— Аркашку? Я?
— Угу, — Колосов кивнул. — И еще три дня назад я бы не поверил ни единому твоему слову, вздумай ты это отрицать. Но.., но сейчас кое-что изменилось, и я готов слушать.
Консультантов снова тяжело заворочался.
— Ни хрена себе… Аркана замочили… А кто? — спросил он, и вопрос этот — перл наивного любопытства — вызвал на лице Свидерко хищную улыбку.
— Только не надо мозги нам пудрить, что ты вот за это, — Колосов указал на выбитый глаз Клиники, — и за это, — изящный жест относился к татуировке, — не собирался с Арканом счеты сводить. Не угрожал ему.
— А за что за это? " — Клиника скосил глаза на татуировку.
— А вот за эти «единственные глаза» у Макс.
— То есть?
— Ведь не секрет, что именно Аркан стал причиной смерти некой гражданки Морозовой, а?
— Слушай, какой еще, на хрен, Морозовой? Да кто это?
И Колосов увидел… Клиника действительно не помнит ту несчастную, которую при испытательном взрыве лжеаммонита убило осколком металла. Не помнит?! Нет, вспомнил. Вспомнил, но…
— Ну, вы и даете, — хмыкнул он. — Это же надо, такую хренотень обо мне вообразить!
Колосов встал и отошел к бассейну. Ах ты какая липа… А он-то, идиот, уши развесил… А ведь Королев божился, что ни своего увечья, ни того обмана, а особенно смерти той несчастной девчонки, перед которой он якобы там, на этом «полигоне», красовался, Клиника Севастьянову не простит. А он… «Сильно нравятся единственные глаза»… Это ж надо свалять такого дурака, так проколоться!
— Ладно, Макс. — Он обернулся к Консультантову. — Бог с ней, с гражданкой Морозовой, раз у тебя память такая короткая. Значит, я так понимаю с твоих слов, что и Севастьянова, Аркана, ты категорически не убивал?
Клиника, не утруждая себя словами, смотрел в бирюзовую воду бассейна.
— Но только не говори мне, что вы с ним с тех пор, как он вышел, вообще не встречались.
— Ну, встречались, и что?
— Причина?
— Его инициатива была. Он утрясти кое-какие напряги хотел, объясниться.
— А, значит, были все-таки у него причины тебя бояться?
— А у многих, знаешь, есть причины меня бояться. Не далее как час назад и тут кто-то тоже… Ну, ну, не буду, не буду, опер, на мозоль тебе давить, на любимый. Скажем так, кто-то просто не успел испугаться, все ведь произошло так быстро. — Клиника снова потрогал разбитую губу, хмыкнул.
— Чего же ты «ствол» с собой даже в баню берешь, а патроны к нему забываешь? — ехидно осведомился Свидерко.
— Щажу дураков.
— Вот, значит, как…
— Угу, вот так. — Клиника обернулся к Колосову.
Казалось, разговор начинает его увлекать всерьез. — А насчет Аркана… Ну, положим, даже если бы он инициативы не проявлял, я бы и тогда его пальцем не тронул, дохляка.
— Такой ты великодушный? — спросил Колосов задушевно.
— Да надоело мне. — Клиника потер лицо рукой. — Мне сорок лет, ребята… Эх, годы-годы, кони мои вороные… Надоело мне все это, поняли вы?
Я хочу жить. И хочу жить так, как хочу. У меня есть все. Я очень, очень богатый человек. Я могу платить наличными. На жизнь мне хватит. А насчет остального… Да Аркан такая мразь, что об него и рук-то марать неохота приличному человеку.
— Кабаре на Фестивальной тебе принадлежит? — спросил Колосов.
— Ну, мне, а что?
— Колосов назвал еще пару адресов из списка Яузы.
Консультантов кивнул: и это мое, и то мое тоже.
— Ну, и как же Севастьянов намеревался утрясать с тобой ваши сложности? — поинтересовался Свидерко.
— Да не с пустыми руками. У него было ко мне дельное финансовое предложение.
— Выкуп, значит. Слыхал, Никита? Штраф вроде уплатил. И какое же предложение?
— А если я тебе не скажу, что, понятых сразу вызовешь? «Ствол» оформлять начнешь, наручники наденешь?
Свидерко хотел было встать, Колосов махнул ему, сядь, не заводись ты, ради бога!
— В следующий раз, дай срок, сам у меня кровью — умоешься, каратист, — не унимался Клиника. — Кстати, бани эти тоже мои, поняли? Я вот еще счет вам через суд пришлю на возмещение морального ущерба.
— Что Севастьянов тебе предлагал? — спросил Колосов.
— Цирк приобрести.
— Что?
— Ну вот, кому ни скажи, все только ахают — с катушек вы, мол, Макс Георгич, едете. Что, думаете, не знаю, что за моей спиной болтают? Все знаю. — Клиника был грустен. — Придурки они. Придурки, дальше своего носа не видят. Серость сплошная.
Из дальнейшей уклончивой беседы они узнали, что в апреле при посредничестве Севастьянова и по его инициативе Консультантов вел переговоры с коммерческим директором сети развлекательных заведений «Ространсшоу» Броммом. И результатом этих переговоров стала покупка Консультантовым контрольного пакета акций закрытого акционерного общества «Арена», более известного как передвижной цирк-шапито.
— Они тут, под Москвой, сейчас гастролируют, — буднично сообщил Консультантов. — Вложения, что я сделал, вроде окупаются. Сборы все эти два месяца неплохими были, коммерческий директор меня извещает регулярно.
— Нет, Макс, это не мы, это ты даешь, — вздохнул Свидерко. — Такими делами вертел и докатился.., цирк приехал!
— Да ладно тебе зубы скалить, в натуре! Ты вообще давно зад от стула-то в кабинете отрывал? — огрызнулся Консультантов. — Знаешь, о чем народец — не у вас тут, в столице вашей, а на периферии шушукается, языком мелет? Не знаешь? Я вот два года назад «бабки» кой-какие наскреб, в бумажную фабрику под Петрозаводском вбухал. Так два раза подряд у меня там склады поджигали. И кто поджигал? Конкуренты? Как же! Свои же, местные, голь, шантрапа.
Пивзавод в Туле хотел открыть — опять поджоги, сплошной саботаж. Я им говорю — мужики, в чем дело? Вам же работа, я вам деньги плачу — работайте.
Я буду жить хорошо и вас не обижу. А они… А, да что там говорить?! А цирк — это такая штука, — Клиника вдруг улыбнулся, — к цирку зависти у народа нет.
Одно восхищение и любопытство. Приходят, деньги платят, смотрят. Да что цирк, это только начало! Доведется, я и луна-парк, и планетарий куплю, а в Диснейленд какой-нибудь их хренов деньги вложу. Слыхали: детки — наше будущее? А будущее порой неплохие дивиденды приносит.
— Я гляжу, таким ты, Макс, коммерсантом заделался, — заметил Свидерко.
— Я просто хочу жить так, как хочу. И буду.
— Вы встречались с Севастьяновым у тебя в «Ночи»? — спросил Колосов. Пора было задавать фигуранту конкретные вопросы.
— Ну, встречались.
— Он был один?
— С бабой своей.
— Что за баба?
— Ну, артистка вроде. Циркачка. Они ж теперь вроде все у меня на хлебах — вся труппа ихняя.
— Имя, фамилия?.
— Ирина, кажется, нет, вроде Илона… Говорила, что она полька.
— А ты сам-то в цирке был? Раз уж он теперь твое капиталовложение?
— Нет. Сына вот все обещаю свозить.
— Сына? У тебя. Макс, сын есть? — Колосов не ожидал услышать такое.
— Три года пацану. Смышленый, дошлый такой.
Ну, мой наследник!
— И ты женат?
— Я не женат. — Клиника усмехнулся. — Свободен как ветер. Но к наследнику моему это отношения не имеет.
— Прежде ты эту женщину с Севастьяновым видел?
— Нет, прежде он приезжал всегда один, потом с Броммом.
— По какой причине вы в последний раз виделись, только не говори, что ты его пригласил на стакан вина.
— Он мне звонил. Они, ну, цирк, кредит должен был получить банковский под мои гарантии. Ну, обговорили то, се.
— Эти свои показания можешь как-то подтвердить?
— Приезжайте ко мне в офис, я юриста позову, смотрите бумажки-документы, раз мне не верите.
Я чистый. В полном легале. И даже налоги плачу аккуратно.
— А Севастьянов тебе что-нибудь про эту Илону говорил?
— Там и так все без слов было ясно.
— Ну, а кто все же прикончил Аркана? — спросил из своего угла Свидерко. Одежка его просохла, время было активно подключаться к «спаррингу». — Ты, смотрю, разговорчивый, Макс. Но от самого главного ответа все уклоняешься.
— Да я-то почем знаю! Когда его убили — шесть дней назад? Не получится у вас ничего со мной. Я в Питере был, можете в гостинице справиться, когда я уехал. А вы с цирковыми-то беседовали? Ну? Что они? Кстати, когда мы контракт оформляли, у Аркана — он же тоже пайщиком стал, акционером, — напряг вышел с одним типом. Тоже сейчас на моих хлебах — артист. Известный, говорят, за границей имя себе сделал. Номер у него коммерческий, в плане сборов выгодный. Он тоже пайщик, ну и вроде хотел сам у Бромма часть акций откупить, совладельцем цирка стать, хозяином. Но его деликатно в сторонку попросили отойти.
— Фамилия?
— Фамилий я их знать не знаю. На хрен мне их еще запоминать! У меня на это управляющий есть, коммерческий директор, юротдел целый. Мое дело следить, чтобы «бабки» на счет регулярно шли. — Клиника разглядывал свои наманикюренные ногти. — Он, этот фраер, от Севастьянова слыхал, — в цирке вроде звезда, дрессировщик, что ли… И уволить его нельзя, он пайщик, а потом номер у него выигрышный, на такие номера публика валом валит.
— Фамилия?
— Фамилий я их знать не знаю. На хрен мне их еще запоминать! У меня на это управляющий есть, коммерческий директор, юротдел целый. Мое дело следить, чтобы «бабки» на счет регулярно шли. — Клиника разглядывал свои наманикюренные ногти. — Он, этот фраер, от Севастьянова слыхал, — в цирке вроде звезда, дрессировщик, что ли… И уволить его нельзя, он пайщик, а потом номер у него выигрышный, на такие номера публика валом валит.
— И фамилия его Разгуляев. — Колосов смотрел на фигуранта. — Ну, а кто же «попросил» его «отойти в сторонку»? Севастьянов? Ты ему это поручил?
— Там так запущено все не было. — Клиника усмехнулся. — Ни я, ни кто-то из моих не вмешивался.
Надобности просто не возникало.
— Надобность возникла. Аркана прикончили. А он все последние месяцы в кармане с собой «ствол» носил, так же, как ты вот. Только он носил заряженный. И я, грешным делом, думал, что это ты так его, Макс, напугал, что это от тебя за ваши прежние грехи с аммонитом он обороняться решил.
— С каким еще аммонитом, начальник? — Клиника улыбнулся грустно, а потом все так же грустно добавил:
— Я вот что тебе скажу, если бы то я был, этот придурок не то чтобы вытащить, даже подумать бы о своей «пушке» не успел. Но… Я уже пояснил, как ко всему этому теперь отношусь. Ну, что.., будете оформлять протокол свой?
Колосов достал из кармана «Макаров», взвесил его на руке… Жест что надо — пистолет, описав дугу, шлепнулся в бассейн. Булькнул, канул на дно. Это было, конечно, грубейшее нарушение закона. Вот так оставлять оружие (кстати, безномерное) они просто не имели права, однако… Не один Клиника понимал толк в «честной игре». И даже если она с его стороны сейчас была не такой уж и честной, быстро проверить они этого не смогли бы. Задержи они Консультантова за хранение огнестрельного оружия (иных улик на него ведь не было), все вопросы с ним пришлось бы решать в пожарном порядке в течение трех суток ареста.
— Не советую тебе пока куда-то отлучаться из Москвы, — сказал Колосов. — И вот что… Тут у вас аптечка найдется? Пластырь тебе нужен. А то сейчас секретаршу свою испугаешь. Есть в офисе секретарша-то? Вот, чудненько. Сейчас поедем навестим ее, заодно и документики на цирк и на все остальное глянем. Только пластырь нужен. А то подумают, что мы гестапо, измордовали тебя тут всего вконец, Клиника.
Впервые за всю их беседу он назвал его кличку.
Консультантов тяжело глянул на него, заворочался в кресле. Синие буквы татуировки словно ожили. «Сильно нравятся единственные глаза», эх!
Колосов был жестоко разочарован в фигуранте. Все эти шесть дней в неуловимом Клинике ему мерещился бандит, убийца, психопат (пусть даже так!), но одновременно и верный, влюбленный романтик. Одним словом, сильная натура. А перед ними предстал в этой бане просто деляга с темным криминальным прошлым, неуравновешенной психикой и дряблым телом. Колосов лишний раз убедился — до чего же обманчивы тюремные байки! Байки, выползающие из-за высоких заборов с колючей проволокой на волю, байки, так остро нуждающиеся в ярком персонаже, настоящем герое. Пусть даже этот «настоящий» и отъявленный злодей. Но если героя нет (а чаще всего так и бывает), байки эти, на удочку которых готовы попасться даже опытные корифеи сыска, просто выдумывают его. Как говорится — от фонаря.
Глава 19 ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО КОРОТЫШКАМ
Катя была тоже разочарована. Конечно, она представляла себе все совсем не так. Эту ночь в цирке, и вообще… В какую-то минуту она даже горько казнила себя: и зачем приехала, что за авантюра? Разве вот так что-то путное узнаешь про этих людей, про убийство? Разве вот так подойдешь ближе к нему?
Прогон номера окончился около часа ночи. Разгуляев отпустил (никто на сей раз никого не загонял) льва Раджу. И сам ушел по тоннелю из клеток. Он словно позабыл, что в пустом зале его ждет «корреспондентка». Убрался и Кох. Рабочие на манеже начали разбирать «централку».
Катя медленно спустилась по ступенькам амфитеатра. Что же теперь? Ночь. До Москвы из Стрельни ни одного автобуса. Метро вот-вот закроют. Такси?
Она порылась в сумке в поисках кошелька. Двор кочевья, несмотря на поздний час, был освещен, окна многих вагончиков тоже горели. Складывалось впечатление, что здешние обитатели очень мало дорожат отдыхом. Двери ангара в глубине двора были приоткрыты. Там стоял «бычок». Двое рабочих разгружали машину, таская в ангар охапками свежее сено. Двор пересек уже знакомый Кате фельдшер, тоже нырнул в ангар. И Катя тут же позабыла и свое разочарование, и желание поскорее убраться отсюда. Ей снова стало любопытно. Цирк был таким местом, что… Ну, кому, например, привезли такую гору сена? И отчего фельдшер, только недавно осматривавший Гошку, снова куда-то спешит в своем наспех накинутом белом халате?
— Извини, разреши мне пройти.
Катя обернулась. Илона Погребижская — в джинсах и футболке, светлые волосы заплетены в тугую косу, отчего ей сейчас дашь не больше девятнадцати, сгибаясь под тяжестью, тащит куда-то два полных ведра. Катя посторонилась, спросила:
— Помочь?
— Если хочешь. Спасибо, а то все руки оттянула.
Катя удивилась: блондинка, с которой они не были знакомы и ни разу еще не разговаривали, обращается с ней дружелюбно, по-свойски. Впрочем, наверняка ей известно, кто такая Катя. Слухи распространяются быстро: о чокнутой корреспондентке, слоняющейся по шапито даже по ночам, все тут уже, наверное, знают.
— Не видела, Липский там? — спросила Илона.
— Там ваш фельдшер. — Катя взялась за ручку ведра — оно было тяжеленным, как гроб. — Что это у тебя?
— Да сироп развела малиновый. В ларьке сегодня купила несколько брикетов. Вот, подружку свою хочу побаловать. Они ж, дураки, не понимают, у Линды с нервами не все в порядке после того, что тут в слоновнике было. А они ей витамины колоть! А она от уколов только хуже в панику впадает! О, черт, чуть не споткнулась!
Погребижская попала в выбоину на асфальте, сироп расплескался. Торопливый стук каблучков…
При свете фонаря Катя увидела, что на Илоне, несмотря на ее рабочий наряд, туфли на высоком каблуке. Белые туфли. Катя прикинула: миниатюрная Илона носила примерно тридцать пятый размер. И эти самые туфельки Катя вроде где-то уже видела. Однако, несмотря на миниатюрность, силой эта циркачка обладала почти мужской — тащить два таких ведра.
Катя и одно-то волокла еле-еле.
— А мне можно с тобой туда? — спросила она, робко кивая на полуоткрытые двери, откуда разило хлевом.
— Можно. Только стой в дверях. И заодно Липского покарауль. А то он всех от слоновника в шею гонит.
И Катя увидела тот самый слоновник. Пятен крови, как она ни осматривалась, слава богу, нигде не было. Фельдшер разговаривал с рабочими, они окончили разгрузку и все втроем куда-то ушли. Слониха вроде дремала (но дремала ли?) в углу стойла, изредка пофыркивая и звеня толстенной цепью, обвивающей ее круглую, как бревно, ногу.
Илона поставила свое ведро у брусьев барьера, вернулась к Кате и забрала ее ведро, потом безбоязненно проскользнула между нижними брусьями в стойло. К ней, как змея, потянулся серый хобот.
— Девочка моя маленькая.., красавица моя, напугали девочку… Ну, пей, Линдочка, это же так вкусно.
Смотри, как вкусно, — Илона зачерпнула пригоршню сиропа и протянула слону. Гибкий хобот осторожно коснулся ее рук, ощупал плечо. Слон вздохнул тяжело, печально, гулко. И было видно, что они с Илоной действительно друзья. Хобот скользнул в ведро, потом согнулся кольцом. Слон пробовал сироп. Илона поднялась на цыпочки и доверчиво погладила, потрепала огромное ухо, серое, как одеяло.
И вот тут Катя подумала: вот и еще один человек, способный безбоязненно зайти ночью в слоновник.
Ей вспомнились полные ненависти взгляды, которыми этот вот золотоволосый ангел, так любящий вроде бы «братьев наших меньших», обменивался с Иркой Петровой, когда они поджидали у цирковых ворот Разгуляева. Петрова неровно дышала к красавцу-дрессировщику. Эта вот Илона, как обмолвился Кох, тоже вроде… «Ну, да, — осенило Катю. — Я же видела их тогда у ворот, он просто отшил ее, а она… Что это было, как не попытка объясниться?.. Итак, две женщины и один мужчина — старый ребус. И вот одна из женщин мертва. Но дело в том, что мертв и мужчина, этот Севастьянов… Господи, как же сложно!»
— Слушай, а чего вы все не спите? Полвторого уже, а у вас тут жизнь ключом бьет. — Катя осторожно подала голос. Слона, несмотря на все свое восхищение, она смертельно боялась. — Я сейчас на репетиции Разгуляева сидела, а до этого с вашими гимнастами разговаривала — думала, поздно, пора сматываться, а у вас тут никто, кажется, до сих пор и спать-то не лег.
— Выспятся, успеют. Завтра все равно все утренние репетиции отменены. И дневное представление тоже.
— Почему?
— Похороны же завтра. Наши на кладбище пойдут.