Все эти разговоры «подруга» фиксирует на пленку, и записи оказываются на рабочем столе Игоря, оттесняя в сторону ожидающие его визы документы, приглашения, подарки, которые следует послать важным клиентам, поставщикам, политикам.
Эти записи гораздо полезнее – и несравненно мучительнее – фотографий. Выясняется, что отношения со знаменитым кутюрье начались два года назад, в Милане, где и он, и Ева оказались по своим профессиональным делам. Вначале она противилась сближению – этот человек постоянно окружен красивейшими женщинами мира, а ей уже тридцать восемь – но тем не менее уже через неделю, в Париже, роман начался.
Услышав это, Игорь испытал нежданное возбуждение и сам удивился такому странному отзыву своего тела. Почему мысль о том, что его жена принадлежит другому мужчине, вызвала в нем не отвращение, а недвусмысленный прилив вожделения?
Впервые в жизни он тогда усомнился в своей нормальности. И чтобы как-то избавиться от гнетущего чувства вины, решился на некое публичное признание. В разговоре с приятелями упоминал мимоходом, что «один его друг» получает огромное наслаждение, представляя свою жену в постели с другим.
Слушавшие его – это были, как правило, крупные предприниматели и политики из разных стран – поначалу ужасались. Но после десятой рюмки признавались, что подобный эпизод – самое возбуждающее из всего, что было в их супружеской жизни. Один из них, оказывается, всегда просит жену во всех подробностях описывать свои свидания, вспоминать, какие именно слова произносились в порыве страсти. Другой заявил, что клубы свингеров, где практикуется групповой секс и обмен супругами, – это лучшее средство сохранить брак.
Положим, это преувеличение. Но когда Игорь узнал, что он – не единственный, кого возбуждают такие мысли, ему стало легче. И – неприятно кольнуло осознание того, насколько же мало сведущ он в природе человека, а в особенности – мужчины: его разговоры с коллегами затрагивали чаще всего бизнес и очень редко – что-то личное.
Мысли его возвращаются к этим записям. В Лондоне (Недели высокой моды, чтобы облегчить жизнь тех, кто в них участвует, идут непрерывной чередой) этот модельер уже был влюблен; и в это нетрудно поверить, ибо женщина ему встретилась совершенно особенная, ни на кого не похожая. А вот она продолжала колебаться: Хамид был всего лишь вторым мужчиной в ее жизни, а кроме того, они с ним занимались одним и тем же делом, в котором он преуспел несравненно больше. Это ее смущало. И она понимала, что, связав свою жизнь с ним, должна будет отказаться от работы в индустрии моды – не конкурировать же с собственным мужем? – и вновь сделаться домохозяйкой.
Больше того – она вообще не могла объяснить себе, почему человек калибра Хамида заинтересовался русской женщиной далеко не первой молодости.
А вот Игорь, если бы она дала ему хоть самый ничтожный шанс поговорить, – мог бы. Ева обладает редчайшим свойством – одно ее присутствие словно высекает искру из всех, кто находится рядом, заставляет их становиться лучше, возрождаться из пепла прожитых лет для света и надежды. Именно так произошло когда-то с юношей, вернувшимся с кровавой и бессмысленной войны.
Искушение приходит вновь. Дьявол шепчет, что это не так, что Игорь сам исступленной работой исцелил свои моральные травмы. Пусть кто-то из психотерапевтов и сочтет это симптомом душевного нездоровья, но он и в самом деле смог бы залечить свои раны прощением и забвением. Ева, в сущности, не так важна: хватит уж Игорю проверять все свои эмоции отношениями, которых давно нет.
«Ты ведь не первый… – твердит дьявол. – Не первый, кто творит зло, думая, что таким образом пробуждает благо».
Ему становится не по себе. Он по натуре – человек мягкосердечный, а если вынужден действовать жестко, то лишь во имя какой-то великой цели – служения, например, своей стране. Он старается и подставлять другую щеку, и не выпускать из руки бич, как поступал Иисус Христос – единственный образец и пример для подражания.
Он крестится, надеясь, что Искушение сгинет. Усилием воли заставляет себя вспомнить о записях, о словах Евы про то, что она несчастлива со своим новым избранником. Но ни за что на свете не хотела бы вернуться в прошлое, потому что была замужем за человеком «психически неуравновешенным».
Что за чушь она несет! Вероятно, ее новое окружение активно промывает ей мозги. Должно быть, оказалась совсем не в той среде. Он не сомневается, что она лжет, уверяя свою русскую подругу, будто вышла замуж исключительно из страха остаться одной.
В юности она чувствовала, что ее отвергают, и никогда не могла быть самой собой – вечно приходилось притворяться, что ей интересно то же, что и ее подружкам, что играет в те же игры, что так же веселится на вечеринках, что ищет красивого и верного мужчину, который даст ей надежное супружеское счастье – дом и детей. «Все вранье», – говорит она сейчас.
Потому что в крови ее жил авантюрный дух и влекло неизведанное. И если бы она могла выбирать сама, то связала бы свою жизнь с искусством. Еще в детстве она любила делать коллажи из фотографий, напечатанных в унылых советских журналах, раскрашивать их в яркие цвета и любоваться результатом. Купить одежду для кукол было невозможно, и потому платьица для них шила мать – к восхищению Евы, которая твердила, что когда вырастет, будет делать то же самое.
В Советском Союзе следовать моде было нелегко, и они узнали, что делается в мире, лишь после падения Берлинской стены, когда стали приходить иностранные журналы. Ева была уже почти взрослой девушкой, когда однажды решилась сказать родителям, что хочет только одного – придумывать и создавать одежду.
Но после окончания школы родители настояли, чтобы она поступила на юридический факультет. Как ни упивались они новообретенной свободой, все же опасались, что капиталистические идеи разрушат страну, а граждан ее – отторгнут от подлинного искусства, заставят предпочесть детективы Пушкину и Толстому, исказят классический русский балет чужеродными заимствованиями. Их единственную дочь следовало немедленно оградить от тлетворного влияния, проникавшего в страну вместе с «кока-колой» и дорогими автомобилями.
В университете она повстречала красивого, амбициозного парня, так же, как и она, считавшего: хватит делать вид, что режим, при котором жили наши отцы, может вернуться. Он ушел – и ушел навсегда. Настала пора начинать новую жизнь.
Этот юноша очень ей нравился. Они стали видеться все чаще. Она знала – он умен и способен многого добиться. Он понимает ее. Да, ему пришлось повоевать в Афганистане, он был даже ранен, но впрочем, неопасно. Он никогда не жаловался на то, что ему пришлось пережить там, и за все те годы, что они были вместе, она ни разу не заметила в нем признаков какого-то душевного надлома, следов моральной травмы.
Однажды утром он принес ей букет роз. Сказал, что бросает университет и хочет заняться бизнесом. А вслед за тем предложил выйти за него замуж. Она согласилась, хотя при всем своем восхищении относилась к нему всего лишь как к товарищу. Однако ей казалось – любовь придет потом, со временем, да и помимо всего прочего, он был единственным, кто понимал и одобрял все ее порывы, и, откажи она ему, могла бы никогда уж больше не встретить человека, принимающего ее такой, как она есть.
Они сыграли скромную свадьбу и стали жить вместе. Люди, дававшие ему деньги на «раскрутку», внушали ей страх, но ничего поделать она не могла. Меж тем его фирма мало-помалу крепла и развивалась. Когда минуло четыре года, она – замирая от страха – впервые поставила ему условие: немедленно расплатиться со всеми кредиторами, которые вроде бы были и не очень заинтересованы в возвращении долга. Он согласился и впоследствии не раз благодарил ее за это.
Шли годы, случались неизбежные провалы и поражения, а потом все как-то вдруг изменилось, и гадкий утенок, двинувшись путем, предначертанным в детской сказке, в одночасье стал прекрасным лебедем, желанным для всех без исключения.
Когда Ева стала жаловаться, что ей скучно заниматься только домом и хозяйством, Игорь, в отличие от своих коллег, считавших, что работающая женщина непоправимо теряет свою женственность, купил ей бутик в одном из самых престижных московских кварталов. Она торговала моделями «больших домов», не рискуя выставлять на продажу собственные коллекции. Впрочем, это отчасти компенсировалось тем, что она посещала выставки высокой моды, знакомилась с интересными людьми, среди которых однажды оказался и Хамид. Но до сих пор, задавая себе вопрос, любит ли его, она чувствовала, что ответ скорее всего был бы отрицательным. А когда он, признавшись, что никогда не встречал такой, как она, предложил жить вместе, ей нечего было терять. Детей у нее не было. Муж ее, по расхожему выражению, был женат на собственной работе и едва ли заметил бы, что ее нет рядом.
«Я все бросила, – говорила Ева, – и не раскаиваюсь в своем решении. Я поступила бы точно так же, даже если бы Хамид не купил на мое имя виллу в Испании. Я поступила бы точно так же, даже если бы Игорь предложил отдать мне половину своего состояния. Я совершила бы этот шаг, потому что знаю: теперь я могу ничего не бояться. Если один из тех мужчин, по которым сходит с ума весь мир, захотел быть со мной, значит, я лучше, чем сама думаю».
Слушая другую запись, Игорь заметил, что его любимая испытывает серьезные психологические проблемы.
«Мой муж лишился рассудка. Не знаю, что послужило причиной – война или переутомление, но он мнит, будто ему дано постигать Божьи предначертания. Прежде чем окончательно решиться, я консультировалась с психологом, надеясь, что он поможет мне понять Игоря, подскажет, есть ли еще надежда спасти наши отношения. Я и тогда, и теперь предпочла не углубляться в подробности. Но мне кажется, он, считая, что творит благо, способен на ужасные поступки.
Врач объяснил мне, что многие благородные люди, сострадающие своему ближнему, вдруг полностью меняют свое отношение к миру. В проведенных по этому поводу исследованиях подобная перемена получила название «эффект Люцифера» в память ангела, любимого Богом больше всех и в конце концов возжелавшего обладать такой же властью».
«Почему же так случилось?» – осведомился другой женский голос.
Но ответа Игорь не услышал: на этих словах запись обрывалась – наверное, плохо рассчитали время.
А ему бы очень хотелось знать, что сказала Ева. Ибо он-то вовсе не мнил себя равным Богу. И не сомневался: его возлюбленная придумала все это для самой себя, боясь, что если решит вернуться, ее не примут. Ну да, ему приходилось убивать – но по необходимости, да и какое это имеет отношение к их браку?! Он убивал на войне, имея на это, как и всякий солдат, официальное разрешение. Он убил двоих или троих и в мирной жизни – но для их же блага, поскольку они больше не могли, не в состоянии были жить достойно. Он убивал и здесь, в Каннах – но ради выполнения своей миссии.
И ту, которую любит, он убил бы, если бы понял: она безумна, она сбилась с пути и начинает разрушать свою собственную жизнь. Он никогда не допустил бы, чтобы сумасшествие омрачило их блистательное и благородное прошлое.
Ту, которую любит, он убил бы, только чтобы спасти ее от долгого и мучительного саморазрушения.
Игорь смотрит на затормозивший под запрещающим знаком «Maserati» – автомобиль нелепый и неудобный, потому что по городу вынужден, при всей мощи своего двигателя, ездить с той же скоростью, что и другие; для проселочных дорог у него слишком мал клиренс, а на трассе он слишком опасен.
У машины очень низкая посадка, и человек лет пятидесяти, но желающий выглядеть на тридцать, выбирается из водительского кресла с большим трудом. Входит в пиццерию, заказывает «Четыре сыра», с собой.
«Maserati» и пиццерия плохо согласуются между собой. Но все же, как видно, иногда совпадают.
Искушение возвращается. Теперь его голос говорит уже не о прощении, не о великодушии и необходимости забыть прошлое и двигаться дальше – на этот раз он нашептывает Игорю сомнения. А если Ева не лгала, уверяя «подругу», что была несчастлива в браке? Что, если она, несмотря всю свою любовь к нему, уже погружалась в бездонную пучину неверного решения, подобно Адаму в тот миг, когда он принял протянутое ему яблоко, чем обрек на проклятие весь род человеческий?
«Я все спланировал», – в тысячный раз повторяет себе Игорь. Его замысел в том, чтобы вернуться вместе, чтобы не позволить короткому слову «прощай» уничтожить жизнь обоих. Он понимает, что в супружеской жизни – тем более на восемнадцатом ее году – кризисы неизбежны.
Но знает при этом, что искусный стратег должен постоянно менять свои первоначальные планы. Игорь поднимается, шепчет молитву, прося, чтобы ему не пришлось пить из чаши отречения.
Душа маленькой португалки незримо витает где-то рядом. Теперь он понимает, что поторопился и поступил опрометчиво: ведь ничего не стоило немного повременить и дождаться, когда появится достойный противник – кто-то вроде того псевдоатлета с волосами цвета красного дерева. Или кто-то такой, чья смерть была бы продиктована необходимостью избавить его от новых мучений, как поступил он с подсевшей к нему в баре женщиной.
Но девочка с густыми бровями, словно святая, склоняется к нему и просит не раскаиваться: он поступил правильно, он уберег ее от грядущих страданий и унижений. И ее чистая душа мало-помалу оттесняет Искушение, заставляя понять: он находится в Каннах не для того, чтобы силой вернуть потерянную любовь – это невозможно.
Он здесь ради того, чтобы спасти Еву от горечи и упадка. Да, она поступила с ним несправедливо, но сделанное ею для него прежде заслуживает благодарности.
«Я добрый человек».
Он расплачивается по счету и просит принести еще маленькую бутылку минеральной воды. Выйдя на улицу, выливает ее себе на голову.
Сейчас надо соображать отчетливо и ясно. Он так долго мечтал о наступлении этого дня, а вот сейчас почему-то мысли его в разброде.
5:06 РМ
Несмотря на то что мода меняется каждые полгода, одно остается незыблемым: охранники у входа всегда облачены в строгие черные костюмы.
Хамид для своих дефиле продумывал варианты – переодеть их всех во что-нибудь яркое и пестрое. Или в белое. Но если выбиться из свода общих правил, критики будут больше рассуждать о «бессмысленных новациях», чем писать о том, что его и вправду интересовало – о показе новой коллекции. Впрочем, черный – это совершенный цвет: консервативный, таинственный, впечатанный в коллективное бессознательное старыми голливудскими лентами. Герои неизменно одеты в белое, злодеи разгуливают по экрану в черном.
«Представьте, что было бы, если Белый дом назывался бы Черным? Все решили бы, что именно там обитает Князь Тьмы».
У каждого цвета – своя цель: это только кажется, будто их выбирают наугад. Белый символизирует чистоту и цельность. Черный устрашает. Красный вгоняет в столбняк. Желтый привлекает внимание. Зеленый сообщает, что все вокруг спокойно, и можно двигаться дальше. Голубой успокаивает. Оранжевый приводит в замешательство.
Охранники должны быть одеты в черное. Так повелось с самого начала, так тому, значит, и быть.
Как всегда, билеты трех видов. Первый – для прессы: будет несколько пишущих репортеров и множество фотографов, навьюченных своей тяжелой аппаратурой; они приветливы друг с другом, однако не упустят случая отпихнуть коллегу локтем, когда придет время выбрать наилучший ракурс и самую выгодную точку для съемки, поймать самый выигрышный момент или сделать уникальный снимок. Второй – для приглашенных: Неделя высокой моды в Париже ничем не отличается от того, что происходит здесь, на берегу Средиземного моря; публика обычно скверно одета, и наверняка у нее не хватит средств купить демонстрируемые туалеты. Но эти зрители в дурацких джинсах, безвкусных майках, кричаще-аляповатых «дизайнерских» кроссовках считают своим долгом присутствовать на показе, чтобы доказать, что отлично вписываются в доминирующий тут стиль, что выглядят непринужденно и «одеты удобно», хотя это вовсе не так. Кое-кто щеголяет дорогими сумками и поясами, что производит столь же нелепое впечатление, как если бы полотно Веласкеса поместили в пластиковую раму.
И наконец ВИПы. Охранники, которые никогда никого не знают, стоят с угрожающим видом, сцепив руки внизу живота. Зато появляется нежная девушка, обученная узнавать знаменитостей в лицо. Со списком в руке она направляется к супружеской чете.
– Добро пожаловать, мсье и мадам Хусейн. Благодарим вас за внимание.
Они проходят перед всеми остальными. Коридор один и тот же, но барьер из стальных столбиков с зелеными бархатными лентами показывает, кто есть кто и где здесь самые значительные персоны. Это – момент Малой Славы: к тебе относятся по-особенному, и хотя это дефиле не значится в официальном расписании просмотров (не стоит все же забывать, что в Каннах проходит кинофестиваль, а не что-то иное), протокол должен быть соблюден неукоснительно. Ради этой Малой Славы, венчающей людей на всех параллельных ему мероприятиях (ужинах, обедах, коктейлях) люди часами просиживают перед зеркалом, свято веруя в то, что искусственное освещение не так портит кожу, как солнце, из-за которого приходится изводить тонну кремов от загара. Пляж – в двух шагах, однако они предпочитают хитроумно устроенные солярии, неизменно имеющиеся в отеле. Пройдясь по набережной Круазетт, они насладились бы красотами пейзажа, но много ли калорий можно сжечь на такой прогулке? Лучше использовать беговые дорожки, которые должны быть в тренажерном зале любого уважающего себя отеля.