Победитель остается один - Пауло Коэльо 9 стр.


Одна стена затянута черным сукном. По полу вьются мотки всевозможных кабелей и проводов, мощные лампы-софиты, гигантские зонтики, смягчающие свет. Звукозаписывающая аппаратура, мониторы, видеокамера. По углам – бутылки минеральной, металлические кофры, треноги-штативы, разбросанные бумажные листки, компьютер. Женщина в очках – на вид ей лет тридцать пять, – присев на пол, перелистывает ее портфолио.

– Ужасно, – говорит она, не поднимая глаз. – Просто ужасно.

Габриэла не знает, что делать. Притвориться, будто не слышит, уйти в тот угол, где несколько техников ведут оживленный разговор, куря одну сигарету за другой, или остаться на месте?

– Просто жуть, – продолжает женщина.

– Это – мои.

Слова будто сами сорвались с языка. Не сдержалась. Пешком пробежала полгорода, почти два часа ждала в приемной, мечтая о том, как раз и навсегда преобразится ее жизнь (впрочем, со временем она научилась обуздывать полет фантазии и не предаваться такому безудержному восторгу, как прежде).

– Да я знаю, что твои, – отвечает женщина, по-прежнему не поднимая глаз. – И обошлись они тебе наверняка в приличную сумму. На свете немало людей, которые составляют портфолио, пишут резюме и CV, преподают актерское мастерство, короче говоря, зарабатывают деньги на тщеславии таких, как ты.

– Но если это ужасно, зачем меня позвали?

– А нам и нужно нечто ужасное.

Габриэла смеется. Женщина наконец вскидывает голову и осматривает ее сверху донизу.

– Мне нравится, как ты одета. Терпеть не могу вульгарно разряженных особ.

Сердце у Габриэлы начинает колотиться. Мечта вновь приближается.

– Стань вон на ту отметку. – Женщина протягивает ей лист бумаги и, обернувшись, к съемочной группе, говорит: – Перекур окончен. Окно закройте, чтоб посторонних звуков не было.

«Отметка» – это два обрывка желтой клейкой ленты, крест-накрест прилепленных к полу. Благодаря этому можно не устанавливать заново осветительные приборы и не передвигать с места на место камеру.

– Здесь очень жарко, я вся мокрая… Можно мне на минутку в ванную, немножко подкраситься, тон наложить?

– Можно-то, конечно, можно… Но тогда не останется времени снимать. Материал надо сдать до вечера.

Вероятно, все, кто стоял здесь до нее, задавали этот вопрос и получали одинаковый ответ. Лучше не тратить времени – и Габриэла, промокнув бумажным носовым платком лоб и щеки, подходит к отметке.

Оператор становится за камеру, Габриэла пытается хотя бы разок прочесть то, что написано на этой четвертушке бумаги.

– Тест № 25. Габриэла Шерри, агентство Томпсон.

«Двадцать пять?!»

– Снимаем, – говорит женщина в очках.

В павильоне все стихает.

– «Нет-нет, я не могу поверить тому, что ты говоришь. Никто не совершает преступления без причины».

– Еще раз. Ты разговариваешь со своим возлюбленным.

– «Нет-нет, я не могу поверить тому, что ты говоришь. Никто не совершает преступления просто так, без причины».

– «Просто так» нет в тексте. Ты считаешь, что автор сценария, бившийся над ним несколько месяцев, сам не знал, что пишет? И не убрал лишние, поверхностные и ненужные слова?

Габриэла глубоко вздыхает. Терять ей, кроме терпения, нечего. Сейчас она будет делать понятные вещи – выйдет отсюда, отправится на пляж или вернется домой и немного поспит… Ей надо отдохнуть, чтобы к вечеру, когда начнутся коктейли, быть в форме.

Странное, сладостное спокойствие охватывает ее. Внезапно она чувствует, что ее любят и оберегают, чувствует благодарность за то, что живет. Никто не принуждает ее находиться здесь и снова подвергаться этому унижению. Впервые за столько лет она уверена в своем могуществе, о самом существовании которого прежде даже не подозревала.

– «Нет-нет, я не могу поверить тому, что ты говоришь. Никто не совершает преступления без причины».

– Дальше!

Это распоряжение – совершенно излишне, Габриэла и сама собиралась произнести следующую фразу.

– «Надо пойти к врачу. Мне кажется, ты нуждаешься в помощи».

– «Нет!» – подает реплику женщина в очках.

– «Не хочешь – не надо. Будь по-твоему. Давай просто погуляем, и ты расскажешь мне все, что произошло… Я люблю тебя. Если больше никому на свете нет до тебя дела, то мне ты дорог и нужен…»

Больше на листке ничего нет. В павильоне тихо, и все его пространство словно электризуется.

– Скажи девушке, которая ждет в приемной, что она может идти домой, – говорит кому-то женщина в очках.

Неужели это – то, о чем она думала?

– На левой оконечности пляжа, у причала напротив Алле-де-Пальмьер, ровно без пяти час будет ждать катер. Тебя отвезут на встречу к мистеру Джибсону. Видео мы отошлем сейчас, но он желает лично познакомиться с теми, кто, может быть, будет работать с ним.

На лице Габриэлы вспыхивает улыбка.

– Я сказала: «Может быть, будет…» Это еще не окончательно.

Но улыбка не гаснет. Джибсон!

1:19 РМ

Инспектор Савуа и судебный медик склоняются над распростертым на столе, обитом нержавеющей сталью, телом красивой девушки лет двадцати.

Девушка обнажена.

– Вы уверены?

Патологоанатом стягивает резиновые перчатки, швыряет их в таз – тоже из нержавеющей стали – и откручивает кран умывальника.

– Абсолютно уверен. Никаких следов наркотиков.

– Но что же тогда могло случиться? Инфаркт? В столь юном возрасте?..

Слышен только звук льющейся воды.

«Как стереотипно все они мыслят – передозировка наркотиками, сердечный приступ, летальный исход…»

Он дольше, чем это необходимо, моет руки, потом протирает спиртом. Поворачивается к полицейскому, просит его тщательно осмотреть тело покойной:

– Не стесняйтесь и постарайтесь ничего не упустить из виду: внимание к мелочам – неотъемлемая часть вашей профессии.

Савуа изучает труп. Хочет поднять руку девушки, но эксперт останавливает его:

– Нет, не прикасайтесь.

Глаза инспектора скользят по телу девушки. Он уже располагает кое-какими сведениями о ней: Оливия Мартинс, португалка, имеется любовник, лицо без определенных занятий, завсегдатай вечеринок; сейчас его уже допрашивают. Судья дал санкцию на обыск в его квартире, и там обнаружили несколько ампул с тетрагидроканнабинолом, основным галлюциногенным элементом марихуаны – это вещество, которое не так давно удалось синтезировать: не дает запаха, а эффект от его приема гораздо сильнее, чем при поглощении дыма. Еще были найдены шесть упаковок – по одному грамму кокаина в каждой. Простыня со следами крови отправлена на экспертизу. Скорее всего, дружок убитой был мелким наркодилером. Был на заметке в полиции, раз или два сидел в тюрьме, но тяги к физическому насилию за ним не наблюдалось.

Оливия и после смерти очень хороша собой. Длинные пушистые ресницы, детское личико, девичья грудь…

«Не отвлекайся. Ты же профессионал…»

– Ничего такого не вижу.

Савуа слегка раздражает сквозящее в улыбке эксперта высокомерие. Тот показывает на маленькое, почти незаметное лиловатое пятнышко между левым плечом и шеей. А вот и другое – на правом боку, меж ребер.

– Применяя специальные термины, я сказал бы, что наблюдается обструкция яремной вены и сонной артерии с одновременным и равным по силе воздействием на определенный нервный узел, причем произведенным с такой точностью, что это привело к полному параличу верхней части тела…

Савуа ничего не отвечает. Судебный медик понимает, что сейчас не стоит пускать пыль в глаза, щеголяя профессиональной терминологией. Ему, как всегда, становится жаль себя: каждый день иметь дело со смертью, жить в окружении трупов, общаться с неулыбчивыми полицейскими… Недаром дети предпочитают не распространяться о том, где работает их отец, да и в гостях ему приходится помалкивать, потому что люди ненавидят «мрачные разговоры». Уже не в первый раз он спрашивает себя, не ошибся ли в свое время с выбором профессии.

– Проще говоря, ее задушили.

Савуа по-прежнему молчит, напряженно пытаясь представить себе, как можно задушить человека средь бела дня на набережной Круазетт. Родители рассказали, что утром девушка вышла из дому с товаром на продажу – незаконную, ибо эти уличные торговцы налогов не платили и не имели права работать.

«Впрочем, это к делу не относится».

– Вместе с тем, – продолжает медик, – есть кое-какие странности. Будь это обычное удушение, остались бы следы на обоих плечах, свидетельствующие, что злоумышленник душил, а жертва сопротивлялась. То есть была борьба. А в нашем случае он одной рукой – а вернее сказать, пальцем – перекрыл приток крови к мозгу, а другой – парализовал жертву. Такие действия требуют изощренной техники и превосходного знания анатомии.

– А может быть, ее убили где-нибудь в другом месте, а потом перетащили туда, где прохожие обнаружили?

– А может быть, ее убили где-нибудь в другом месте, а потом перетащили туда, где прохожие обнаружили?

– И в этом случае обязательно остались бы следы. Я первым делом начал искать синяки на лодыжках и запястьях. И ничего не нашел. Стало быть, ее не тащили. И потом… не хотелось бы вдаваться в технические детали такого рода… но есть и другие признаки насильственной смерти… например, непроизвольное мочеиспускание…

– Ну, так и что же это все значит?

– Что Оливия погибла именно там, где ее позднее обнаружили. Что убийство совершено одним человеком. И она этого человека знала, потому что не пыталась бежать – по крайней мере, никто из прохожих этого не видел. Что он сидел слева от нее. Что он в совершенстве владеет специальными приемами боевых искусств.

Савуа, кивком поблагодарив, стремительно идет к выходу. По дороге звонит в участок, где допрашивают сожителя Оливии.

– Про наркотики забудьте, – говорит он. – У вас в руках – убийца. Постарайтесь вытянуть из него все, что он знает о боевых искусствах. Я еду. Скоро буду у вас.

– Нет, – отвечают ему. – Приезжайте в госпиталь. Кажется, у нас еще одна проблема.

1:28 РМ

Чайка пролетала над пляжем и вдруг заметила внизу мышь. Приземлилась на песок и спросила:

– Где же твои крылья?

Каждая тварь земная говорит на своем языке, и мышь не поняла слов чайки. Однако заметила, что у этого существа по бокам туловища расположены две странные штуковины.

«Должно быть, страдает какой-нибудь болезнью», – подумала она.

А чайка, увидев, что мышь рассматривает ее крылья, сказала себе так:

«Бедняжка. Должно быть, на нее напали какие-то чудища, сделав ее безгласной и бескрылой».

И исполнившись жалости, подцепила мышь клювом и взмыла вместе с нею в поднебесье. «По крайней мере, уймется ее тоска по родине», – думала птица, чертя круги над морем. А потом бережно и осторожно опустила мышь на песок.

И в течение нескольких месяцев не было на свете существа несчастней, чем эта мышь: ведь она познала небесный простор, увидела бескрайний и прекрасный мир.

Но прошло время – и она вновь привыкла к мышьему своему положению и стала думать, что случившееся чудо ей, должно быть, привиделось во сне.

Эту историю он слышал в детстве. Но сейчас он и сам – в поднебесье, откуда можно видеть бирюзово-синее море, белоснежные яхты, маленьких, как муравьи, людей, натянутые на пляже тенты, холмы, а слева – линию горизонта, за которой простирается Африка со всеми своими проблемами.

Земля приближается стремительно. «Надо при каждом удобном случае глядеть на людей с высоты, – думает он. – Только так можно оценить их истинные размеры».

А Ева то ли томилась, то ли была раздражена чем-то. Хамид никогда не мог бы сказать, что происходит в голове у этой женщины, хотя они были вместе уже больше двух лет. Как ни тошно им в Каннах, уехать раньше срока невозможно: Ева уже должна была привыкнуть к тому, что жизнь ее нынешнего мужа мало чем отличается от жизни предыдущего – ужины, от участия в которых нельзя уклониться, вечера, которые надо организовывать, постоянная смена стран, континентов, языков…

«Интересно, она и раньше вела себя так… или разлюбила меня?»

Запретные мысли. Гони их от себя, думай, пожалуйста, о другом.

Из-за шума двигателей беседовать можно было только по переговорному устройству. Однако Ева не вынула наушники со встроенным микрофоном из специального гнезда сбоку от своего кресла, и даже если бы он сейчас попросил ее надеть их, чтобы в тысячный раз сказать ей, что нет в его жизни никого важнее и дороже ее, что он сделает все возможное, чтобы эта неделя на ее первом фестивале прошла как можно лучше, все равно это было бы невозможно – система устроена так, что пилот слышит разговоры пассажиров, а Ева терпеть не может публичные излияния и нежности.

Стеклянная каплевидная капсула совсем скоро опустится на пирс. Уже можно различить внизу огромный белый «Maybach», самое дорогое и совершенное творение концерна «Mercedes-Benz». Еще несколько минут – и они окажутся в его роскошном салоне, где звучит расслабляющая музыка, а если нажать кнопку, открываются створки выдвижного бара с ледяным шампанским и лучшей в мире минеральной водой.

Он посмотрел на свои платиновые часы – точную, сертифицированную копию одной из самых первых моделей, произведенных на маленькой фабрике в городе Шаффхаузен. В отличие от женщин, которые имеют право тратить целые состояния на бриллианты, единственная драгоценность, которую может позволить себе мужчина с хорошим вкусом, – это часы, оценить же истинное значение тех, что поблескивают у него на запястье и редко фигурируют в рекламе глянцевых журналов, под силу только знатокам.

Это, между прочим, и есть подлинная изысканность: знать, что обладаешь чем-то таким, о чем другие не только не мечтают, но даже не имеют понятия.


Скоро два, а до открытия нью-йоркской биржи ему нужно успеть поговорить с дилером. Он позвонит – всего один раз – и даст инструкции на сегодня. Зарабатывать деньги в «казино», как называл он инвестиционные фонды, – не самое любимое его занятие, однако следует делать вид, что он внимательно следит за каждым шагом своих управляющих и брокеров. Они под защитой и под наблюдением шейха, но все равно нужно показывать, что и он в курсе всего происходящего.

Но он не даст ни одного конкретного указания насчет того, какие акции покупать, какие – продавать. Ибо его энергия направлена на иное: сегодня по крайней мере две актрисы – знаменитая и пока безвестная – появятся на красном ковре в его туалетах. Да, разумеется, он может все поручить своим помощникам, и они справятся, но ему доставляет удовольствие во все вникать лично, хотя бы для того, чтобы постоянно напоминать себе самому, что нет ничего незначащего и маловажного и что даже на миг нельзя терять контакт с той основой, на которой вознеслась его империя. А помимо этого, он собирается здесь, во Франции, проводить с Евой как можно больше времени, знакомить ее с интересными людьми, гулять по пляжу, обедать вдвоем в никому не известном ресторанчике, в соседнем городке, шагать, взяв ее за руку, по виноградникам – вот они виднеются сейчас на горизонте.

Хотя в его весьма пространном донжуанском списке значилось немало женщин, желанных для всех, до встречи с Евой он считал, что не может испытывать страсти к чему-либо, кроме своего дела. Эта встреча сделала его другим человеком: уже два года он с нею, а его любовь только крепнет и растет.

И ничего подобного он прежде не испытывал.

Он, Хамид Хусейн, один из самых прославленных модельеров современности, «светлая сторона» – только не Луны, а гигантской международной корпорации, специализирующейся на роскоши и гламуре. Он, боровшийся против всего и всех, преодолел предрассудки, с которыми неизбежно сталкивается уроженец Ближнего Востока и мусульманин, сумел использовать многовековую мудрость своего племени для того, чтобы выжить, выучиться, победить и занять место на вершине. Нет, вопреки расхожему мнению, он происходит не из богатой семьи и не имеет никакого отношения к нефти. Его отец торговал тканями и в один прекрасный день попал в милость к некоему шейху всего лишь потому, что просто отказался выполнить его повеление.

И теперь, оказываясь перед трудным выбором, он неизменно вспоминает этот урок, полученный еще в отрочестве, – иногда следует сказать «нет», даже если это очень рискованно. И в абсолютном большинстве случаев он принимал верное решение. А если все же и приходилось изредка совершать промахи, последствия оказывались не столь серьезны, как ожидалось.

Да, отец… Он так и не увидел, каких высот достиг его сын… Отец, у которого хватило мужества, когда шейх начал скупать земли, чтобы возвести в пустыне современнейший город – истинное чудо цивилизации, ответить его посланцам:

«Нет, не продам. Мой род живет здесь уже много веков. Здесь похоронены мои предки. Здесь мы учились выживать, противостояли захватчикам и песчаным бурям. Место, которое Всевышний вверил нашему попечению, не продается».

Хамид Хусейн вспоминает, как это было.

Посланцы набавляли. Отец отказывался наотрез. Ничего не добившись деньгами, они, разъярясь от неудачи, решили пойти на все, чтобы изгнать упрямца. Шейх терял терпение: он торопился начать осуществление своего грандиозного проекта, ибо нефть с каждым годом росла в цене, и деньги надо было успеть вложить в строительство, прежде чем природные богатства истощатся и исчезнет возможность создать инфраструктуру, привлекательную для иностранных инвестиций.

Но какие бы деньги ни предлагали старому Хусейну, он продолжал отказываться. И тогда шейх понял, что пора поговорить с ним самому.

Назад Дальше