А она вытащила из сумки его пистолет. Я его сразу узнал. Аркан им хвалился. Ему Ромка Дыховичный через знакомых его передал и патроны достал тоже…"
В записи наступила пауза. Шелестела пленка.
" — Когда она немного пришла в себя, рассказала мне — я ей-богу не знал, верить или не верить? И как мне, мне, ее мужу — мы же семь лет женаты! — слушать такие слова.
Она сказала мне, что ездила днем к врачу, до этого не уверена была — врач подтвердил она беременна. И это был ребенок Севастьянова.
И она хотела его оставить. Понимаешь, ты? А от меня два аборта сделала Не хотела от меня детей, три последних месяца вообще меня к себе близко не подпускала…
Вечером у них свидание было, поехали на машине Севастьянова. Куда — Ленка мне так и не сказала И она Аркану призналась… В общем, обрадовала папашу счастливого. А тот , не знаю, на что она надеялась… Бросить меня, бросить цирк, выйти за него замуж… Деньги, ребенок.. И никаких там лиц кавказской национальности вроде меня… Но Аркан не промах был, и, видно, такой поворот судьбы его не устраивал. В общем, он ее послал куда подальше.
Начал упрекать, оскорблять — что он, мол, совсем не уверен, что это его ребенок, может, это мой или Валькин… Что пусть она его не впутывает, что, мол, все равно с него ни копейки, ни бакса не получит и вообще… — Геворкян говорил так, словно в горле его застряла рыбья кость и каждое слово отзывалось болью в гортани. — Лена мне сказала: у нее словно глаза на него открылись. А он все кричал ей, что она, мол…
Она не помнила себя от обиды и гнева. И вдруг прямо перед собой увидела в открытом «бардачке» его пистолет. Она про него знала. Аркан и перед ней хвалился, какой он крутой А был он просто слизняк, гнида… Она поклялась мне, что не хотела его убивать. Сама не помнит, как пистолет у нее в руках оказался. Аркан оружие увидел, совсем рассвирепел, заорал на нее. И тут она выстрелила.
— Баграт, она сказала, что стреляла в Севастьянова один раз или дважды?"
Колосов снова слушал свой (чужой?) голос.
" — Она мне сказала: «Я стреляла в него. Но я не хотела убивать. Не знаю, как это произошло».
— Но Севастьянов был убит двумя выстрелами.
— Лена не уточняла, сколько раз стреляла. Все твердила. «Я не хотела».
— Что же было дальше?
— Я сначала не знал, что делать. Первой моей мыслью, матерью клянусь, было идти в милицию и все рассказать. Если бы его убил я, я бы, наверное, так и поступил. Но Лена… Она смотрела на меня так испуганно, умоляюще, затравленно. Он была совсем другая, как ребенок, который нуждается в помощи.
Я не представлял, как она, беременная, сможет все это вынести — следствие, суд, тюрьму… И я решил, что не допущу, чтобы она мучилась. Я ее муж. Мы прожили семь лет — пусть плохо, пусть. Но я ее муж.
И я ее любил. Люблю. Я хотел доказать ей: вот, смотри, когда все тебя бросили, все предали, я один остался с тобой, я твой муж И я готов ради тебя на все.
— Предали.., что ты хочешь этим сказать? Севастьянов предал, положим так, а кто еще?"
Пауза. Шелест пленки.
« — Она же молчала, таилась от меня три дня, — хриплый тихий голос Геворкяна, — я подумал, что она сначала пыталась найти помощь… Ну, в общем, об этом я не хочу говорить. Ведь вам не догадки мои, а истина нужна. Правда. Так?»
«Как сказать, — подумал Никита, — вся проблема в том, насколько можно верить этой твоей правде, Баграт».
" — Я сказал своей жене, что не выдам ее и постараюсь ей помочь. Но сначала я должен знать абсолютно все о том, что произошло. Я спросил, занимались ли они любовью перед тем, как она ему сказала о ребенке, она сказала — да… Потом сказала, что, когда убедилась, что Севастьянов мертв, не знала, что предпринять. Очень испугалась. Решила инсценировать несчастный случай — мол, машина загорелась, взорвалась… Попыталась поджечь. Когда огонь увидела, побежала домой.
— Она, что же, пешком добралась с места убийства до цирка?!
— Она не сказала, где именно это произошло.
Я подумал, где-то близко. Потом уже узнал, где Аркана обнаружили. Не так уж это и далеко — всего пятнадцать километров. У Лены отличная спортивная подготовка. Она и большую дистанцию выдержит. Я осмотрел ее одежду, она вся была в саже. Мы решили ее выбросить. (Тут Колосов пометил себе в блокноте: «Обратить на этот факт внимание следователя — пусть проведут выход на место».) Надо было срочно избавиться от пистолета. Я ей сказал: «На нем наверняка твои отпечатки, если найдут, тебя обвинят». Я хотел все сам сделать, но она уже немного успокоилась. Сказала, что ей в душ надо и что пистолет она возьмет и там вымоет с мылом, уничтожит отпечатки. Вернулась быстро, сказала, что все сделала, а потом бралась за оружие только через полотенце. Но она снова была чем-то сильно напугана, встревожена. Я спросил, что случилось? Она сказала: ей показалось, что за ней кто-то следит, наблюдает. Ей и до этого иногда казалось… Она даже меня подозревала, думала, это я за ней подглядываю, ну, ревную… Но я никогда, клянусь. Я мужчина, я ее муж. Я никогда до такого не опущусь. Я подумал, это снова нервное у нее. От потрясения. Успокоил как мог. Забрал пистолет, сказал, что сам спрячу его, выброшу в такое место, где его никогда не найдут. Я хотел поехать на машине куда-нибудь в лес, там его выбросить. Но у нас ночью ворота заперты, открывать — значит, ненужных свидетелей плодить. А тут… Я шел мимо гардеробной Разгуляева. — Геворкян говорил медленно. — Я знал, что его нет. По ночам он уезжал. Он же байкер. Мотоцикл себе купил заграничный. Бешеные деньги ухлопал. Они, байкеры эти, собираются где-то на дороге. Он частенько ездил туда!.. И еще я знал про него… Ну, в цирке-то многие именно его в смерти Аркана подозревали… Ну я и…
— Решил подбросить оружие Разгуляеву?
— Ничего бы не случилось, запри он гардеробную. Но он никогда не запирал дверь. Никогда. Я это знал. Я вошел и положил пистолет на дно его сумки с вещами. Прихватил осторожно, через носовой платок. Старался не оставить отпечатков. Не знаю, как я оплошал, как вы их обнаружили… Я думал — все закончилось. Лена в безопасности. Никто ничего не узнает. А если милиция пистолет найдет, подумают на Разгуляева… Но НИЧЕГО НЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ. Начался какой-то кошмар. Нашли мертвой Ирку Петрову. А затем сегодня… Господи…"
Надрывный кашель на пленке. Всхлипы. Геворкян заплакал, вспоминая. Колосов чуть перекрутил запись вперед. Допрос безутешного мужа еще не был закончен.
" — Когда в слоновнике обнаружили тело Петровой, вы обсуждали это с женой? Что она говорила?
— У них были ссоры, — Геворкян говорил нехотя. — Я знал, из-за чего. На какой-то миг я даже допустил…
— Что Петрову убила твоя жена?
— Не то чтобы я подозревал… Я попытался поговорить с ней на эту тему, но… Она не хотела разговаривать. Она сильно переживала, нервничала. Она боялась! Потом она постоянно думала о… Она сказала мне, что сделает так, как я скажу. Ну, насчет ребенка.
Я сказал, что для нас обоих будет лучше, если она сделает аборт.
— Кроме жены, ты никого не подозревал больше?
— Да я вообще не знал, что думать. У Ирки Петровой и врагов-то не было…
— Кроме Елены?
— Ну да, да! Если хочешь — но ведь и Лену тоже убили Кто-то же убил ее!
— И это не ты, Баграт?
Пауза.
— Я все сказал. — Геворкян закашлялся. — И мне все равно, верят мне или нет. Это правда. И моя жена тоже мертва. И мне все равно, что теперь будет со мной".
«Положим, не так уж и все равно», — подумал Колосов, выключив диктофон. Что ж… Вчера он его отпустил. Когда Геворкян услышал: «Пока свободен, но предупреждаю: скроешься — пеняй на себя», — на лице его отразились недоверие и тревога. После «заключения» он, видимо, приготовился к самому худшему.
Никита скосил глаза на корзинку для бумаг под столом — обрывки «липы» валялись там. Грубая подделка хоть что-то сдвинула с места в этом чертовом деле. Если, конечно, показания Геворкяна — правда… А Колосов примерно процентов на пятьдесят был в этом не уверен.
Он прикинул: на основании липового заключения задержать мужа он не мог, значит, пока, отпустив его, он поступил правильно и целесообразно? Ведь в чем-то показания Геворкяна совпадали с теми данными, которыми они располагали. Но если муж лгал, выгораживая себя и весьма умно используя в качестве щита мертвую жену, то…
Черт возьми, он, Колосов, ведь с самого начала, с осмотра той «гари» чувствовал, что поджог машины Севастьянова сделан непрофессионально, неумело.
«По-женски», как выразился Серега Мещерский. То есть нелепо. И вот все это вроде бы подтверждено, но… Со смертью Илоны оборвана такая нить…
Он закурил.
Он вспомнил лицо Кати — вчера. Бедная, досталось ей… Погребижская фактически умерла на ее руках. Из дыма выплыл образ Яузы-Лильнякова. Этот тоже мертв. По чьей вине?
Два дня назад Никита написал шефу подробный рапорт об обстоятельствах его гибели. И ничего не стал скрывать, приложив к рапорту некогда изъятые документы конфидента и его записную книжку.
Он закурил.
Он вспомнил лицо Кати — вчера. Бедная, досталось ей… Погребижская фактически умерла на ее руках. Из дыма выплыл образ Яузы-Лильнякова. Этот тоже мертв. По чьей вине?
Два дня назад Никита написал шефу подробный рапорт об обстоятельствах его гибели. И ничего не стал скрывать, приложив к рапорту некогда изъятые документы конфидента и его записную книжку.
Глава 26 НЕ БУДЬ ДУРАКОМ…
Катя перевернула перекидной календарь. Итак, прошло восемь дней, как они увязли в этом деле. И все это время они словно поднимались по стеклянной лестнице. Поднимались, сами не зная куда. И каждая нижняя, пройденная, ступень с каждым новым шагом разбивалась вдребезги, лишая их опоры, отрезая пути назад.
Такого дела не попадалось давно. Катя это понимала. Понимала и то, что после показаний Геворкяна в деле наступит временная пауза, необходимая и следствию, и розыску для переосмысления ситуации и перегруппировки «приданных сил».
Не понимала она одного: отчего сегодня утром, когда она пришла на работу, ей позвонил Никита — видимо, из машины, потому что она ясно различала дорожные шумы. И сказал, что у него к Кате одна, но очень важная просьба.
— Какая? — спросила она.
— Пока в цирке не появляйся, ты поедешь туда, когда я тебя попрошу. Договорились?
Тон Гениального Сыщика при этом был неуверенным и загадочным одновременно Катя не стала спорить. Она решила затаиться и подождать развития событий. Честно признаться, после того как они с Мещерским нашли Илону, на ЭТОТ ЧЕРТОВ ЦИРК Кате жутко было смотреть.
Но она очень бы удивилась, узнав, что этот звонок был сделан Никитой из цирка. Он оставил машину на стоянке Стрельненской ярмарки, а сам шел по направлению к шапито.
Колосов тоже отлично понимал: в деле наступила вынужденная пауза. После того, как Геворкян продублировал свое признание в прокуратуре, от его показания хочешь не хочешь, но приходилось отталкиваться как от реального и весьма существенного факта. Обсуждение сложившейся ситуации вылилось в весьма бурную дискуссию на совещании у заместителя областного прокурора. В результате отделу по раскрытию убийств надавали ворох «отдельных поручений», исполнением которых Колосов и его коллеги были заняты все последнее время.
Во-первых, за цирком установили круглосуточное негласное наблюдение. Под оперативный колпак, правда, попали не все члены труппы. Выбор пал лишь на значимые фигуры, каждая из которых олицетворяла собой отдельную версию. О фигурантах навели справки. Но никакого компромата ни на Геворкяна, ни на Разгуляева, ни на администратора Воробьева собрано не было. Никто из проверяемых никогда не попадал в поле зрения милиции, прокуратуры, ФСБ или суда. Самая неожиданная информация, однако, поступила на.., гражданина Ростова-Липского Теофила Борисовича. На «дядю Филю», как звали в цирке Липского и стар и мал, по данным Московского уголовного розыска, в далеком 1978 году выставлялись учетные оперативные карточки по подозрению в.., растлении малолетних. Дела уголовного, правда, не было — видимо, не нашли ни улик, ни очевидных фактов. Но проверяли детально. И именно с этого года карьера Липского (а он, как выяснилось, действительно принадлежал сразу к двум известным цирковым династиям) в столичном цирке на Ленинских горах загадочным образом оборвалась. Вот он и разъезжал с гастролями по глубинке в составе передвижных шапито.
По просьбе Колосова московские коллеги подняли архив. Речь шла о пяти случаях заманивания в подвалы домов девочек пяти-семи лет и проведения с ними «развратных действий и манипуляций эксгибиционистского характера». В каждом случае фигурировал один и тот же человек. Но, как это и бывает, потерпевшие пяти-семи лет ни точно описать приметы «гадкого дяди», ни тем более узнать его по оперативному фото не могли. Кроме Липского, карточки выставлялись еще на двадцать восемь подозреваемых.
Так что дело было гиблым. Но все же…
Все же информацию об «укротителе элефанта» взяли на карандаш, учитывая пол, возраст и поведение последних жертв — Петровой и Погребижской, а также версию, выдвинутую экспертом Грачкиным о предположительно «эмоциональном» характере нанесения последней телесных повреждений.
Однако в то, что этот хлипкий, интеллигентный и, кажется, слегка трусоватый фигурант с почти ископаемым именем Теофил окажется… В общем, Колосов при упоминании об укротителе слонихи морщился, как от зубной боли. Но наблюдение пришлось устанавливать и за ним.
«Наружка» велась и еще за одним значимым фигурантом — за Клиникой-Консультантовым. В который уж раз перелопачивали весь его «архив» по связям с Севастьяновым. Допрашивали, пока еще очень-очень осторожно, персонал кабаре «Тысяча и одна ночь». Ведь покойная Погребижская могла не говорить всей правды о своих возможных отношениях с Клиникой. Колосов вполне допускал, что они могли видеться и не один раз, и совсем даже не случайно.
Так что…
Однако «колпак» на Клинику неожиданно оказался делом архитрудным. Не скованный пока никакими обязательствами и подписками по делу. Клиника был свободен как ветер. И со вкусом этой свободой пользовался. Он отправился на джипах с охраной в путешествие по Золотому кольцу — якобы проведать старинных друзей и навести деловые мосты в провинции. Колосов просматривал рапорты — Владимир, Рязань, Калуга. И везде у Клиники находились старые кореша, с которыми он либо гужевался в охотничьих домиках, либо инспектировал какие-то ветхие фабричонки, склады, сдаваемые в аренду торговые площади и автозаправки.
На негласное сопровождение за ним улетали куча денег, бензина и… И все это вообще была такая рутина, что…
С некоторых пор Колосов даже со своими товарищами и коллегами особо не распространялся о своих личных поисковых планах по этому делу. Со стороны можно было подумать, что после нескончаемой кровавой чехарды — череды выездов на «трупы», кладбищенских засад, полночных кабинетных бдений, жестких допросов — он впал в какую-то ленивую апатию.
Сидел в кабинете, «подшивал бумажки». Изучал рапорты наружного наблюдения, справки, отчеты, копии заключений экспертов (их в деле набралось уже больше десятка).
И вот настал момент, когда он забросил все бумаги в сейф, запер его на ключ и отправился в Стрельню. И со стоянки позвонил Кате.
В цирке вроде все было как всегда. Но вместе с тем уже все совсем по-другому. Проходя мимо шапито, вагончиков, билетной кассы, клеток, администраторской, Колосов то и дело ловил на себе косые настороженные взгляды. Он чувствовал: цирк замер в тревожном, испуганном ожидании. Ведь новость о том, что среди ваших друзей и коллег, быть может, кто-то — беспощадный убийца, мало кого оставит равнодушным.
Да, в цирке стало неуютно. У Колосова, если честно признаться, на сегодня не было никакого определенного плана действий. Он даже никого в общем-то не собирался допрашивать. Он приехал просто ВЗГЛЯНУТЬ НА МЕСТО И НА ЭТИХ ЛЮДЕЙ. Он знал, что только так сможет окончательно решить: предпринимать или не предпринимать то, о чем он так упорно думает.
На манеже, как всегда, по утрам репетировали.
Сколько же народа! А под ложей осветителей кипела какая-то буза: рыжий коверный Рома крикливо и дерзко пререкался с администратором Воробьевым.
Колосову показалось поначалу, что они ругаются.
Оказалось — нет: репетируют репризу «Пьяный в цирке». Потом они действительно слово за слово уже начали спорить профессионально. Воробьев на повышенных тонах вещал, что «все это ни к черту не годится», что в программе и так полно номеров-двойников, что их могут обвинить в плагиате, что то, что предлагает Дыховичный, старо как мир — «это еще Вяткин, и Ротман, и Маковский делали. И как делали, боже ты мой!», что он не желает выслушивать упреки в бездарности и…
Тут к нему подбежал служитель с криком, что «в террариуме нелады с обогревателем, температура зашкаливает и если не вырубить систему, у.., крокодила будет разрыв сердца!». Воробьев подавился упреками в адрес Дыховичного, замахал руками и.., увидел на противоположной стороне манежа Колосова.
Никита тут же вышел на воздух. Черт с вами со всеми и вашим крокодилом… После сумрака шапито — яркое солнце… Он подставил лицо солнечным лучам. Из открытого окна ближайшего вагончика доносилась музыка. «Чайф» — «Аргентина-Ямайка».
Проходя мимо настежь распахнутой по случаю жары двери, Никита заглянул внутрь. Чья это гардеробная?
Ах да, тут они проводили обыск (а где они не искали?) — это домик Ирины Петровой. Домик-крошечка… А кто же сейчас там?
Он поднялся по ступенькам. «Какая боль!.. — надрывался „Чайфом“ карманный радиоприемник на окне — ..пять — ноль!» На продавленной старой тахте спиной к двери, подогнув ноги по-турецки, сидело странное существо и смотрелось в складное зеркало, поставленное на придвинутый к тахте колченогий столик. Тут же стоял открытый ящик с красками и гримом.