Крышка транслятора отлетела, когда он упал на пол. Внутри громко звякнуло, словно разбилось сразу несколько стеклянных баллонов. По ковру поползло темное пятно.
Человек-кулак рухнул на колени. Мама выстрелила в него сквозь пальто и ударом ноги опрокинула на спину.
– Уходим, уходим! – отчаянно закричал я. – Сюда сбегутся на выстрелы! Отступаем по вагонам!
– Джейн! – окликнул Генри. Сильно побледневший, он прижал ладонь к плечу, по которому струилась кровь.
Под черным пальто глухо рявкнуло, и пуля из обреза, порвав ткань, пронеслась между нами. Со звоном лопнула лампа под потолком, стало темнее. Мы подхватили привалившегося к стене Генри, потащили к дальней двери, закрытой на простой замок, с которым я справился в два счета.
Потом была наполненная грохотом железная труба суфле и темный, пустой вагон-ресторан, посреди которого высилась винтовая лестница, ведущая в обзорный купол. За ним еще один вагон – обычный, пассажирский, тускло освещенный коридор, закрытые купе… Джейн спешила впереди, спрятав револьвер под куртку, то и дело оглядываясь на Генри, старавшегося держаться ровно и не спотыкаться. Я замыкал.
Нам повезло. В вагонах, которые мы миновали по дороге к своему купе, никто не встретился, лишь однажды выглянул молодой кондуктор, проводил нас сонным взглядом и ничего не сказал. Наряд наш при тусклом освещении, которое давали включенные в треть силы светильники, не очень отличался от того, что носили машинисты. К тому же шерстяная шапочка удачно скрывала мамины кудри.
Пока мы шли, я слышал, как Джейн несколько раз повторила:
– Я попала. Я попала в него несколько раз. Я попала, а он двигался!
2
СБО – это Сундучок Безотложной Помощи, и он у нас всегда с собой. Небольшой, с множеством отделений и обитыми войлоком стенками.
Я достал его из чемодана, поставил на диван рядом с Генри и раскрыл. Внутри были ячейки с лекарствами и бинтами, в чехлах лежали шприцы и стетоскоп, в отдельном кармане – железные мисочки, скальпели, пинцеты и другие инструменты.
– Осторожно! – мама, склонившись над полулежащим отцом, потянула за рукав, чтобы снять с него куртку. – Генри, не шевелись.
– Давайте помогу, – я сунулся к ним, увидел залитую кровью руку, падающие с кончиков пальцев на пол красные капли и сглотнул.
– Алек, отвернись! – приказала мама.
– Я помогу.
– Ты ничем не поможешь, если… не надо, не смотри.
Пришлось отворачиваться. Есть у меня такая слабость, над которой мне еще долго предстоит работать, чтобы преодолеть ее: я боюсь крови. Нет, не боюсь в прямом смысле, просто при виде нее мне становится дурно. А после, как приду в себя, – стыдно.
Я встал у второго дивана, стащил с головы и бросил на него вязаную шапочку, гоглы. Сзади раздавались шелест и голоса:
– Осторожнее… Вот так… Нужно быстрее остановить кровь…
– Видишь, какой цвет – это венозная, артерия не задета.
– Я наложу давящую повязку ниже раны.
– Джейн, лучше пока не доставать пулю. Она засела в мясе, это не так опасно.
– Нет, пулю следует достать. И нам нужен врач.
– Но пока его негде взять, поэтому не будем об этом. Ты почистила… Ай!
– Извини. Готово.
– Ты все же вытащила пулю! Я же просил… – голос отца стал слабее, тише.
– Генри, ее нельзя было там оставлять.
Звякнуло – пуля упала в железную миску.
– Какая большая… – пробормотал он невнятно.
Я снял куртку, подкрутил рожок лампы, чтоб светила ярче, а после сказал себе: не трусь. Ты либо мужчина, только что пробиравшийся по вагонам мчащего на полных парах поезда, либо нежная дева Абигаил Уолш в голубом платье с цветочками. Ты не хочешь быть нежной девой? Тогда будь мужчиной!
С этой мыслью я решительно повернулся. На самом деле, увы, не очень-то решительно, но все же повернулся, а это главное. Родители расстелили куртки – одну на диване, вторую на полу, и обе были в крови. Встав рядом с Джейн, я спросил:
– Как помочь?
– А ты сможешь? – засомневалась она.
– Просто скажи, что делать.
– Тогда подержи здесь, пока отрежу бинт.
Я осторожно прижал красный тампон к руке полулежащего на диване отца. В лице его не было ни кровинки, он напряженно смотрел перед собой и старался не потерять сознание. Потом пробормотал:
– Надо все же выпить шампанского.
– Это плохо для крови, – возразил я. – То есть плохо влияет на ее сворачиваемость.
– Иногда ты педантичен до занудства, Алек.
– Это не педантство – это просто знание!
Генри, прикусив губу, сел. Убрал мою руку и сам прижал к ране тампон. Пуля лежала в луже крови на дне железной миски – большой продолговатый комок металла, и у меня перед глазами поплыло, когда я кинул на нее взгляд. Ладонью я уперся в стену, прикрыл глаза, монотонно повторяя: «Я сильный… я сильный… я сильный…», не слышал своего голоса сквозь звон в ушах. Отец что-то говорил, мама отвечала. Я медленно, глубоко вдыхал, выпуская воздух через ноздри. Набрав полную грудь, с усилием сглотнул – в голове лопнул пузырь звенящего беззвучия, голоса родителей стали отчетливей, дурнота разом прошла, все было чистым и ясным, мысли забегали – четкие, правильные. Я сжал кулаки. Заткнись, воображение! Работай, разум!
Джейн накладывала повязку, с тревогой поглядывая то на меня, то на Генри. Полусидя, он привалился к стене, вытянул ноги и сказал:
– Надо вернуться в радиовагон.
– Нет, – отрезала она.
– Но, Джейн…
– Погодите, – сказал я. – Не суетитесь. Сначала оценим ситуацию, и тогда решим, что делать. Исходим из того, что это будет взрыв.
– Почему? – спросила мама.
– А что еще?
Генри тихо застонал сквозь зубы, и Джейн нагнулась к нему:
– Что, что?!
– Ничего, нормально.
– Что нормально? В этом нет ничего нормального!
– Просто ты немного придавила, но теперь все хорошо.
– Это, – она ткнула ногой в лежащую на полу куртку, обильно запятнанную кровью, – не хорошо!
– Нам всем нужно успокоиться, – сказал я.
Мама глубоко вдохнула, завязала узел на повязке и выпрямилась.
– Хорошо, я закончила. Простите, кажется, я веду себя хуже всех. Просто очень испугалась за Генри, потому что когда-то видела, как человек после ранения в плечо истек кровью за две минуты. Говори, Алек, но поторопись.
– Буду думать и говорить быстро, – заверил я, присев на стоящий между диванами столик. – Поскольку нужна базовая посылка, то будем исходить из того, что Мистер Икс не обманывает: приближается катастрофа. Под катастрофой он…
– Надо попробовать снова связаться с ним, – заговорил отец. – Хотя без батарей радиоустановки… Постойте, а где транслятор?
– Остался в радиовагоне.
– Как вы могли бросить его?!
– Генри, транслятором Алек ударил того человека по голове и, вероятно, спас нам жизнь, – указала мама.
– Но ведь Мистер Икс говорил, что он существует в единственном экземпляре! – простонал отец. – Ну, хорошо, Алек, продолжай.
– Продолжаю. Итак, по моему мнению, под катастрофой Мистер Икс подразумевал уничтожение поезда – и, вероятно, купола Всемирной Выставки. В операции участвует британский инженер Вилл Брутман и двое его слуг, которые выглядят, во-первых, как иностранцы – в смысле, по-моему, они не британцы, – а во-вторых, одного из них называют Карибом. Карибские острова, Карибское море…
– Он из Америки? – предположила Джейн.
– Из Мексики или какой-то другой страны того региона, судя по внешности и прозвищу. Наконец, в-третьих: у меня из подслушанного разговора сложилось четкое впечатление, что Брутмана принуждают. Там прозвучало слово «яма», причем с такими интонациями… Так или иначе, я заключаю: мы имеем дело, возможно, с террористическим актом, но это не работа Британии против России. Тут что-то более сложное и коварное. И, конечно же, эти люди – никакие не анархисты и не русские народники. Но, кроме нас, про это никто не знает, и когда будет взрыв… Наверное, в нем обвинят Брутмана. Британский агент устроил катастрофу, вот так.
– И все же – почему ты уверен, что будет взрыв? – спросил отец.
– А какие еще ты знаешь способы, ну или причины масштабных разрушений?
– Наводнение. Землетрясение. Э… ну, пожалуй, речь идет именно о взрыве. Да и слово «световой детонатор» как бы намекает… Говоришь, террор?
– Это от латинского «terror» – ужас, – пояснил я. – Слово использовали еще якобинцы. Теперь главный вопрос: когда произойдет взрыв?
– Когда «Самодержец» въедет под купол, – мама встала. – Нам надо бежать отсюда, немедленно. Сказать кондуктору… Нет, он не поверит. Значит, покинуть вагон на ходу. Выпрыгнуть. Но твоя рука, – она повернулась к Генри. – Такой прыжок ты не выдержишь. Тогда… тогда поезд нужно остановить.
– Как? – спросил я. – Кстати, уже могла подняться тревога.
– Ты же слышишь: в коридоре тихо. Никто не бегает по вагонам, не шумит…
Обдумав это, я кивнул:
– Если Брутман с сообщниками действует скрытно, то что они могут сказать остальным? «Мы тут хотим устроить хороший взрыв, но нам мешает троица пассажиров из пятого вагона»? Ну, а выстрелы в радиорубке просто никто не услышал. То есть никакой тревоги нет, никто по-прежнему ни о чем не догадывается.
– Так, может, нам самим все рассказать? – предложила Джейн. – Я имею в виду, не кондуктору, а вернуться к паровозу и… Нет, вряд ли.
– В радиовагоне сейчас почти наверняка засели Кариб с мистером Чосером. Нас просто не подпустят к будке машинистов. Неудачная мысль – устраивать перестрелку, когда один из нас ранен. Но вообще-то важнее другое: мы здесь под чужими личинами. И когда начнут разбираться, кто мы такие, то есть кто вы такие… Сами скажите мне, чем это грозит? Ну, если охранка начнет копать под вас, свяжется с европейскими службами?..
Они переглянулись.
– Каторга, – сказал Генри. – Пожизненная. А если нас передадут полиции за границу, что вполне возможно, и вскроются прошлые дела…
– Смертная казнь, – заключила мама.
– Тогда это не выход, – подвел итог я.
– Значит, мы зря теряем время на разговоры. Возвращаемся к тому, что я сразу сказала: нам нужно покинуть поезд немедленно!
Но Генри упрямо мотнул головой.
– Я тебя не узнаю, Джейн. Мы грабители, а не убийцы. Мы действуем так, чтобы не пострадали люди.
– Ты и сам знаешь, что я всегда первая готова… Но сейчас нам надо отступить. Не мы пытаемся устроить этот взрыв. На нас нет вины.
– Она будет на нас, если мы позволим ему произойти.
– Генри, ты ранен. Что мы можем сделать? Нужно остановить поезд и скрыться…
– Нет, нужно помешать взрыву и…
– Взрыва сейчас не будет, – перебил я, и они замолчали, уставившись на меня. – Уверен, что поезд не взорвут, пока он не достигнет Выставки, но и там это произойдет не сразу. В данный момент нам ничего не угрожает.
– Почему? – спросила Джейн.
– Зачем устраивать взрыв в четыре часа ночи, когда рядом почти никого не будет? Если это террористический акт, то он должен быть шумным, привлекать внимание. К слову, тут возникает вопрос, а что, собственно, взорвется? Детонатор ведь только, как бы сказать… инициирует процесс. Я не увидел там никакой взрывчатки. Или взорваться должно это плазмическое вещество внутри?
– Не отвлекайся, – попросила мама.
– Я хотел еще сказать, что сейчас трое помощников этого… Хозяина, буду называть его так, находятся здесь, и они погибнут во время взрыва. Если Вилла Брутмана террористы, возможно, готовы пустить в расход, то зачем убивать двух исполнителей? Но даже если и их жизни не ценны – нет никакого смысла взрывать поезд и Выставку посреди ночи, ведь погибнет от силы сотня человек. Какой вывод напрашивается?
Оперевшись на мамино плечо, отец сел и сказал:
– Взрыв произойдет во время торжественного открытия Всемирной Выставки. А оно назначено на десять утра.
– Вот именно, – кивнул я. – И тогда погибнут не сотни – тысячи.
Сквозь стук колес донесся протяжный гудок, и отблески света проникли из-за шторы. Вскочив, мама отдернула ее. Впереди рельсы изгибались пологой дугой. В свете прожекторов поблескивала стеклом и металлом огромная полусфера, окруженная постройками поменьше.
На всех парах «Самодержец» приближался к зданию Всемирной Механической Выставки.
3
В куполе была высокая арка-подкова, куда уходили рельсы, над ней горели зеленым светом два больших круглых фонаря. Вокруг раскинулся парк, между деревьями виднелись крыши построек, яркие огни разгоняли предутреннюю темноту. Наверняка там, в парке, притаилось множество диковинок, но сердцем Выставки был, конечно же, купол. Два огня на нем горели ровно и ярко – Всемирная Выставка приветствовала чудо-поезд разинутым от удивления ртом арки и выкаченными зелеными глазами.
Перед куполом рельсы разветвлялись, и вскоре я понял, что они образуют большую восьмерку, протянувшуюся поперек нашей ветки. В центре ее находился так называемый перекрестный стрелочный перевод, в народе именуемый «стрелкой», – значит, состав можно направить под купол, а можно перевести на восьмерку.
Возле стрелки, где горел фонарь, стоял человек в форме железнодорожника и козырял нам. По сторонам от купола ярко светились прожекторы, их лучи упирались в покатые бока громады, словно поддерживающие ее балки. Состав двигался все медленнее, колеса стучали тихо и будто устало. Наши вещи были собраны, я стоял у окна, Джейн с Генри сидели на диване.
Прозвучал еще один гудок, и колеса простучали по стыкам рельс. Вагон прополз мимо железнодорожника, который поворачивался вслед паровозу, не убирая руку от фуражки. Арка надвигалась, зеленые огни над ней уползли вверх, и вот мы проехали под дуговой балкой. «Самодержец» еще замедлился, теперь он еле полз. Снова гудок, который эхо разнесло под огромным куполом… По-настоящему, без всяких скидок огромным, решил я, опуская оконную раму и выглядывая наружу. Прямо какая-то пещера циклопов, железных паровых великанов!
– Вы не видели, но перед куполом была стрелка, – я оглянулся на родителей.
– Я заметила, – возразила Джейн. – Только не поняла, зачем она. Подними окно, Алек, отца знобит.
Генри, накрытый пледом, вытянулся на диване, мама положила руку ему на грудь. Прикрыв окно, я добавил:
– Тут рельсы расходятся по всему выставочному парку, чтобы его можно было осмотреть прямо с поезда. Наверное, днем «Самодержец» выведут обратно и пустят через парк.
Из коридора донеслись приглушенные ковром шаги, затем раздался голос Кондуктора:
– Дамы и господа! Мы прибываем! «Самодержец» прибывает! Во избежание столпотворения попрошу выходить после того, как будет названа ваша фамилия! – затем он повторил то же самое на французском и английском.
Стало светлее, и я притушил лампу. Рельсы разделяли основание купола на два равных полукруга. На перроне стояли солдаты с винтовками и унтер. Рядом прохаживался, заложив руки за спину, длинноногий худой офицер в мундире и кивере с пышным красным султаном. У него были высокие сапоги с необычно узкими голенищами, которые делали его похожим на черноногого журавля. Во время ходьбы он почти не сгибал ноги в коленях, что лишь усиливало сходство с птицей.
На дальнем краю перрона возле вереницы приземистых платформ на колесах стояли носильщики. Вокруг перрона было множество построек, обыкновенных и причудливых, низких и многоэтажных, квадратных, круглых, с лесенками, эркерами, лоджиями. Вдалеке я разглядел большое овальное здание – это же эллинг, ангар для дирижаблей. Целый небольшой город здесь под куполом, настоящий Городок Чудес!
Пока «Самодержец» совсем медленно преодолевал последние метры, я скользил взглядом по лицам военных. Одни глазели на поезд с восторгом, другие с удивлением и опаской, унтер оставался равнодушен, лишь зыркал глазами по сторонам, а офицер-журавль сосредоточенно ходил туда-сюда, и красный султан качался над его головой. Когда «Самодержец» снова загудел, он остановился, повернув к паровозу серьезное длинное лицо.
Наконец состав замер, и я сказал:
– Приехали. Генри, ты как?
– В порядке, – ответил отец из-под пледа голосом, который недвусмысленно свидетельствовал о том, что он отнюдь не в порядке. Похлопав Джейн по руке, Генри сел, спустил ноги с дивана. Мама поддержала его, он поморщился:
– Я все понимаю, но перестань обращаться со мной, как с калекой.
– Я обращаюсь с тобой, как с тяжелораненым, – возразила она.
– Это не тяжелое ранение, и ты это знаешь.
– Если в ближайшее время тебя не осмотрит врач – оно станет тяжелым.
– Ну, хватит, Джейн.
Слушая их, я продолжал выглядывать в окно. К офицеру подошел капитан поезда, они откозыряли друг другу, и в толпе носильщиков захлопали в ладоши. Капитан пошел обратно, а офицер махнул стоящим в конце перрона солдатам. Те разошлись, и носильщики устремились к вагонам. Но не пешком: каждый встал на приступку, торчащую спереди из его тележки, потянул за длинный рычаг. Из-под платформ вбок ударили белые струи, и с тихим шипением тележки поехали. Я увидел, что сзади на каждой стоят лавки с высокими спинками, наверно, для пассажиров.
Генри, надев с помощью Джейн сюртук, выглянул в окно из-за моего плеча. Мама тоже успела переодеться… и тут я вспомнил! Ой! Пришлось задергивать штору и бросаться к платью Абигаил Уолш, висящему в гардеробе.
Наверное, со времен Евы ни одна женщина или девушка не натягивала платье с такой скоростью. И чулки, и кружевные панталоны, и туфли, и шляпку с вуалеткой…