— Значит, прежде вы никогда не виделись? — спросила цыганка, задумчиво поглядывая на Карелина.
— Нет.
— Что ж, ваш друг прав, уж в чем, в чем, а в старинных вещах Ян Кшиштофф разбирается отлично. — Цыганка расправила длинные черные волосы и собралась уходить.
— Кшиштофф? Поляк? — поспешил остановить ее Карелин.
— Да. Насколько мне известно, он профессор истории, преподает в МГУ. Однако вот уже четыре дня, как он пропал, думаю, если завтра не объявится, вызову полицию.
— А он никуда не собирался? — Карелин понял, что перегнул в своем любопытстве палку, но ничего не мог с собой поделать.
— Да почем я знаю? Но даже если бы и собирался, уж наверное, дверь бы все-таки за собой закрыл, — сказала цыганка и, давая понять, что разговор окончен, начала спускаться по лестнице.
— Так он не закрыл дверь?
Цыганка исчезла из виду, так и не ответив.
Карелин подошел к двери Яна Кшиштофа и толкнул ее ладонью. Дверь открылась легко и бесшумно. Из квартиры донесся запах кофе и хлеба. Карелин вошел внутрь, лихорадочно сжимая рукоять пистолета. Осмотрев обе крошечные комнаты и кухню пропавшего профессора, он обнаружил на его письменном столе распечатку из двух страниц, скрепленных степлером. Текст был напечатан крупным шрифтом и красными чернилами, а заголовок текста гласил: «Дверь в мир кошмара. Летопись хранителя ключа». В этой импровизированной летописи говорилось о существовании некоего древнего Мира Кошмаров, в котором правила необъяснимая черная магия. Мир этот, согласно изложенному, существовал так давно, что даже шумерская цивилизация еще не появилась на свет. Дверь в Мир Кошмаров можно было открыть только с помощью специального ключа — трех деревянных монет, вложенных в шкатулку, из которой они произошли. Кроме того, необходимо было провести какой-то магический обряд. Далее, по всей видимости, давалось описание этого обряда, но язык, на котором оно излагалось, был Карелину незнаком. Воровато оглядевшись по сторонам, он свернул распечатку в трубочку и засунул в свободный карман плаща, после чего поспешно покинул квартиру пропавшего профессора.
На следующий день Карелин отыскал в интернете контору, оказывающую услуги перевода с редких иностранных языков. Взяв распечатку, он сел в автобус и поехал туда, где она располагалась. Из трех предложенных ему полиглотов только один сумел узнать в этом языке индонезийский. Это был высокий молодой человек по имени Костя.
— Я смогу перевести это к завтрашнему утру, — сказал он, внимательно разглядывая текст.
— Почему так долго? — поинтересовался Карелин, сгорающий от нетерпения.
— Вообще-то я специализируюсь на языках скандинавского блока, а индонезийский — это скорее мое хобби, но вы не волнуйтесь, завтра перевод будет готов.
На следующее утро Карелин пришел в контору, и там двадцатилетняя секретарша с голубыми ангельскими глазками и таинственной демонической улыбкой сообщила ему, что Костя заболел. Карелин выпросил у секретарши Костин телефонный номер и, придя домой, тут же ему позвонил.
— Алло, — проговорил хриплый голос.
— Костя?
— Да. А кто меня…
— Это ваш вчерашний клиент из бюро переводов, Артем Карелин, — перебил его Карелин, сгорающий от нетерпения.
— А, здравствуйте! — сказал Костя. — Ваш перевод готов, если хотите я могу его вам зачитать.
— Будьте любезны.
Примерно минуту в трубке стояла полная тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Карелина и громким стуком его взволнованного сердца. Потом раздался шорох, и Карелин услышал Костин голос.
— Ох, ну и посмешили же вы меня вчера этим текстом! Где только такой нашли? Не текст, а прямо-таки книга чернокнижника!
— Что там написано? — пробормотал Карелин.
— Тут написано: для того чтобы обрести силу трех животных и стать бессмертным, нужно открыть дверь в Мир Кошмаров.
— И как же это сделать?
— Для этого необходимо вложить три деревянные монеты, которыми двадцать тысяч лет назад Черный Арлекин расплатился с первым на земле человеком пожелавшим продать свою душу, в красную шкатулку алчности, в результате чего дверь в Мир Кошмаров откроется.
— Это все?
— Нет, еще есть запись, сделанная от руки. Тоже на индонезийском. Согласно этой записи, красная шкатулка и подробная инструкция проведения ритуала находятся в пятнадцатом доме улицы Воронцова, в комнате, где улыбка повергает в ужас, под взглядом, который обманывает.
— Что это значит? — спросил Карелин, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Косте.
— Не знаю. Но мне показалось забавным, что эта красная шкатулка хранится в нашем городе.
— Да, действительно.
— Пожалуй, я бы даже съездил туда, если б не заболел.
— И думать забудьте, это просто невинный розыгрыш.
Карелин пообещал завтра вечером заехать к Косте домой и отдать ему деньги за выполненный перевод, после чего они попрощались и Карелин повесил трубку.
На следующее утро Карелин отправился на улицу Воронцова. Он приехал туда на автобусе и потом еще минут десять вынужден был добираться пешком, пока не увидел тот самый пятнадцатый дом, о котором говорил Костя. Утро выдалось очень холодным, и Карелин непрестанно кутался в плащ, тщетно пытаясь согреться. У самого дома дорогу ему перебежала черная кошка.
— Черт бы тебя подрал, — только и сказал он, глядя ей вслед.
Дом был полностью деревянным, что очень удивило Карелина — в городе давно уже не строили ничего из дерева, предпочитая холодный и бездушный камень. Ни с того ни с сего с неба стал моросить мелкий противный дождь, и Карелин, не захвативший зонта поспешил спрятаться в доме. В этот миг у него за спиной послышалось неприятное воронье карканье, от которого забегали по телу мурашки. Он даже потянулся к пистолету, подумав пристрелить мерзкую птицу, но, оглянувшись, нигде ее не увидел.
Войдя в дом, Карелин почувствовал запах кофе и свежего хлеба, как в квартире пропавшего профессора. Кстати, тогда ни хлеба, ни кофейной чашки в квартире он так и не нашел. Здесь же пить кофе тем более было некому. Мрачное сырое помещение едва ли подходило для жилья.
«По-хорошему, эту развалину давно бы следовало снести», — подумал Карелин, аккуратно ступая по заваленному камнями и битыми стеклами паркету.
В доме было довольно темно, и Карелин мысленно похвалил себя за то, что захватил фонарик. Он включил его, и желтый свет подобно волне покатился вперед, рассекая тьму. Стекла под ботинками зловеще скрипели, действуя Карелину на нервы. Он хотел пробраться в дом тихо, как это делали его любимые детективные герои.
Пройдя еще несколько шагов, Карелин направил свет фонаря чуть вправо и вздрогнул от ужаса. Перед ним стоял сделанный из дерева двухметровый Арлекин, выкрашенный черной краской. Колпак, надетый на его голове, раздваивался, и каждая сторона увенчивалась подвешенными на ней медными бубенцами. В одной руке Арлекин держал нож, а в другой отрубленную волчью голову. Но не это заставило Карелина вздрогнуть. Причина была в улыбке Арлекина — в ней чувствовалось что-то настолько пугающее и иррациональное, загадочное и непостижимое, что заставило сердце Карелина застучать так быстро, как оно еще никогда не стучало.
— Комната, где улыбка повергает в ужас, — тихо пробормотал Карелин, вспоминая сделанный Костей перевод, — под взглядом, который обманывает.
Карелин внимательно вгляделся в глаза статуи и понял, что скульптор сделал Арлекина косым — черные зрачки его смотрели совсем не туда, куда должны были смотреть. Карелин подошел к тому месту, где взгляд Арлекина должен бы был останавливаться, не придай ему скульптор столь странной черты. Этой точкой должно было быть старое трухлявое бревно. Карелин тщательно ощупал его и нашел под ним небольшую яму. В яме лежала деревянная шкатулка, покрытая красным лаком. Карелин открыл ее. Внутри находился мятый блокнотный лист. На нем синей ручкой, неразборчивым почерком было что-то написано. Тот же самый язык. Индонезийский. Не в силах справиться с охватившим его любопытством Карелин достал мобильный телефон и позвонил Косте.
— Костя, вы бы не могли перевести еще несколько фраз с индонезийского? — спросил он, услышав голос переводчика. — Я объясню вам, как выглядят буквы и в каком порядке они располагаются.
— Хорошо, — пробормотал переводчик.
Следующие пятнадцать минут Карелин диктовал Косте буквы, тщательно их описывая. Потом еще пятнадцать минут он ждал, пока Костя ему перезвонит. Сидя на трухлявом бревне, Карелин мысленно поздравил себя с первым, успешно завершенным расследованием.
Внезапно раздался волчий вой. Карелин тут же вскочил с бревна и выхватил пистолет. Но уже спустя секунду послышался громкий лай. По всей видимости, выла обыкновенная дворняга.
Когда позвонил Костя, Карелин молча крутил в руках таинственную красную шкатулку, разглядывая покрывавшие ее узоры.
— Алло, Артем?
— Да, слушаю вас, — сказал Карелин, — удалось перевести?
— Да. То, что вы мне диктовали, должно звучать примерно следующим образом: «Пусть тот, кто желает открыть дверь в Мир Кошмаров, вложит три деревянные монеты Черного Арлекина в шкатулку алчности, закроет крышку, трижды встряхнет шкатулку и, поставив ее под взгляд, который обманывает, сделает, не оборачиваясь, десять шагов назад».
— Это все? — взволнованно спросил Карелин.
— Да, все.
— Спасибо, Костя! Вы настоящий профессионал! Я обязательно отблагодарю вас за работу! — проговорил Карелин и, не дав переводчику ответить, отключил мобильный и положил его в карман рядом с пистолетом.
Потом он не торопясь вложил деревянные монеты в шкатулку, трижды тщательно ее встряхнул и, положив на бревно, куда падал обманывающий взгляд Арлекина, сделал, не оборачиваясь, десять шагов назад. На десятом шаге Карелин обо что-то споткнулся и чуть было не упал, с трудом сумев удержать равновесие.
В тот же миг за его спиной прямо из воздуха возникла сияющая черная воронка, из которой выпрыгнули два Арлекина в черно-красных карнавальных костюмах. Арлекины схватили его под мышки и поволокли к воронке. При этом один из них бросил на землю три деревянные монеты.
«Наживка для следующего идиота», — успел подумать Карелин в тот миг, когда воронка захлопнулась, навсегда замуровав его в Мире Кошмаров.
Николай Кокухин РАССКАЗЫ
МАШУТКА
IБольше всего на свете я люблю ездить с мамой в паломнические путешествия. Каждый год, когда у меня наступают летние каникулы, мы едем к какому-нибудь святому. Мы побывали уже у Митрофания Воронежского, у Тихона Задонского, у Иова Почаевского.
— Мама, — спросила я в одно прекрасное летнее утро, — к кому мы поедем в этом году?
— Не знаю, моя доченька, — ответила мама. — Куда батюшка благословит, туда и поедем.
— А когда он благословит?
— Да в ближайшее воскресенье и благословит.
«Как хорошо, — подумала я, — до воскресенья осталось всего три дня».
Они пролетели очень быстро, я и не заметила, как они пролетели. В воскресный день мы с мамой, как обычно, пришли в храм, и после богослужения батюшка объявил:
— Едем к преподобному Феодосию Кавказскому.
«Замечательно! — подумала я. — Он мне знаком, потому что я совсем недавно прочитала его житие».
Через несколько дней мы с мамой пришли на соборную площадь, где уже стоял большой красивый сияющий автобус. На переднем стекле, справа, я увидела несколько бумажных икон: Спасителя, Божией Матери и Святителя Николая, а рядом — заметная, красными печатными буквами, надпись: «Паломники». В салоне были удобные, с высокими спинками, сиденья, мы, с шутками и смехом, разместились (нас было очень много, наверно, человек пятьдесят) и поехали.
Я сидела у окна, и мне было все видно: сначала был город, потом пошли поля, перелески, овраги, мосты через маленькие и большие речки, села, деревни, козы, которых пасла маленькая старушка, аисты на водонапорной башне — это был наглядный урок географии, и учебника раскрывать не надо.
Батюшка между тем прочитал акафист преподобному Феодосию Кавказскому, а затем Серафима, бывшая актриса, а теперь регент нашего храма, запела:
Все паломники подхватили, в том числе и я. Я знаю все песни, которые мы исполняем в пути, — и народные, и покаянные, а также песни на слова известных и неизвестных поэтов. Когда поешь, то на душе становится очень радостно и никогда не устанешь.
Мы спели столько песен, что и сосчитать невозможно, это нас сильно сблизило, как будто мы всегда были вместе и никогда не расставались.
— Через полтора часа — Минеральные Воды! — объявил батюшка. — Там нас ждет преподобный Феодосий!
Радость охватила мою душу: еще один святой войдет в мою жизнь, я буду ему каждый день молиться, а он будет помогать мне в учебе, укреплять мою веру, еще больше любить мою маму и других людей. Я была почему-то уверена, что он и сейчас молится обо мне — ведь он знает, что я еду к нему и мне не терпится побыстрее поклониться его святым мощам.
IIВдруг автобус замедлил ход и остановился. Непонятно, почему он остановился, так как до города было еще далеко. Водитель открыл переднюю дверь, и в салон вошел смуглый черноволосый человек в защитной военной форме, в руках у него был автомат.
— Выхадыте! — грубо, с заметным акцентом закричал он. — Бийстро!
— В чем дело? — поднявшись с переднего места, спросил батюшка. — Зачем выходить?
— Нэ разговарывать! — рявкнул солдат. — Бийстро выхадыть!
Водитель открыл вторую дверь, и паломники один за другим потянулись из автобуса, досадуя за непредвиденную остановку.
Их было трое, солдат кавказской национальности, с грубыми невежественными лицами, заросшими жесткой щетиной. Они цепкими злыми глазами осматривали выходящих людей, каждый из них держал автомат на изготовку.
— Что это значит? — обратился к ним священник. — Разве сейчас военное время?
Все три кавказца, как по команде, навели на него свои автоматы, Показывая, что не намерены разговаривать с ним и выяснять отношения. Один из кавказцев, тот, что заходил в автобус, был выше на голову своих сообщников, с хищным, как у беркута, носом; видимо, он был главарем. Он заорал на священника, сделав шаг по направлению к нему:
— Малчать! Прыстрелю, как собаку!
Батюшка побледнел, сильно сжав кулаки опущенных вдоль тела рук; видимо, ему стоило больших усилий сдержаться и не прекословить бандитам.
Паломники притихли, увидев, что дело принимает нешуточный оборот.
— Стройся в одну шырэнгу! — вновь заорал главарь. — Бийстро!
Он, а следом за ним и его сообщники ринулись на нас, ударяя кого кулаком, кого дулом автомата, а кого и пиная тяжелым солдатским ботинком. Мама схватила меня за руку и почти бегом оттащила в сторону.
— Шырэнга! Шырэнга! — во всю глотку орали бандиты.
За каких-нибудь две-три минуты им удалось выстроить нас в одну цепочку, которая растянулась по безлюдному шоссе на порядочное расстояние.
У паломников были испуганные, бледные лица, у многих дрожали не только руки, но и губы. Никто не знал, для чего их выстроили в длинную шеренгу и что их ожидает в следующую минуту.
Кроме священника, в нашей группе было еще несколько мужчин, но их в общей массе как-то не было видно, да и чем они могли помочь женщинам, если сами находились в сильнейшем шоке.
Мама крепко держала меня за руку; ее рука изредка вздрагивала, и тогда я еще крепче сжимала ее ладонь.
Вдруг произошло то, чего никто не ожидал.
— Сымай кресты! — заорал главарь.
— Сымай кресты! — еще громче заорал его сообщник.
— Сымай кресты! — подхватил третий бандит.
Они ринулись на шеренгу, как волки на ягнят. «Беркут» понимал, что главное лицо в нашей группе — священник, который, во-первых, отвечает за всех нас, а во-вторых, является для нас примером. «Беркут» приблизился к нему, лязгнул затвором автомата и прицелился прямо в лицо; глаза его горели лютой злобой.
— Сымай — пристрелю! — зарычал он.
Лицо батюшки напряглось, как будто ему предстояло прыгнуть с большой высоты. Он обеими руками взялся за светлый с матовым оттенком крест, который висел у него на груди.
— Я пастырь и не могу без креста, — преодолевая отвращение к бандиту, сказал он.
— Можешь! — пролаял кавказец. — Сымай!
— Зачем он тебе?
— Я хочу его рас-топ-тать! — напирая на каждое слово и стараясь как можно сильнее ранить священника, прорычал бандит.
— Он предназначен не для этого!
— Нет, как раз для этого! Сымай! — вновь заорал он.
— Не сниму! — дрожащим голосом сказал батюшка.
— Тогда прощайся с жизнью! — прокричал бандит; он вскинул автомат и выстрелил в священника; очередь прошла в одном сантиметре над его головой, сбив скуфейку.
Батюшка от неожиданности и от страха присел, но креста из рук не выпустил; лицо его сильно побледнело.
— Счытаю до трех! — рявкнул бандит. — И стреляю прямо в лоб! Раз! — Он чуть помедлил. — Два! — После краткой паузы он поднял дуло автомата, целясь в лоб нашему батюшке.
Тот не выдержал и дрожащими руками снял с себя крест.