочередно две крышки трубки стационарного телефона и без всякой дополнительной аппаратуры вытащил и из-под микрофона, и из-под наушника по крошечному «жучку». Положил на стол перед профессором.
— Это значит, что у них не все в порядке или с техникой, или с людьми, умеющими эту технику обслуживать. «Жучки» в телефонные трубки ставили в шестидесятые годы прошлого века. Может, еще и в семидесятые, и, по инерции, в начале восьмидесятых. В середине восьмидесятых уже начали вставлять прибор в телефонный щиток на улице и считывать разговоры оттуда. А здесь — какая-то самодеятельность на уровне советских детективных романов. Тогда писателям запрещали писать о существующей технике, даже если они ее знали. Можно было упоминать только устаревшее и неиспользуемое оборудование. Впрочем, может быть, у них не получилось наладить связи в телефонной компании, и они просто не знают, где находится телефонный щиток вашего дома.
За десять минут Володя с Алексеем сняли еще три «жучка» в разных местах кабинета…
Глава девятая
Едва уехали гости, позвонил компьютерщик Лева, которого минувшим вечером приводил уже покойный Борис. Как-то так получилось, что Игорь Илларионович совсем забыл о нем и о своем обещании встретиться с ним. День прошел напряженно и непривычно, и профессор весь день был выбит из колеи. Но Леве следовало помочь, тем более это дало бы новый материал для многообещающего эксперимента, пусть пока и никак не связанного с текущим.
— У меня сегодня был сумасшедший день. Не успел подготовиться. Завтра сможешь мне часов в одиннадцать позвонить?
— Нет проблем, Игорь Илларионович. У меня свободный график.
— Я подготовлю оборудование и закажу для тебя пропуск. Позвонишь, скажешь, где тебя встретить. Встретим и отработаем.
— Договорились. Ровно в одиннадцать я позвоню.
О происшествии с Борисом не было сказано ни слова. Возможно, Лева просто ничего не знал, возможно, просто не захотел говорить, будучи не в курсе, знает об убийстве профессор или нет. Но вчера Страхову не показалось, что они закадычные друзья. Компьютерщик вполне мог еще и не знать о смерти Бориса.
Однако этот звонок вызвал из памяти и предшествующие события минувшего дня, разговор с Елизаветой, женой прапорщика, и обещание провести с ней оздоровительный сеанс гипнотерапии. Может быть, если потребуется, даже несколько. Раньше, еще до работы в институте, Игорь Илларионович часто проводил такие сеансы. Он не прибегал ни к каким медикаментозным методам, а просто настраивал нервную систему и психику пациента на полную мобилизацию резервных сил организма. Человек сам обычно не знает, какие силы заложены в него природой, но порой случается, что силы эти пробуждаются в какой-то критический момент сами. Классический пример тому многократно описан в научной литературе. Женщина гуляет с ребенком в лесу. Вдруг падает дерево и придавливает ребенка. Женщина в порыве хватает ствол и отбрасывает его в сторону, чтобы освободить ребенка. А потом десять здоровенных мужиков не могут этот ствол поднять. Индусы называют это пробуждением змейки кундалини, живущей в нашем позвоночнике. Но как бы это ни называли, подобная сила есть в каждом человеке. Нужно только пробудить ее. И гипнотические сеансы помогают этого добиться. Причем помогают не только людям с нервными и психическими заболеваниями, но даже тем, кто страдает от разных напастей. Гипнотизер во время сеанса не лечит то, в чем он не является профильным специалистом. Он только мобилизует внутренние силы организма.
Но Елизавета почему-то не звонила. Может быть, просто стеснялась. Сразу звонить ей Игорь Илларионович не стал, решил сначала поужинать. Однако и после ужина звонка не последовало. Дольше ждать смысла не было — подходило время укладывать детей спать. Страхов взял мобильник и позвонил Елизавете. Ответа он ждал долго, но так и не дождался. Может быть, и правда женщина укладывала детей спать. В любом случае, он ей напомнил своим звонком о договоренности, а дальше уже ей решать. Если не хочет лечиться, насильно же ее не заставишь.
Днем Алина, как еще накануне договаривались отец с дочерью, сходила в компьютерный салон и купила отцу новый жесткий диск, причем не обычный, который ставится внутрь компьютера, а внешний, подсоединяемый через USB-порт. На диске уже была установлена и операционная программа, и все необходимые для работы программы, и интернет-браузер. Выйдя в почтовый ящик, профессор Страхов перебросил на компьютер копии всех рабочих материалов, необходимых ему для работы, и засел за них, наверстывая то, что из-за спецназовцев не сумел сделать в рабочем кабинете.
Телефонный звонок раздался только через час. Незнакомый женский голос говорил негромко, словно собеседница старалась, чтобы ее не услышали со стороны.
— Здравствуйте. Вы недавно звонили по этому номеру…
Игорь Илларионович посмотрел на высвеченный номер. Это был номер, который продиктовала Елизавета. Но голос явно не ее.
— Я хотел бы поговорить с Елизаветой. Если можно, говорите погромче…
— Невозможно громче. Дети спят. Еле уложила. А Лизы нет. Не будет уже Лизы… — в голосе звучала откровенная и неприкрытая печаль.
— А вы кто? — спросил Страхов, уже понимая, что трагедии не закончились и дело развивается по сценарию человека, который никому свой сценарий не дал прочитать. — И что случилось с Елизаветой?
— А вы кто? — прозвучало в ответ.
— Профессор Страхов. Психотерапевт. Мы договаривались, что она сегодня позвонит и мы условимся о времени, когда я смогу с ней поработать, чтобы нервы и психику подлечить. А она не позвонила. Так что с ней случилось?
— Она сегодня пошла к следователю узнать насчет мужа. Попросила меня с детьми посидеть. Мы вместе работаем. У меня сегодня свободный день. Отчего же не помочь… И Лизу по дороге грузовик переехал. Большой, говорят, грузовик. Водитель высоко в кабине сидел и не видел, как она подошла. Она двигалась по переходу, он других, кого видел, пропустил, а Лизу не заметил. И поехал. Сразу… Без мучений… Отмучилась…
Женщина вздохнула.
— А дети?
— Просто беда с сиротками. Как их жалко. Такие ребятки хорошие. Пока я вожусь. Завтра мать Славы из деревни приезжает. Она еще не знает ничего. Ее только вызвали, ничего не сказали — ни про Славу, ни про Лизу. Про Лизу вообще не успели. Мать уже в поезде была. Следователь обещал сам ее встретить и домой отвезти. Они уже и вагон знают, и место. Сейчас же все регистрируют. Вот бабушка внуками и займется.
— Извините. Я в этой ситуации помочь уже ничем, наверное, не смогу…
— А кто теперь, кроме Бога, поможет… Остается уповать только на него, — тихо сказала собеседница и отключилась от разговора.
Игорь Илларионович снова сел за компьютер, но разве можно в таком состоянии работать, разве можно думать о чем-то другом, кроме случившегося! Минут десять посмотрев бездумно в монитор, где кривая отображала на графике температурные перепады ворчливой крысы Цицерона, Страхов опять взялся за трубку. Начал набирать номер телефона профессора Торсисяна, но, не набрав и половины, бросил.
Этот разговор не принесет положительного результата, сообразил после короткого раздумья Игорь Илларионович. Более того, этот разговор опасный. Для чего группе ФСБ и тесно с ней сотрудничавшему профессору Торсисяну понадобился артист Игорь Владимирович — непонятно, и никогда не станет понятно. Страхова просто не подпустят к истине, он хорошо знает принцип: «Нет человека — нет проблемы». Как никто и никогда не объяснит Страхову, за что была убита женщина в том же подъезде, где потом был зарублен артист, как никто не сообщит, с Елизаветой произошел несчастный случай или там было что-то подстроено. «Нет человека — нет проблемы». Игорь Илларионович вовсе не хотел, чтобы этот принцип страховки был отнесен и к нему. И для чего он вообще пытается что-то узнать? Это что, простое любопытство? Нет, сам себе сказал профессор. Это не любопытство. Любой садовник, сажая яблоню, желает знать, какие плоды она будет давать, кислые или сладкие, сочные или не слишком. Так и он, работая над воздействием на человеческий мозг, желает узнать, каковы результаты его труда, как применяется оружие, изготовленное профессором Торсисяном на основе его, профессора Страхова, опытов и изысканий, его многочисленных экспериментов. И это желание естественное. Оставалось только надеяться, что сотрудничество со спецназом ГРУ не выльется во что-то подобное. И, конечно, лучше самому ехать с этими офицерами, чтобы самому видеть и самому решать, насколько действенно то, что производит институт…
Уже перед сном Игорю Илларионовичу позвонил Арсен Эмильевич. Он вообще-то мог иногда позвонить среди ночи, ничуть не стесняясь, просто ради того, чтобы поболтать ни о чем в то время, когда ему не спится. А спит или не спит собеседник, его мало волновало.
— Ларионыч, я ведь все еще работаю. И спать сегодня на рабочем столе буду. И лаборантов своих работать заставил, — судя по голосу, Торсисян жаловался, но в действительности он просто хвастался трудностями, которые ему приходится преодолевать, чтобы заслужить звание признанного гения.
— А если вообще не спать?
— Как так? — не понял Арсен Эмильевич.
— Просто. Составляешь из группы две смены. Работают по двенадцать часов. Ты — двадцать четыре часа с перерывами на сон по пятнадцать минут через каждые четыре часа.
— Я так не умею.
— Попроси спецназовцев. Они тебя научат. Могу и я научить. Ты сам как, гипнабельный? Я вот почему-то абсолютно нет.
— Относительно. Мне мощный раппорт[17] нужен, чтобы меня в транс ввести. Не у всех получается. Я слишком на себе замкнут. Самодостаточен.
— А быстрым методом? Принудительно. Или цыганский гипноз[18]… Или даже эриксоновский[19]…
Про эриксоновский гипноз Страхов заговорил не случайно. Это предложение просто отводило подозрения от Игоря Илларионовича в том, что он желает заглянуть в мысли Торсисяна, и снимало настороженность коллеги.
— Не пробовал. А что ты хочешь?
— Состояние «ключа» знаешь?
— А-а… Слышал. Что это даст?.. Это не для меня. Я сам — сильный.
— Спецназовцы тоже народ не хилый. А спецназ ГРУ обучают этому. Что-то дает. Я слышал, они себе с помощью мысли даже раны лечат. Входят в состояние «ключа» и прекращают кровотечение из раны. Но, главное, это дает возможность обмануть организм, поспать пятнадцать минут, а организм отдохнет, как за полноценную ночь.
— Я подумаю, — холодно отреагировал на предложение профессор Торсисян. — Наведу справки. Не уверен, что со мной это пройдет. А если не пройдет, то и время терять не буду. Мне и так его отпущено очень мало.
— Думай. Я завтра с утра буду, поговорим. А сейчас я ложусь спать, чего тебе не желаю. Не спи и сделай мне за пять дней панель управления, — последняя фраза звучала уже как установка гипнотизера. Но проводить сеансы по телефону Игорь Илларионович не умел. Читал, что некоторым специалистам это удается. Однако сам не пробовал, тем более это сложно, если вообще возможно, с таким человеком, как Арсен Эмильевич, который всякому влиянию со стороны, даже доброжелательному, будет сопротивляться, потому что понимает и знает, как легко доброжелательное влияние перевести в недоброжелательное. — Ладно. До завтра.
— Ага… Давай… — Арсен Эмильевич отключился от разговора.
В том, что Торсисян откажется от сеанса гипноза, Игорь Илларионович не сомневался. Оставлять свою голову и свои мысли «открытыми» для чужого человека он не пожелает. И если Страхов в своих рассуждениях прав, Торсисяна в случае согласия ждет судьба артиста Игоря Владимировича или жены прапорщика с топором. Но ведь о том, что собирается работать с ними, Игорь Илларионович предупреждал не кого-то постороннего, а только профессора Торсисяна. Сам прекрасно владеющий гипнозом, Арсен Эмильевич отлично знал, что официальные утверждения светил психотерапии о том, что человека никогда нельзя заставить сделать что-то, что противоречило бы его принципам, как нельзя заставить сказать то, что в здравом уме и ясной памяти он не желает говорить, ерунда, придуманная специально для спокойствия пациентов. Каждому человеку есть что скрывать. У каждого где-то в глубине души таится участок, который индивид прячет от постороннего взора. Безразлично, поступок это или назойливые мысли, мечта, так и не воплотившаяся, но для постороннего наивная или неприличная. И человек не желает этот участок своей души выставлять напоказ. Но все светила психотерапии лукавят и сами прекрасно об этом знают. Можно заставить человека сделать все, что угодно гипнотизеру, даже простым усилием воли, не говоря уже об обмане. Можно женщину сделать серийной убийцей, внушив ей, что какие-то мужчины покушаются на жизнь ее ребенка. Простейший обман, но действенный. Это уже было, кажется, в ирландской судебной практике. А в жизни эта женщина была робкой и стеснительной особой. В любой ситуации можно придумать обман и заставить разговориться даже самого несговорчивого человека. И, зная все это, Торсисян на гипноз не пойдет. Он лучше откажется от звания признанного гения, но останется живым. Даже если Игорь Илларионович никому не станет сообщать о том, что будет гипнотизировать коллегу, заинтересованные люди об этом узнают. Наверняка телефон Страхова прослушивается. И не китайцами, а российскими спецслужбами, к которым Арсен Эмильевич имеет непосредственное отношение.
Звонок коллеги как-то отвлек Игоря Илларионовича от мыслей о печальной судьбе Елизаветы. Он опасался, что эти мысли долго не дадут ему уснуть, но уснул, как оказалось, сразу. Может быть, дополнительно сказалась усталость от непривычного занятия — обучения спецназовцев. Однако спал, видимо, недолго. Страхов даже не помнил, что он видел во сне, и не знал, пришла в голову мысль из сна или она просто во сне пришла в голову. Но профессор ясно осознал, что звонил Арсен Эмильевич не просто так, а чтобы проверить реакцию Страхова на смерть Елизаветы. Ему уже все сообщили. Наверняка сообщили и о звонке Игоря Илларионовича жене прапорщика. И предполагали, что профессор Страхов начнет задавать вопросы Арсену Эмильевичу, может быть, даже высказывать упреки. Но он только перед этим сидел с трубкой в руке и думал. А потом решил, что откровенничать с Торсисяном — значит и себе приговор подписать.
Но Страхов о Елизавете словом не обмолвился. А сам Торсисян просто не рискнул спросить. Это могло бы выглядеть подозрительным. Значит, этот звонок — проверка реакции на событие. Проверка реакции на заинтересованность и на возможное вмешательство в дело, которое его, по большому счету, не касается. Страхов, может быть, благодаря своему полусонному состоянию и нежеланию проявлять активность, эту проверку выдержал. А вот Торсисян не выдержал. Если бы он не звонил, в голове Игоря Илларионовича могли бы быть сомнения, а могли бы и не быть. А после звонка появилась уже уверенность — профессор Арсен Эмильевич Торсисян имеет к этим двум убийствам самое непосредственное отношение. Конечно, он не убивал. Об этом даже и говорить глупо. Он не тот человек, что будет с топором на соседа бросаться, но он предупреждал о возможности раскрытия и тем самым подписывал людям приговор.
Конечно, и сам Игорь Илларионович чувствовал вину. Ведь Торсисян предупреждал своих заказчиков о возможности раскрытия, взяв факты не из головы, а после откровений Страхова. Значит, и его вина в этом есть, значит, и он причастен к подписанию приговора. Ощущать это было неприятно. И даже мысль о том, что он это делал неумышленно, в отличие от своего коллеги, мало утешала. И теперь Игорь Илларионович в самом деле никак не мог уснуть. Он долго ворочался с боку на бок, потом это ему надоело, и он, хотя самогипнозом владел гораздо хуже, чем гипнозом, все же сумел успокоить себя и усыпить…
Но утром Игорь Илларионович, к своему удивлению, встал бодрым. Проснулся даже раньше, чем зазвенел будильник — от звуков на кухне. Алина сегодня выходила на работу после выходных и встала раньше отца. Звуки с кухни сразу напомнили о том, что покойная жена всегда вставала задолго до того, как пробуждался муж или дочь, и готовила им завтрак. И просыпалась она без всяких будильников. Для нее лучшим будильником было чувство ответственности. Сейчас привычку матери переняла дочь, но не полностью. Она обычно два дня работала в своей страховой компании по двенадцать часов, потом два дня отдыхала. И рано вставала только тогда, когда ей следовало идти на работу. Два других дня Игорь Илларионович обслуживал себя сам, что было даже легче, потому что ел что-нибудь легкое, пару бутербродов, а дочь всегда что-то готовила, и приходилось плотно, как он считал, завтракать.
После завтрака у Игоря Илларионовича имелся еще час до того, как следовало отправиться на работу, и он решил посвятить его, как обычно, делу. Он засел за компьютер. Вчерашние мысли уже не донимали его до такой степени, что мешали работе. Поработав, он не забыл перед уходом из дома снять и переложить в карман внешний жесткий диск.
Алина ушла раньше. Она, как и отец, предпочитала пользоваться городским общественным транспортом, хотя все ее коллеги по работе, как мужчины, так и женщины, уговаривали Алину завести, как и они, собственную машину. Права Алина имела, но не хотела приобретать машину, считая, что в московских условиях это только лишняя забота. А на престиж Алина плевала.