– Ну, вообще-то – да, немного. Ты уверен?
– Я уверен. Скажи, это дело так важно? Ведь оно совсем для нас нетипичное и явно опасное. Почему вы решились на такое?
– Оно не просто важно, Алек, – отец повел широкими плечами, будто в растерянности. – Понимаешь, оно для нас, как бы сказать… принципиально. Мы не можем не сделать его. И мы очень рассчитываем на тебя.
– Тогда идем и закончим обсуждение, – решил я. – Как взрослые люди с низкими мужскими голосами.
Ухмыльнувшись, Генри отправил револьвер в кобуру.
– Ну, пошли вниз, брат мой меньший… – обняв за плечи, он повел меня к лестнице. Генри редко так обращается ко мне, это признак особой ситуации, когда он хочет показать, как я ему близок.
Джейн, беспокойно прохаживающаяся по гостиной, встретила нас вопросительным взглядом.
– Сейчас все решим, – сказал родитель и сел на стул.
– Тогда примерь, пожалуйста, это платье, малыш, – попросила она.
– Да, Алек, – папа снова взялся за чашку и добавил с едва заметной иронией: – А то мы беспокоимся, по размеру ли?
Я поднял платье с дивана, окинул родителей гордым взглядом и сказал:
– Что вы себе позволяете? Я – честная барышня и на глазах у других не переодеваюсь. Даже моим родителям не позволено глядеть на это.
Расправив платье, я приложил его к себе, поглядел в зеркало на стене и снова сел.
– Успею примерить. У меня еще есть вопросы по этому делу, и самый главный: так какой у вас, то есть у нас, план?
– Джейн, изложи наш план, пожалуйста, – быстро опустошив вторую чашку чая, Генри поднялся. – Нам скоро выезжать, а мне еще нужно кое-что подготовить.
Он снова поднялся по лестнице. Мама, начав убирать со стола, заговорила:
– Понимаешь, Алек, все завертелось так быстро, что толком подготовиться мы не успели. Понятно, как попасть на «Самодержец». Известно, где хранятся нужные нам сведения. Кое-какие приспособления с собой будут… а остальное решим на месте.
– Отличный план, – одобрил я. – Продуманный, все мелочи учтены, как обычно у вас. Решим на месте, чего там… Ладно, а что с настоящими Уолшами? Они точно не появятся в последний момент?
– Нет-нет, это невозможно. Их задержали в дороге.
– Кто задержал и как?
Она не успела ответить: Генри уже спускался, неся в руках кофр из желтой свиной кожи, со стальными углами. Мама, собрав посуду на поднос, отправилась на кухню, и на последний мой вопрос ответил он:
– Ирландцами занимался Мистер Икс, тот, что заказал нам это дело. Вернее, как мы поняли, его помощники. Уолшам они ничего не сделали, не думай, просто устроили кое-какие неполадки… В общем, на «Самодержце» их не будет.
– Кто такой этот Мистер Икс?
Мама вернулась без подноса, они с папой переглянулись, и она сказала:
– Давай об этом потом, а?
– Вы перекидываете друг другу право отвечать на мои вопросы, как мячик, – я опять начал закипать, но сдержался. – Ладно, все равно еще расскажете. А что в этом кофре?
– Кое-что любопытное, скоро увидишь, – папа достал часы, щелкнул крышкой и поднял брови. – Однако! Мы уже спешим, Алек, тебе действительно пора надеть платье.
Я возразил:
– Сейчас только начало третьего, а отбытие «Самодержца» назначено на пять.
– Мы хотим еще подъехать к дому Вилла Брутмана, – пояснила Джейн, – проследить, собирается ли он сесть на «Самодержец».
– Конечно, собирается. Уверен, он всю дорогу проведет в паровозе вместе с машинистами. Для него это крайне важно, тут поставлена на кон честь Британии.
– Нет, Брутман в последний момент может попытаться сбежать. Мы не знаем деталей, но нас предупредили об этом. Поэтому лучше прямо сейчас…
Перезвон дверного колокольчика прервал ее. Я вскочил, когда отец с матерью одновременно достали револьверы.
– Ты кого-то ждешь, Алек? – шепотом спросила она. Я мотнул головой. Генри бесшумно переместился к дальнему окну, выглянул из-за шторы и вздохнул:
– Ах ты ж! Это твой друг, тот… – он обвел рукой вокруг своей головы, – который с большим, гм, лицом.
– Петька?
– Малыш, спровадь его, пожалуйста, – попросила Джейн, пряча пистолет. – В дом не приглашай, извинись, скажи: срочно понадобилось уехать. Только, я тебя прошу, поторопись.
– Я отнесу платье с туфлями в твою комнату, – добавил Генри.
Сметанин переминался, скрипя ботинками, с ноги на ногу. Открыв дверь, я не дал ему заговорить, сразу выпалил:
– Извини, мы уезжаем прямо сейчас.
– Чего, серьезно? – удивился он. – Куда?
– Да родители тут… – я неопределенно помахал рукой. – Решили, в общем, устроить мне сюрприз. Уж устроили, так устроили. Прямо сейчас едем.
– Надолго?
– Не знаю, думаю, на пару дней, не меньше.
Петька насупился, вроде даже обиделся, судя по его, гм… большому лицу.
– Мы же договаривались идти смотреть дирижабли. И учеба как же?
– Да какая там учеба! – не выдержал я. – Мы на Всемирную Выставку едем!
Вот тут его проняло. Сметанин просто обалдел, даже рот приоткрыл. Потом лицо стало алчным, и он схватил меня за воротник:
– Открытки привези! И моторчик! Там новые модели будут продавать, машины на моторчиках! Ну, маленьких двигателях, говорят, их сам Тесла изобрел! И еще… А Механический Человек?! О-о-о!!! Сделай фотокарточки, обязательно!.
– Хорошо, хорошо. Ты как маленький, ну, честно.
– Да ведь случай какой! Я же тоже хотел, мечтал, ты знаешь, но – никак! А ты… Эх! Слушай, и еще…
– Сметанин! – повысил я голос. – Я по-настоящему, бесповоротно и окончательно спешу. Ты это понимаешь? Не захлопывать же дверь перед твоим носом, мы же тогда поссоримся. Ну? Понимаешь?
Он понял. Вздохнул, молча спустился с крыльца и, ссутулившись, пошел прочь по улице. Даже жалко его стало, но я подавил жалость, сказал в сгорбленную спину: «До свидания» и закрыл дверь.
Родители стояли на лестнице и глядели на меня.
– Что? – спросил я. – Да, мне неудобно перед приятелем!
Джейн ободряюще улыбнулась, Генри развел руками, и они ушли переодеваться.
Я тоже пошел в свою комнату. Досада на родителей за то, что стали вдруг столько всего скрывать, не исчезла, к ней примешивалась тревога – ведь не просто так они скрывают, на то есть какие-то важные причины. Такое впечатление, что они за меня боятся и не очень понимают, как себя со мной вести. Что-то изменилось между нами, только я никак не мог понять, что именно.
Тревогу быстро вытеснило предвкушение. «Самодержец»! Всемирная Выставка! Я еду туда! Не просто еду – по дороге мы провернем сложную операцию! По заказу некоего Мистера Икс! Радостное ожидание переполнило меня, словно шар теплого света раздулся в груди. Начиналось что-то невероятное.
2
Щуплый, нервный господин в черном пальто и котелке вышел из дома, пригладил усы-щетку, вороватым движением достал из кармана фляжку, приложился к ней и сунул обратно. Котелок, пальто, костюм под ним – все вроде обычное, но нечто во внешности господина говорило: иностранец.
– Это Вилл Брутман, – поведала Джейн, вместе со мной выглядывавшая в окно кареты.
– Очевидность данного утверждения соперничает только с его банальностью, – пробормотал я, поправляя белую перчатку, которая все норовила сползти с запястья.
– Некоторых людей еще называют: язвы, – сообщила мама в пространство.
Корсет, надетый под платьем, давил на ребра, с непривычки было трудно дышать. То есть снизу он давил, а сверху был как-то излишне свободен. Женские панталоны, кто бы мог подумать, жали между ног… а чулки с подвязками? Ощущение подвязок на бедрах – это просто чертова адская пытка, как женщины носят такое, зачем согласились связать свои судьбы с этими орудиями мучения и страдания?! И еще у меня чесались щеки под легким слоем пудры, наложенным мамой.
А вот родителям моим было хорошо: они, конечно, приоделись, но ничего такого необычного. На Джейн было дорожное платье и шляпка с торчащим в небо, как антенна, пером; на Генри – костюм тонкой английской шерсти и кепи. Одежда дорогая, пошитая с год назад в Европе, в известном лондонском Доме Изящества и Моды. Эти наряды они берегли именно для таких случаев, то есть когда нужно было изобразить зажиточных иностранцев. Генри еще и нацепил пенсне, очень потешно смотревшееся на его крупном лице. Револьвер он держал в кобуре, надежно укрытой под свободным сюртуком, а на коленях мамы стоял ридикюль, куда она положила свой. У меня, кстати, была сумочка – маленькая, беленькая и совершенно бессмысленная. Просто крошечный гимн бестолковости. Внутри пудреница и зеркальце, положенные туда мамой, и расческа-ножик, который в сумочку сунул я.
Генри остановил «федота» у поворота улицы, подальше от дома инженера Брутмана, потому что у входа маячила карета модели «доброконева», с гербом российских железных дорог на двери. Шофер – судя по внешности, приезжий с Кавказа – курил, поставив ногу на колесо. При виде инженера он встрепенулся и щелчком отправил окурок на мостовую.
За Виллом Брутманом из подъезда появился слуга с чемоданом, сразу же приковавший мое внимание. Лет пятидесяти, коренастый, смуглый, с длинными усами, широкоплечий. Жесткие складки у рта, тяжелое невыразительное лицо. В движениях его чувствовалась сила, причем сила мрачная, опасная.
Есть у меня привычка – давать новым знакомым, ну и вообще людям, которые встретились на жизненном пути и хотя бы мимолетно там задержались, прозвища. Они могут касаться или внешности, или черты характера, наиболее ярко проявившейся при первом знакомстве. Это помогает, во-первых, лучше запоминать людей, а во-вторых, – понимать их. При взгляде на этого господина в голове сами собой возникли слова: человек-кулак. Твердый, крепкий – угрюмая мощь, старое закаленное железо, побывавшее в десятках боев, драк, потасовок. Вот каким был слуга инженера Брутмана.
– Заметили? – спросила Джейн.
– Ага. – Я поднял упавшую с края шляпки на лицо вуалетку, а потом просто стащил шляпку с головы. – Следовало бы этому слуге пошить свой костюм у портного поумелее: пиджак топорщится.
Генри на переднем сиденье пробормотал:
– Но зачем слуге инженера пистолет? Собственно, насколько я вижу, у него там две кобуры. Да к тому же неприлично огромные.
– А зачем пистолеты простым обывателям МакГринам? Кстати, ты уверен, что это пистолеты? Какие-то они очень уж большие. Сейчас поедут, приготовьтесь.
Пока человек-кулак и шофер укладывали чемодан в багажник, Брутман снова достал фляжку, и Генри заметил:
– Нервничает.
Шофер полез в кабину. На крышке доброконевского багажника можно стоять, ухватившись за поручни, слуга Брутмана запрыгнул туда, но заметил, что хозяин приник к фляжке, спустился обратно и забрал ее у инженера.
– Ого! – повысил я голос. – Вы видели?
Джейн что-то пробормотала. Казалось бы, внешность у Вилла Брутмана была самая невыразительная, но какая гамма чувств отразилась на его лице! Тут тебе и презрение, и злость, и страх едва ли не панический…
– Испугался, – сказала мама.
– Что там испугался – он же дернулся так, будто решил, что человек-кулак собирается его ударить.
– Как-как ты его назвал? Человек-кулак? Гм… А знаешь, – похож.
– Конечно, похож, – согласился я.
Каковы бы ни были отношения Вилла Брутмана и сопровождающего его смуглого усача, инженер решился проявить строптивость: вцепился в флягу и потянул на себя. И вдобавок что-то гневно проговорил. Завладев фляжкой, Брутман сунул ее в карман и полез в карету. Дверь закрылась, человек-кулак забрался на багажник и оглянулся. Стоящая под парами «доброконева» поехала.
– Нет, погоди, – сказал я папе, который собрался тронуться с места. – Не нравится мне, как он разглядывает улицу. Вроде так исподтишка, но внимательно. Он будто… обученный, что ли. Понимаете, о чем я?
– Выждем, – согласился Генри.
Я подвигал ногами, безуспешно пытаясь привыкнуть к узким белым туфелькам. Ох уж туфельки! Как ходить? Это пока я в карете сижу – ладно, а потом? Выдам же себя. Джейн несколько раз за этот день повторяла, что я артистичный – чтобы подбодрить меня. Хорошо, может, и так, но барышень мне играть не приходилось, и неизвестно, насколько получится, пусть даже дома я потренировался ходить на каблуках.
Прохожих на улице было немного, в основном всякий служивый люд. Пока «доброконева» катила к повороту, папа выжидал, а когда служебная паровозка исчезла из виду, передвинул рукоять; под днищем лязгнуло, и мы поехали. Свернули – и сразу вокруг стало люднее. По тротуарам шли прохожие, впереди ехала телега с мешками, рядом двуколка с молодой дамой, запряженная гнедой лошадью, а дальше – аж три паровозки, включая «доброконеву».
– Алек, будь очень внимателен, – попросила Джейн. – Ты у нас иногда замечаешь такое, чего другие не видят.
– Затем вы меня на дело и взяли, – согласился я. – Скажете, нет?
Я был все еще недоволен скрытностью родителей, но уже не так сильно. Придет время – все расскажут, никуда не денутся, а особенно в купе «Самодержца», там места мало. Припру обоих к стенке. Или к вагонной перегородке, вот так.
Мы снова повернули. Служебная карета катила впереди, человек-кулак стоял на багажнике и глядел поверх крыши. Вдруг от булочной справа донесся крик, и прямо под колеса «федота» бросилось нечто в лохмотьях. Генри так вдавил тормоз, что карета протестующе скрипнула всем своим механическим естеством. Я еще не успел толком опомниться, когда понял, что дело совсем плохо: по улице к нам спешил Павел Глупов, местный околоточный. Он друг Игната Сметанина, старшего брата Петьки, они часто бывают вместе, а я бываю у них дома, где Павел неоднократно видел меня… Да и моих родителей, кажется, видел, когда они однажды заезжали за мной.
Я съежился внутри корсета, тот даже стал меньше давить. Родители тоже растерялись. Генри полез было наружу, проверить, что сталось с тем, кто угодил под колеса, но подскочивший Глупов уже извлек из-под кареты немытое создание лет десяти, в обносках и непонятного пола. В руках у создания была булка; невзирая на хватку Павла, оно вцепилось в нее зубами и рвало, терзало, заглатывало – спеша превратить булку в ничто, пока не отобрали.
– Живой! – выдохнула привставшая Джейн. – То есть живая… живое.
На багажнике уезжающей «доброконевой» человек-кулак, обернувшись, внимательно наблюдал за происходящим.
Павел сощурился, вглядываясь сквозь переднее стекло «федота», узнал отца, улыбнулся и поднял в приветствии руку, другой удерживая рвущееся на волю существо.
– Генри, инженер уезжает, – указала Джейн.
– Так что мне сделать? – возмутился родитель. Голос был сдавленный, потому что он при этом улыбался околоточному. Существо, умявшее булку без остатка, извивалось и дергалось, но освободиться не могло.
– Не о том думаете! – зашипел я, так вжавшись в спинку сиденья, что корсет аж заскрипел, грозя лопнуть. – Он же меня узнает! Джейн, прикрой!
Она мигом вытащила из кармана на спинке переднего сиденья веер, подалась вбок и замахала им как бы перед своим лицом, а на самом деле – заслоняя меня.
От магазина мчался продавец в фартуке. Существо дергалось и подскакивало, как лягушка на противне, но уйти от длани закона не могло. Подбежавший лавочник закатил воришке оплеуху.
– Спокойно! – донесся голос Павла.
Служебная «доброконева» укатила далеко; вокруг шумели, сзади гудели, непрерывно ржала какая-то беспокойная лошадь, и Генри решил действовать. Он приоткрыв дверцу, сунулся наружу и позвал Павла, пытавшегося утихомирить оскорбленного потерей булки лавочника и разбушевавшееся после оплеухи, яростно дергающееся существо.
– Любезный! – позвал отец. – Павел, э… Мсье! Эй!!! – гаркнул он наконец во всю глотку, и Глупов поднял взгляд.
– Здравию желаю, господин МакГрин!
Ну вот, он даже помнит нашу фамилию…
– Здравствуйте, Паша. Послушайте, не могли бы вы освободить дорогу? Понимаете, мы сильно спешим. Я везу, – отец, поправив пенсне, кинул на меня взгляд через плечо, – везу этих дам на вокзал, и если мы опоздаем на поезд, их тетушка, добрейшая женщина, которая перепоручила их моим заботам на три дня, сделает меня несчастнейшим из людей.
Завершив экспромт таким пассажем, Генри решительно кивнул, будто ставя жирную точку.
– Ну, ты загнул, – пробормотала Джейн, продолжая так энергично обмахивать меня веером, что в карете поднялся сквозняк.
Павел пошевелил бровями, пытаясь вникнуть в речь отца. Тут существо, которое он все еще держал за одно плечо, в то время как лавочник сжимал за другое, присело, вынырнуло из просторной фуфайки, служившей верхней частью его облачения, и бросилось прочь. При этом оно исхитрилось лягнуть в пухлое колено лавочника, каковой заорал и запрыгал на одной ноге.
– Стой! – Павел рванул следом.
Отец прыгнул обратно на сиденье. Захлопнулась дверь, и мы покатили. Он вдавил грушу клаксона, огласив улицу свистком. Стоящий на нашем пути лавочник с руганью отскочил, позабыв о поврежденном колене. Мы быстро набрали ход.
– Надеюсь, планы Брутмана не изменились, – Джейн с громким стуком сложила веер. – По-моему, он таки едет на вокзал.
– Судя по направлению, так и есть, – согласился Генри. – Ничего, сейчас догоним.
И мы действительно догнали. Уже возле самой Вокзальной площади я заприметил впереди карету с гербом российских железных дорог и коренастым усачом на багажнике.
Перед вокзалом была выделена площадка для паровозок, где стояли по большей части так называемые таксо, паровые извозчики, выкрашенные желтыми и черными квадратами. Прежде чем выбраться из кареты, я несколько раз глубоко вдохнул и попытался представить себе, что я – молодая ирландская барышня, скромная и тихая, впервые приехавшая в Санкт-Петербург. Надел шляпку, накинул вуалетку на лицо, взял сумочку. То есть «надела», «накинула», «взяла»… будем последовательны, если я теперь женского рода, то так и следует думать о себе самом. То есть самой.