Они не успели отъехать, как тут же, в каких-то пяти сотнях метров от штаба, навстречу им по шоссе начали катиться одна за другой легковые и грузовые машины. Они возникали в тумане рассвета и стремительно проносились к Вязьме.
Бурнин проехал еще километров десять вперед. По магистрали уже стало трудно продвигаться от беспорядочности встречного потока, который рыкал моторами и истошно вопил сигнальными гудками, угрожая затором. Сплошная вереница машин сгущалась, уплотняясь, и начала обгонами заливать всю ширину дороги. Это были колонны дивизионных тылов, санитарные обозы, походные редакции и громоздкие интендантские машины с зимним, еще не розданным обмундированием.
Бурнин остановился и задержал несколько встречных водителей, заставив их съехать на обочину. Он потребовал объяснения от начальника транспорта.
Тот сбивчиво говорил, что танки ворвались в тылы «Дона» и «Припяти» и сеют панику. Тылам было приказано отходить, но куда — они и сами не знали...
Здесь уже слышался артиллерийский бой, взрывы.
Бурнин колебался: приказать отходящему транспарту маскироваться в ближних кустах или позволить следовать дальше, чтобы не загромоздили пространства, которое понадобится в ближайший срок для ведения боя...
Он представлял себе, как вчера вечером разъяренным стадом кидались на окопы переднего края стальные туши вражеских танков, извергая огонь, затаптывая проволочные заграждения, в то же время взрываясь на минах, как отдельные из них прорвались через окопы, влетели в расположение штабов, в села, в деревни, в рощицы, полные землянок и блиндажей, как за ними лающей стаей мчались немецкие мотоциклисты с пулеметами и минометами, с криком, гвалтом, пальбой, и как от внезапности подымались в бегство эти тылы...
Сколько отважных ребят уже попало под гусеницы, отражая вражеский натиск, сопротивляясь! А эти не выдержали, текут как попало, лишь бы спастись...
Бурнин отпустил их и отрядил связного к Балашову с просьбой выслать на шоссе не менее роты регулировщиков, чтобы прекратить безобразие и не допустить заторов, особенно потому, что приближающееся утро грозило ударами авиации по дорогам и переправам.
Однако по мере продвижения к западу Бурнин заметил, что на шоссе появились регулировщики. Машины с фронта здесь двигались ровно, не затопляя дорогу. А на днепровской переправе не то что не было сутолоки, но даже царил порядок, хотя сюда уже доносилась стрельба из винтовок и пулеметов.
У контрольно-пропускного пункта к Бурнину подошел старший лейтенант с красной повязкой.
— Начальник КПП Шутов, — назвался он. — Товарищ майор Бурнин? Вас «Волга», первый, вызывает.
Спустившись в блиндаж, Бурнин увидал Ивакина с телефонной трубкой в руке. Он сидел на скамье, сняв каску, ероша свои седоватые повлажневшие волосы, и спокойно говорил с Балашовым:
— Первой продвинулась на новый рубеж часть Щукина. Дальше Дуров прошел, тоже располагается на заданном рубеже. Мало их. Тылы утекли, где-то они там у вас. Надо вылавливать, возвращать. Части Волынского отошли не все: слева на них навалились фашистские танки с мотопехотой. Арьергард оторвался, ввязался в бой. Слышно — бой продолжают. Дивизия Старюка помята с фланга, с направления «Дуная», однако с боем отходит через понтонную переправу...— Ивакин говорил повествовательно, разъяснял без спешки, даже шутил. Бурнин почувствовал, что и Балашов ему отвечает тоже спокойно.
— Тут твой помощник прибыл кстати, Бурнин, — продолжал Ивакин. — Не беспокойся, мы с ним позаботимся вместе об этом... Слушаюсь... Да, так точно. Оба запасных батальона с боем вышли с направления «Ангары». Я их для того и использовал... Слушаюсь... В царской армии говорили: «Рад стараться!» — Ивакин усмехнулся, явно получив одобрение Балашова. — Нет, боепитание, думаю, будет в порядке. Ты прикажи мне кухни прислать, — если успеют, то сразу с горячей пищей. Штук десять кухонь... Да нет, без всяких шифров, без символов и псевдонимов — пищу горячую! Кухни! — Ивакин кончил свои сообщения и слушал. Вдруг дернулся нетерпеливо. — Какой такой может быть политотделу отход?! — вдруг вспыхнул Ивакин. — Скажи им, что они мне нужны впереди... Да. И вместе с редакцией, с типографией. Их место — тут, рядом со мной. А в политотделе оставить двух человек. Если будет приказ отходить, то им шоферы и бойцы охраны помогут. В охране оставь им не больше двух отделений, а остальных всех тоже ко мне! Я их научу гранаты под танки бросать... Ладно. Если позволишь, Петр Николаевич, Бурнина я здесь пока удержу. Мне нужен помощник. При первой возможности освобожу его... Понимаю, что он тебе тоже нужен... Есть связь держать!
— Ну, здравствуй, товарищ Бурнин! Пошли на дорогу. Дела у нас с тобой — горы Кавказские! — воскликнул Ивакин.
Они вышли из блиндажа КПП на шоссе, где ожидал броневик Ивакина и мотоциклисты Бурнина.
— Командарм приказал срочно выставить по правому берегу заслоны, задерживать отходящих и приводить их в воинский вид, пока на левом берегу наши части прочно займут рубеж, — продолжал Ивакин. — На деле теперь доказывай, что ты, как по-царскому говорили, «штаб-офицер»! Ведь я еще в царской армии побывать успел... Не веришь? По-твоему, я молодой? — чуть с похвальбой сказал он, и при этом курносое лицо его показалось еще моложе и чуть наивным.
Члена военного совета армии Ивакина Бурнин знал как человека, которого любили бойцы и уважали командиры. В первый момент он производил на скептика впечатление слишком шумного бодряка, который нарочито подделывается под народный говор, чтобы быть ближе к массе. Но при более близком знакомстве умному человеку делалось ясно, что живой темперамент, шумная говорливость и простота — это свойства его характера. Он говорил многовато, но не болтал, а все время сам действовал...
После сумбура, который творился по пути на шоссе, вид района, где вмешался в стихию Ивакин, наконец несколько успокоил Бурнина.
Заградительные отряды, выставленные членом военного совета из состава запасных батальонов, выдвинутых вчера к передовому КП, уже начали образовывать с запада новый рубеж, насыщенный пулеметами, автоматами и противотанковой артиллерией. По мысли Ивакина и Балашова, этот импровизированный рубеж должен был послужить заслоном, пока на указанных и ранее оборудованных позициях наладится настоящая оборона силами отходящих частей. Вперед он успел выслать группу разведчиков.
— Черт, всю ночь не спал, и сна ни в одном глазу! — сказал Ивакин. — Из драпачей сформировал уже около двух батальонов справа, а новые резервы для формирования так и текут! Теперь уже самих драпачей в заградители ставлю!.. А знаешь, Бурнин, пожалуй, у нас за левым флангом очень серьезный прорыв! — сказал Ивакин, понизив голос. — И на нашем правом беда: связи-то с Мушегянцем и Лопатиным так и нету! От Острогорова и Ермишина тоже ни слуху ни духу, и Чалого нету. И куда подевался?! Как в воду! Ну, как ты считаешь, Балашов-то командовать будет? — вдруг спросил, прищурясь, Ивакин интимно и доверительно, так что Бурнин смутился. Он все не мог привыкнуть к своей новой роли оперативника штаба армии и потому при подобных вопросах в первый момент чувствовал как бы подвох.
— Вы же сами, товарищ член военного совета, его знаете, — неуверенно ответил Бурнин. — А сейчас он, как вы...
Ивакин не понял и поднял брови:
— Это как?
— Ночь не спал, и сна ни в одном глазу! — повторил Бурнин. — Энергичный и злой. Командовать будет, было бы кем! — заключил он.
— Верно. Пожалуй, пока и некем! Ты, да я, да мы с тобой, а фронт прет на восток не полками, а кашей какой-то... Я мальчишкой один раз пшена, не знаючи, полгоршка насыпал,— знаешь, каши потом сколько вышло! Так же вот пёрла! Ух, мамка мне трепку дала!.. Ну, и за эту «кашу» нам тоже, конечно, не ордена получать! — Ивакин нахмурился. — Впереди из запасных-то батальонов, кажется, ребята лихие, битые!.. — заключил он с мрачной веселостью.
— Генерал-майор приказал докладывать информацию о частях. Пехотинцы, которые в беспорядке отходят, из каких дивизий, полков? — спросил Бурнин.
— Да тут всякой твари по паре. Я уже доложил: частично отбились от Старюка, а большинство — от левых соседей. И с левого фланга Дубравы, с «Дуная», несколько батальонов прорвались с боем. Часа через два уясним себе больше, когда формирование наладим.
— Спрашивали их об обстановке?
— И расспрашивал, и допрашивал... Что с них взять! Никто же не скажет, что первым удрал из окопов. Все уверяют, что уходили «последними», «когда никого не осталось»... А бой-то на западе вон как идет! Значит, наши дерутся там. Слышишь?! — бодро сказал Ивакин. — Значит, кто-то еще после этих «последних» держится!
Фронт на западе и на севере к утру начинал бушевать с новой силой.
В сопровождении мотоциклистов Бурнин и Ивакин на броневике выехали дальше вперед, за переправу, и вскоре свернули налево с шоссе, на широкую просеку. В лесу пока было еще темновато, тут словно лишь наступил рассвет, и туман был гуще.
В сопровождении мотоциклистов Бурнин и Ивакин на броневике выехали дальше вперед, за переправу, и вскоре свернули налево с шоссе, на широкую просеку. В лесу пока было еще темновато, тут словно лишь наступил рассвет, и туман был гуще.
Ивакин остановил броневик, и они оба вышли. Навстречу им по грунтовой дороге шли машины, орудия. Текли опять-таки беспорядочной массой, во всю ширину просеки, вытесняя всех пеших в лес, за обочины. В машинах было набито людей до отказа.
Ивакин, Бурнин и пятеро мотоциклистов остановились среди шоссе, возле броневика. По приказу Ивакина, регулировщик подал сигнал остановки движения.
— Стой, сто-ой! — скомандовал Бурнин, держа в руке пистолет, и выстрелил в воздух. Машины притормозили. Ивакин скинул плащ и шинель, вышел вперед.
— Куда, товарищи артиллерия?! — воскликнул он. — По какому маршруту отходите? Командиры машин, ко мне!
Распахивались дверцы кабин, нестройно, растерянно выходили командиры, в робком смущении потянулись к Ивакину.
— Бегом! — прикрикнул Ивакин. — Ездите шибко, а к командиру — вразвалочку?! Что за новая дисциплина, товарищ капитан?! Спрашиваю: куда отходите, по какому маршруту, какая часть?
Столпившиеся шестеро командиров молчали.
— Там танки, товарищ дивизионный комиссар! — пояснил старший лейтенант артиллерии. — Танки прорвались...
— Раз прорвались, значит, их уничтожить надо! А вы куда? За Москву? До Урала, что ли? Горючего все равно не хватит!
— Орудия, технику надо спасать! — смущенно пояснил капитан, подошедший первым.
— Куда спасать?! На что они, если из них не стреляют? Бросайте орудия да в кусты на карачках ползите! Бесстыдники! Ваша должность, капитан?
— Командир дивизиона «ЛАП», капитан Самарин.
— Вы были приданы дивизии Волынского? Значит, пехоту бросили? Или приказ на отход?
Капитан молчал, опустив голову. Младшие тоже потупились, только сейчас поняв всю глубину своего преступления, может быть даже ожидая рокового решения дивкомиссара тут же, на месте...
— Та-ак! — укоризненно произнес Ивакин. — Ну, вот что; вот здесь, вправо и влево, занять огневую! Расположить орудия на прямую наводку на случай появления танков противника с этого направления! Будете называться первым особым противотанковым дивизионом левого передового заслона. Ясно?
— Слушаюсь, расположить орудия на прямую наводку. Называться первым особым противотанковым дивизионом левого передового заслона! — отчетливо произнес капитан, чувствуя, что гроза миновала.
— Просека позади вас шестьсот — семьсот метров. Еще восемьсот по шоссе к востоку — днепровская переправа. Ваша задача — не подпустить фашистов к переправе, — пояснил капитану Ивакин, — стоять до последнего снаряда и до последнего человека.
Сзади на остановленные машины уже наседали тревожные, нетерпеливые гудки, десятки сигнальных гудков.
— Товарищи мотоциклисты! Поезжайте втроем вперед, прекратите там этот концерт! — приказал Ивакин. — Это демаскировка техники перед противником. Передайте всем: за сигналы — расстрел!
— Товарищ лейтенант, подберите себе отделение бойцов, организуйте на просеке, на глубине четыреста метров отсюда, контрольно-пропускной пункт, — приказывал Ивакин молодому командиру, который стоял перед ним навытяжку, руку под козырек. — Боевую технику и боеприпасы будете направлять на три километра отсюда в тыл. Интендантским машинам приказываю сосредоточиваться не глубже пяти — семи километров по шоссе. Вон вижу машину с гранатами. Замаскировать ее тут, на опушке, и разгрузить. Гранаты, мины, бутылки, патроны нужны под рукой... Командир дивизиона, исполняйте приказ, — обратился Ивакин к капитану-артиллеристу. — Не стойте, действуйте, черт вас возьми! Ищите позиции. Я их, что ли, буду для вас выбирать?! Через сорок минут мне доложите через связного. Я — рядом тут, на шоссе.
«Молоде-ец! — думал Бурнин, — А говорят — не военный! Дай бог военному!..»
Группы пеших стрелков продолжали двигаться по опушке за обочиной дороги, шли в беспорядке, бесцельно, бездельно, винтовки на ремень, вразвалку, вразброд; слышался гомон, выкрики, ругань.
— Сюда, Бурнин, — позвал Ивакин, сам легко перепрыгивая канавку за обочиной. — Стой, пехота-матушка! Стой, царица-полей! Куда дуете, братцы родные, землячки?! — издевательски призвал Ивакин. — Горьковские, что ли, пошли по домам?! Матерно слово нижегородское слышу по-волжски, на «б»! А ну, все ко мне!
Мгновенно возле простоватого, курносого, рослого и решительного человека с седыми висками, с ромбами на петлицах скопилось около сотни бойцов и командиров. Пехота соскакивала и с машин, бежали к Ивакину. Все они пешими или на попутных машинах покидали фронт, подчиняясь стадному чувству. Никто из них не хотел бежать от врага. Слыша призыв командира, бегом пустились к нему в жажде организации и подчинения... Вот их стало уже около полутора сотен, и еще подходили. Ивакин задумчиво и насмешливо наблюдал, как они собирались.
— Станови-ись! В две шеренги, без званий, подряд все, бойцы и командиры! Станови-ись! — спокойно и властно командовал Ивакин.
— Растянулись! Подстраивай сзади третью шеренгу! — крикнул он, когда оказалось, что, ежесекундно пополняемый подходящими пехотинцами, строй извивается как змея. — Равняйсь! Смирно!
С его голосом, с его бодростью дисциплина входила в движения и выправку бойцов, в их сердца, в их сознание.
— Политсостав, средние и старшие командиры, ко мне! Бего-ом! — скомандовал Ивакин.
К Ивакину подбежали с десяток политруков, лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны, майор. Ивакин ревниво осматривал, у всех ли политработников целы нарукавные звездочки, знаки различия на петлицах.
— Товарищ старший политрук, что это у вас выражение лица как у прошлогоднего огурца?! Чего раскисли? — обратился Ивакин к стоявшему ближе других. — Бодрей! Бойцы-коммунисты, выйти из строя... Пять шагов вперед шагом марш!
Ряды заколебались, человек тридцать вышли вперед.
— А комсомол?! — крикнул кто-то из строя.
— Комсомол, тоже выйти! — отчетливо приказал Ивакин.
Группа человек в пятьдесят комсомольцев выдвинулась из рядов.
— Товарищ майор, составьте список коммунистов, — приказал Ивакин. — Коммунистическая рота! — вдруг повернулся он к собравшимся. — Этот рубеж защиты нашей столицы Москвы оставляю на вас. Разбирайте с машины гранаты, бутылки — танки уничтожать. Не отступать ни шагу. Старший политрук, как фамилия?
— Иванов, товарищ дивизионный комиссар.
— Очень хорошая фамилия! Самая лучшая! Оставляю тебя комиссаром коммунистической роты. Майор?
— Медведев, — отозвался тот. — Командир стрелкового полка.
— А где же ваш штаб?
— Отбился, товарищ дивизионный комиссар.
— А не то и вперед на колесах ушел! — со злой насмешкой выкрикнул кто-то бойкий из заднего ряда.
— И так бывает! — ответил Ивакин. — Назначаю вас, товарищ майор, командиром коммунистической роты противотанкового заслона.
— Спасибо, товарищ дивизионный комиссар! — воскликнул майор.
— А беспартийные что же, не русские?! — крикнули из оставшихся рядов.
— Кто крикнул — ко мне! — энергично скомандовал Ивакин.
Молодой боец неуверенно вышел из строя, на ходу одернул шинель и смущенно подходил к члену военного совета.
— Бегом, бегом! — поощрил Ивакин. — Теперь докладывай, что хотел.
— Да как же одни коммунисты, товарищ дивизионный комиссар? — растерянно произнес боец.
— Коммунистам я приказываю быть впереди: пусть будут примером. А если охотники есть, я не препятствую. Охотники на уничтожение танков, чтобы стоять до конца, — пять шагов вперед, шагом марш!
Все поголовно прошли эти пять шагов.
— Ну, смотрите, братцы! Взялись — так взялись! Не пропустить фашиста! В другой раз не драпать! — строго сказал Ивакин.
— Так там же внезапно, товарищ дивизионный, а тут будем ждать! Другая материя! — крикнул тот же боец, осмелев.
— Известно, другая! — поддержали его.
— Ух ты-ы! Ма-ате-ерия! Эко ведь слово-то! — смешливо передразнил Ивакин. — Товарищ майор и вы, товарищ старший политрук, принимайте командование, — распоряжался он. — Товарищ политрук, идите сюда. Отберите из коммунистов десять человек. Вот там, на опушке, поставьте заградительный отряд, во главе — лейтенанта и младшего политрука. Задержанную пехоту группировать вот там, на вырубке справа. Там вырубка есть... Задержанных направлять поротно на формировочный пункт, за переправу. Возьмите связистов с проходящих машин. Мой КП на три километра сзади, по ту сторону моста, возле шоссе. Подвести ко мне телефонную связь. Транспорт порожний и тыловой не задерживать: где надо, его задержат. Рядом с вами артиллеристы. Свяжитесь, установите взаимодействие...
Ивакин повернулся к Бурнину.
— Видал, как взялись?! — радостно сказал он и пояснил: — Когда боец драпать начал, он злой! На фашиста злой, на себя самого — за то, что силы и смелости не хватило крепко стоять, и на нас с тобой — поделом! За то, что мы его не удержали. Эта злость у бойца — хорошее чувство, святое, его нарушать не надо. Это чувство от совести, от души, от сердца и от любви к родной нашей земле. Надо, чтобы эта злость не в матерном слове исхода искала, а в боевых делах. Тут и есть моя и твоя задача. Вот так, товарищ майор, это делается по-нашему, по-простому, на скорую руку. А теперь папиросу дайте и начинайте творить по-ученому, по-штабному... Было важно хоть сотни две посадить тут, на этой дороге, в засаду для обороны от танков, и артиллерию хоть какую-нибудь поставить... Теперь впереди уже есть заслон, и справа поставлен вот такой же, как этот. Под их прикрытием и давайте строить что-нибудь посерьезнее... Я вам полковника обещал в товарищи. Едем. Двух ваших мотоциклистов пока оставьте для связи тут, у майора Медведева.