Хозяева Острога - Юрий Брайдер 22 стр.


— Тогда ты его один бей, — радушно предложили Башмаки. — Мы не возражаем. Но только отделай как следует.

— Я бы и рад. Но ведь он мне ничего плохого не сделал, — вполне резонно возразил Темняк.

— А не будешь его бить, сам отхватишь по первое число! — Это уже была прямая и недвусмысленная угроза.

— Я бы вам, ребята, шуметь не советовал, — сказал Темняк, потягиваясь и протирая глаза. — Здесь же не Бойло. Ещё нары поломаем. Лучше разойдемся подобру-поздорову.

Но его мирная инициатива не нашла отклика. Обнаглевшие Башмаки, оставив Бальзама, уже замахивались на Темняка. Но замахивались, надо сказать, зря. Кулаком надо бить, а не замахиваться. Это ведь не дубина.

Пришлось Темняку преподать грубиянам небольшой урок боксерского искусства. Причем бесплатно. Пара фингалов и несколько зубов не в счёт. Бить он старался так, чтобы не нанести соперникам увечий, которые могли бы поставить под сомнение их трудоспособность.

Нары, вопреки ожиданиям, устояли. Башмаков приходилось добивать уже в “глине”, окончательно охладившей их боевой пыл. Лишь после того, как короткая, но впечатляющая расправа завершилась, среди работяг пробежал шепоток:

— Да ведь это же сам Темняк! И как он только здесь оказался? Ему ведь даже с Бойла удалось бежать. Наверное, Хозяева отомстили.

После этого Темняк без всяких возражений занял лучшее место на самом престижном, втором от верха ярусе нар (на верхнем постоянно теснились жаждущие и алчущие), и никто ни при каких обстоятельствах не смел больше самочинно нарушать его сон. Прекратились и драки. Кроме тех, конечно, которые Темняк признавал справедливыми.

Ясное дело, что столь стремительное возвышение чужака (многие здесь Темняка вообще не знали) пришлось по вкусу далеко не каждому. Однако новые уроки боксерского, а также фехтовального мастерства (вот и шест на что-то полезное сгодился), которые он охотно демонстрировал всем недовольным, установили окончательный статус-кво. Вождю не обязательно обожание толпы, ему вполне достаточно благосклонности фортуны.

При первом же удобном случае Темняк завел с Бальзамом дружеский разговор. Стараясь ничем не выдать свою полную неосведомленность, он при помощи наводящих вопросов вызнал всё самое главное и создал собственную версию, объясняющую многие необъяснимые досель загадки.

Оказалось, что гибель людей на Бойле была одной только фикцией, за исключением разве что тех случаев, когда от боешников оставалось мокрое место (как это случилось однажды при взрыве “хозяйской кочерги”).

Раненые, оглушенные и даже испустившие дух боешники не превращались в пепел, как это принято было считать раньше (в пепел превращалась лишь их одежда и амуниция), а попадали в тот самый “аквариум”, где в своё время очнулся и Темняк.

Скорее всего при этом применялся так называемый волновой метод перемещения массы, когда пассажир или груз путешествует в форме пакета электромагнитных импульсов. Таким образом сам Смотритель являлся передатчиком, а “аквариум” приёмником (заодно и лазаретом). Оттуда подлатанных и подштопанных людей отправляли на разные вспомогательные работы, где применение машин было по каким-то причинам нецелесообразно.

Эта каторга могла по праву считаться вечной, поскольку превращение человека в кванты электромагнитного поля и последующее возвращение в прежнюю ипостась весьма благотворно влияли на его организм. Сие Бальзам мог подтвердить как специалист. Люди, прошедшие через лапы Смотрителя, становились практически бессмертными.

Уяснив это, несказанно удивленный Темняк пробормотал:

— А я-то думаю, почему у меня зубы перестали болеть. И фурункул на шее прошел.

Впрочем, эти в общем-то приятные новости ничуть не скрашивали нынешнего существования, которое даже скотским нельзя было назвать. Скотов хоть иногда выпускают попастись на свежей травке, чистят перед престольными праздниками и даже водят на случку.

А тут ничего — ни нормального отдыха, ни элементарных гигиенических условий, ни развлечений, ни хмельного киселя, ни женщин. Только выматывающая работа да скудная кормежка в виде патоки двух видов — густой и жидкой.

Вот и получается, что Хозяин за своё спасение заплатил Темняку черной неблагодарностью. Да ещё неизвестно, какая участь досталась несчастному Годзе.

Эх, знать бы заранее, где упадешь, послал бы туда тешу!

Теперь Темняк работал исключительно ради разминки, да и то нерегулярно. Всё остальное время он посвящал исследованию этого странного места, куда его занесла судьба, а вернее сказать, коварство Хозяина. К сожалению, в своих начинаниях он был одинок.

Острожане, поколение за поколением рождавшиеся и умиравшие в замкнутом пространстве городских улиц, не имели никакой предрасположенности к вылазкам в неведомое. Если Темняк всегда бродил, что называется, сам по себе, то они при первой же возможности старались сбиться в кучу. Фигурально говоря, он был странствующей крысой, а они — оседлыми кроликами.

Город Острог по своей сути являлся гигантской системой жизнеобеспечения, созданной Хозяевами для своих нужд, а впоследствии в явочном порядке заселенной людьми, преследовавшими совсем другие цели. Его внутреннее устройство само по себе было целым миром, причем куда более коварным, чем любой из миров, созданный по законам природы.

Здесь властвовали не слепые стихии, к которым род людской давно успел приспособиться, а некие неведомые силы, вызванные мрачным гением Хозяев из самых потаенных глубин материи.

Человеку, оказавшемуся в недрах Острога без присмотра, предстояла жизнь божьей коровки, поселившейся в двигателе внутреннего сгорания. Вчера она ночевала на клемме аккумулятора, сегодня скуки ради проникла в карбюратор, а завтра пообедает изоляцией распределительного провода.

Да только сам Темняк не видел в этом никакого страха. Его вылазки раз за разом удлинялись, но потом он всегда возвращался в обширную рукотворную пещеру, где денно и нощно шла борьба с опостылевшей “глиной” (А куда денешься? Забросишь работу — и спустя какое-то время захлебнёшься).

Сочувствуя каждодневным страданиям своих товарищей по несчастью, Темняк решил модернизировать этот весьма малоэффективный производственный процесс. Гонять шестами “глину” примерно то же самое, что копать колодец чайной ложкой. Нерационально и утомительно. Гораздо разумнее было бы заставить работать сам ячеистый пол. Ведь это, в сущности, сито, пусть и здоровущее. А любое сито нужно встряхивать. И чем чаще, тем лучше.

В одном из смежных помещений, чей горячий мрак всё время озарялся багровыми сполохами, Темняк отыскал довольно увесистую металлическую чушку, а потом кое-как пристроил к ней поперечину, за которую могли взяться сразу два человека. Получилась трамбовка, пусть и неуклюжая.

Новый инструмент доверия среди работяг не вызвал. Пришлось Темняку в паре с Бальзамом самому взяться за него. Трамбовка производила много шума и брызг, но зато заставляла вибрировать ячеистый пол, что весьма способствовало свободному стоку “глины”.

Двое с трамбовкой заменяли, по меньшей мере, десятерых с шестами. Пять трамбовок — одна в центре, четыре по углам — вообще сделала шесты ненужными. Уровень “глины” сейчас не поднимался выше щиколотки.

Теперь большую часть дня работяги проводили на нарах, посвящая свой досуг азартным играм, издавна популярным в Остроге, а также “стосу” и “дураку”, которым их обучил Темняк. Он же и изготовил первую образцовую — колоду карт. Символы креста, сердец, ромба и лезвия были известны острожанам и прежде, а номиналы карт назывались так (по старшинству, конечно) — Хозяин, Свеча, Иголка, Кисель.

Скоро нашли способ избавиться от надоедливого грохота трамбовок — обмотали их ударные части мягким тряпьём.

Жить понемногу становилось лучше, хотя до настоящего веселья было ещё ох как далеко.

Однажды Бальзам поинтересовался:

— А как сложилась судьба того человека, которому я подлечил на Бойле ногу? В тот момент он выглядел неважно.

— Всё обошлось, — ответил Темняк. — Позже он покинул Бойло вместе со мной. Но после этого мы с ним почти не общались. Недаром ведь у вас говорят: заносчивый, как Свеча.

— Не все Свечи одинаковые, — возразил Бальзам. — Знавал я здесь одного. Тыром звали. Так тот был милейшим человеком.

— Тыром, говоришь, — сообщение это весьма заинтересовало Темняка. — А почему “был”? Где же он сейчас?

— Не знаю. Что-то давно его не видно. Где-то, наверное, запропастился.

— Странно… Каким это образом человек может здесь, как ты выражаешься, запропаститься?

— По глупости может. Сунется туда, куда не следует, и запропастится, — тут Бальзам явно намекал на Частые отлучки Темняка. — А ещё его могут Хозяева к себе потребовать. Всякое бывает…

— Ты про Хозяев поподробнее расскажи, — попросил Темняк, в глубине души лелеявший надежду отыскать своего обидчика.

— Ты про Хозяев поподробнее расскажи, — попросил Темняк, в глубине души лелеявший надежду отыскать своего обидчика.

— Про них я знаю не больше твоего. А то и меньше… Ты лучше у Куклима спроси. Он до того, как сюда попасть, в услужении у Хозяев состоял. Запанибрата с ними был. На чем и погорел.

Куклим Ножик, личность в общем-то ничтожная, к вниманию такой влиятельной особы, как Темняк, отнесся совершенно равнодушно. Если, к примеру, тот же Бальзам ощущал себя здесь птенцом, выпавшим из родного гнезда, и чаял туда вернуться, то Куклим был птенцом, гнездо которого сгорело вместе со всеми упованиями. На верхотуру он был взят ещё ребенком и иной жизни, помимо услужения Хозяевам, себе не представлял. Люди для него были чужими.

Главным достоинством Куклима (в понимании Хозяев, конечно) была его неординарная внешность — внушительный кривой горб и длиннющие руки, достававшие до земли даже в стоячем положении (хотя какое стоячее положение может быть у горбуна!).

А сгубила Куклима преступная связь с другой хозяйской любимицей — лысой, косоглазой карлицей — плодом которой, как ни странно, стал совершенно нормальный человеческий детеныш, что свело на нет громадную селекционную работу, проведенную Хозяином. (Он, наверное, мечтал на потеху сородичам вырастить племя лилипутов.)

Рано лишившись людского окружения, Куклим не имел привычки к словесному общению. Каждое слово из него приходилось выдавливать чуть ли не силой.

— Долго ты у Хозяев прожил? — поинтересовался Темняк, искренне желавший наладить с уродом нормальные отношения.

— Не считал, — не слишком любезно ответил тот.

— Понравилось тебе у них?

— Жить можно, — он пустыми глазами покосился на царивший вокруг содом пополам с гоморрой.

— Назад не хочешь?

— Кто же меня возьмёт…

— А как ты с Хозяевами общался?

— Никак.

— Вообще никак? — удивился Темняк.

— Я никак. А они по-всякому. Когда пнут, а когда и приласкают.

— Не заливай. Разве можно приласкать, рук не имея.

— Зачем им руки. Острог они и без рук построили. Им всё послушно. И воздух, и камни, и самые разные вещи…

— Как же они между собой якшаются? Трудно ведь безъязыким знакомство водить.

— Это тебе трудно. А им всё на свете легко. Надо будет, они друг друга через весь город услышат.

— Каким, интересно, образом? — Весь разговор строился таким образом, чтобы вытянуть у собеседника как можно больше информации.

— Не важно. Это не нашего ума дело, — отрезал Куклим.

— А если вокруг Хозяина сияние появляется, что это может означать?

— Да всё что угодно.

— Ну например?

— Так они свои чувства выказывают. Злятся. Или требуют что-то. Любовь демонстрируют, — Куклим тяжко вздохнул, вспомнив, наверное, о своей разлюбезной карлице.

— К кому? — поразился Темняк.

— Друг к другу. Они ведь, как и мы, разнополые. Если самку похоть обуяла, так она аж огнем пылает.

— Именно самку?

— Конечно. Они у них в этом деле главные.

— А как отличить самку от самца?

— Пока её не прихватило, ничем.

— И ты при их любви присутствовал?

— Нет. Для этого у них другие места имеются.

— Занятно… Ну а вообще. Чем они живут?

— Как и мы, жратвой.

— Это понятно. Жратвой и клопы живут. Но ведь мы, нажравшись, развлекаемся. Играем во что-нибудь. Поем, пляшем. Пируем в конце концов.

— Они тоже пируют. Залезут в специальное корыто и пируют. Им ведь шкура сразу и пасть, и желудок заменяет. Бывает так насосутся, что сами себя в косичку завивают.

— И всё? Скучновато…

— Тебе их жизнь не понять. Они живут, как бы это лучше сказать… полнее нас. Ярче. Иногда целые представления устраивают. Собираются кучкой и начинают светиться. В воздухе всякие картины рисуются, только нашему глазу их не уловить. Да и вообще… Нам о Хозяевах судить, что клопам о людях. Почему, дескать, у одних кровь сладкая, у других горькая, а у третьих хмельная. Чтобы понять Хозяев, надо, самое меньшее, влезть в их шкуру.

— Вот уж куда меня не тянет! — Темняка даже передернуло, чему в немалой степени способствовали воспоминания о визитах Хозяина в стойло Годзи.

— Отсюда и беды наши, — горько вымолвил Куклим. — Никто не может представить себя в чужой шкуре…

— Раньше, значит, ты выше обитал… — задумчиво произнес Темняк.

— Выше, много выше, — подтвердил горбун.

— А дорогу туда можно найти?

— Можно. Если всем нам за это дело дружно взяться, да ещё баб позвать, чтобы веселее было, то поколений этак через пять-шесть найдем.

— Хочешь сказать, занятие бессмысленное?

— Конечно. Хотя самих Хозяев и не видно, без их воли здесь ничего не происходит. Кого-то они берут к себе, кого-то вышвыривают вон. Кого-то казнят, кого-то милуют… Люди не в силах ничего изменить. Даже и не пытайся.

— Но ты их, похоже, не осуждаешь.

— За что их осуждать… Они-то без нас проживут, а мы без них вряд ли.

— А сейчас выслушай одну историю и скажи, что ты по этому поводу думаешь. Человека, не важно какого, видели внизу, на улицах. Потом он появлялся здесь, на верхотуре. И вновь отправлялся вниз. Такое возможно?

— Ну, не знаю… — Куклим задумался. — Попасть сюда можно только при содействии Смотрителя. Если его специально послали за тобой или ты погиб на Бойле. Но вот как потом вернуться назад? Нет, ничего не могу сказать.

Про лестницу в небо, на самом деле служившую спуском в отхожее место, Куклим, как видно, ничего не знал. Ну и ладно. Что можно взять с этого нежного, оранжерейного растения, любовно взлелеянного всесильным садовником, а потом за ненадобностью выдавленного в грязный и вонючий чулан? Он и так рассказал немало любопытного.

От доверительных бесед с работягами толку было ещё меньше. Все они в разное время попали на Бойло, провели там несколько схваток, в конце концов потерпели поражение и после встречи со Смотрителем, одно имя которого до сих пор вызывает у многих дрожь, оказались на верхотуре, ставшей для них не вожделенным раем, а неизбывным адом.

Некоторые, правда, успели побывать и на других работах, столь же изнурительных и внешне совершенно бессмысленных: сортировали по размерам какое-то сыпучее вещество, напоминавшее гравий, дробили примитивными колотушками окаменевшие куски “хозяйской желчи”, сбрасывали в жерло огнедышащего колодца целые охапки “хозяйского пуха”, но принципиального значения это не имело. Везде было примерно одно и то же.

С каждым днем Темняк всё больше убеждался в том, что пассивное ожидание — занятие бесперспективное. Или сойдешь с ума от тоски, или случайно утонешь в “глине”. Надо было, не обращая внимания на неблагоприятные пророчества, самому искать выход из этой ловушки.

Желательно, конечно, вверх. Звёзды всегда предпочтительней, чем земляные норы. Но коли это невозможно или связано с чересчур большим риском, то можно и вниз. Если нельзя довести дело до конца, лучше всего начать его с самого начала.

Недра Острога, в которых всё время что-то создавалось, а что-то другое, наоборот, распадалось, не имело деления на этажи — из каморки, где и разогнуться нельзя, можно было попасть в бездонный провал или просторные палаты, казалось бы, даже не имевшие потолка.

Местами здесь пылал нестерпимый свет, а местами царила непроглядная мгла. Заблудиться в этих техногенных джунглях было куда опаснее, чем, например, потеряться в безводной пустыне, населённой змеями и скорпионами. Отправляясь в разведывательный поход, Темняк каждый раз брал с собой пригоршню блесток, большие запасы которых он случайно обнаружил среди тряпья, служившего для каторжан одеждой. Мазок, оставленный блестками на стене, сиял в темноте, а на свету переливался всеми красками радуги, словно голографическая метка на фирменном товаре.

Покинуть прежнее пристанище можно было несколькими путями, однако большинство из них неминуемо заводили в тупик. Более или менее перспективными выглядели только два. Один из них был сравнительно безопасным, но довольно долгим. Второй — короткий — напоминал полосу препятствий, предназначенную для тренировки ещё не существующей в реальности звёздной пехоты.

На сей раз Темняк решил воспользоваться именно вторым путем, поскольку старый революционный лозунг “В борьбе обретешь ты право своё” был как-то ближе его душе, чем народная мудрость “За сладкими пряниками семь верст ходить надо”.

Сначала он полз по какой-то трубе, куда могли в любой момент подать пусть и не смертельный, но весьма мерзопакостный газ, напоминавший земные лакриматоры, широко применяемые полицией при подавлении массовых беспорядков, потом пробирался по темному и жаркому коридору, где с потолка падали капли раскаленного металла, не менее опасные, чем пули, а затем вплавь преодолевал бассейн, наполненный крутым рассолом, уровень которого постоянно менялся от полуметра до самого потолка.

Назад Дальше