Для кого цветет лори - Марина Суржевская 12 стр.


— Он расцвел, когда я пришел за тобой. — Лавьер нахмурился. Что-то в глубине зеленых глаз почти заставило Оникс замолчать. Что-то внутри нее корчилось и выло, заставляя замолчать. Она знала, что ему это важно. Непонятно как, но своим женским чутьем Оникс осознавала это. Важно. Жестокому и бессердечному аиду жизненно важно, чтобы лори цвел для него.

Но она лишь крепче сжала ладони, вгоняя ногти в кожу.

— Ты был там не один, аид, — глухо выдавила девушка. — Напомнить, кто был с тобой? Вы пришли вчетвером. И когда лори окрасился, рядом был не ты. Там снова был… Ошар. И даже на площади, месяц назад! Со мной рядом всегда был другой мужчина, Ран. Ясно тебе? Лори цветет не для тебя.

Он замер, глядя Оникс в глаза. Зрачок снова расширенный, почти полностью скрывая зелень радужки. А ведь в помещении светло… очень светло. И под его взглядом раяне стало действительно страшно. По-настоящему. Кажется, так она не боялась никогда. Ее почти колотило от его безмолвия, от застывшего лица, от пальцев, что держали ее подбородок.

И дернулась, когда внезапно треснули несколько ламп по углам, зашипели и погасли. Но Лавьер даже головы не повернул.

— Вот как… — голос прозвучал глухо, бесцветно. — Ошар, значит. Маленькая раяна. — Он обхватил лицо девушки обеими руками, нежа его в ладонях. И от этого Оникс хотелось закричать. Ее уже колотило от напряжения. Лавьер приблизил свои губ к ее. Сказал тихо. — Ты только что подписала нашему владыке смертельный приговор, моя сладкая. Надо сказать, я сомневался.

— Отпусти меня! — Оникс не выдержала и дернулась, забилась. — Отпусти! Не трогай меня!

— Отпустить? — он вскинул насмешливо бровь. — Разве ты еще не поняла, раяна? Ты моя. Ты всегда будешь моей, и плевать мне, для кого цветет твой лори. Это твои проблемы. Потому что… — он прижался к ней, не спуская с Оникс тяжелого взгляда.

— Нет, — она хотела кричать. Небесные! Она хотела, но даже голос предавал ее. И лори цвел… Она чувствовала, как открываются его лепестки…

Лавьер сжал ягодицы, приподнял.

— Потому что в тебе всегда буду только я. Ты моя, Оникс. Я слов на ветер не бросаю, — процедил он.

— Нет… пожалуйста! Ран! Я не хочу!

— Нет? — он дышал тяжело, раяна видела, как судорожно бьется вена на его шее.

— Нет! — она хотела сказать, что только не так… Все снова совсем не так!

Зеленые глаза стали еще злее, сейчас он смотрел на девушку с ненавистью, от которой ей хотелось плакать.

— А вот теперь кричи, Оникс.

И толкнулся в нее, до боли сжимая девушке ягодицы. И замер. Тесное женское нутро сжало его член, и Лавьер застыл, пытаясь отдышаться, выдохнуть, не застонать. Внутри что-то болело, грызло его так, что хотелось разорвать раяну, сделать ей больно, мучительно больно! Но это соединение… влажное вторжение в ее тело. Очередное насилие. Ненависть в синих глазах. Архар! Его проклятый архар, от которого он подыхал. Почему она? Почему даже обыкновенное, ничего не значащее соединение тел заставляет его сходить с ума от лавины выворачивающих душу эмоций? На ее ресницах блестели слезы, и Лавьер склонился, слизал их языком. Даже ее слезы были особенными. И запах лори… Он вновь чувствовал его. Еще сильнее, еще острее, еще слаще.

Он сжал зубы, удерживая рвущееся рычание, отклонился, выходя из нее. И снова вбился. Со свистом втянул воздух. Чувствуя ее дыхание. Взглядом безумца глядя на приоткрытые губы и напряженную шею.

Выйти. Толчок.

— Проклятие… — сил сдерживаться не было, хотя зачем ему сдерживаться? Он так долго этого ждал… Желал. Ненавидя себя за эту слабость, за то, что не может забыть, не может успокоиться. Проклиная ее за то, что не приходит.

И снова толчок. Сильнее, уже на полную мощность, погружаясь в ее тело до конца, растягивая тесное горячее лоно. Никогда. Ни с кем. Так. Только с ней. Так, что Лавьер почти умирал от желания, так, что дрожал от напряжения, так, что не мог думать. Ярость и нежность сплелись внутри, злость и желание, необходимость… Его проклятая зависимость. Ее имя дрожало на губах, и Лавьер загонял его внутрь, не позволяя сорваться. Толчок. Сильнее, злее, яростнее. Оставляя синяки от своих пальцев. Тараня нежное тело с яростью одержимого. Ему хотелось кричать. Но он лишь со свистом втягивал воздух, вновь и вновь загоняя в Оникс член и глядя ей в глаза. Обжигая дыханием пересохшие губы. Склоняясь, чтобы чувствовать дыхание ее. Запрещая себе целовать. Запрещая прикасаться к ней. Запрещая… чувствовать. Запрещая думать о том, что она сказала.

Запрещая себе об этом думать! Только яростные, дикие, злые удары, соединяющие и разделяющие их тела в ритме снова бьющих за ширмой барабанов, только близость, слишком похожая на смерть. Только похоть, застилающая глаза и заставляющая двигаться все быстрее, насаживая на себя девушку. Только пальцы, сжимающие ее тело. И синие глаза, затянутые дымкой.

Все как и прежде, все снова.

И одержимость ею, которая за год не стала меньше, которая возросла в разы, сплетаясь с глухой тоской и надеждой, которая сейчас корчилась в муках, подыхая. На что он надеялся? Во что верил?

Ему было этого мало… слишком мало, слишком быстро… но на большее не осталось времени.

Толчок, толчок, толчок. Быстрее, впиваясь в ее губы, захватывая влажный язык, втягивая его в свой рот. Выцеловывая, вылизывая, заглушая собственные стоны.

Он не сдержал хрип, когда его тело содрогнулось, когда разум накрыло разрастающейся тьмой, подкатывающей волнами, с каждым мгновением все ближе, все ярче, все больнее. А потом тьма взорвалась, и Лавьер откинул голову, захрипев от безумного, сбивающего с ног и выворачивающего на изнанку наслаждения. Он кончал, и ему казалось, что он умрет от этих ощущений, слишком это было ярко, настолько, что тело почти не могло этого вынести.

Перед глазами плавали темные пятна, в ушах стучала кровь.

Нет, это барабаны…

Он тряхнул головой, приходя в себя и отпуская Оникс. Перерезал шнуры, а потом опустил ладонь и провел клинком по ладони. На коже выступила красная полоса, и, развернувшись, мужчина приложил руку к светлому полотну. Барабаны ударили еще раз и затихли.

— Одевайся, — не глядя, бросил Лавьер. — У нас несколько минут.

— До чего? — не поняла Оникс.

Она стряхнула с рук веревки. Рядом стояла чаша с заживляющим раствором и чистыми холстинами, дрожащей рукой она смочила ткань и протерла внутреннюю поверхность бедер, уже не думая, как это выглядит. Оникс забыла о зрителях. Забыла обо всех. Она неуверенно накинула на тело расшитый тинар, который скрыл ее полностью, оставив открытыми лишь кончики пальцев. Завязала пояс. Лавьер на нее не смотрел, он уже зашнуровал штаны и обувался.

Барабаны замолчали. И тишина казалась звенящей, напряженной, натянутой струнной.

Раяна вздрогнула и словно очнулась, вынырнула из омута их яростной близости, что оставила внутри боль и наслаждение. Предчувствие сжало горло.

А дальше что?

Он повернул к ней голову.

— Несколько минут на то, чтобы жрец назвал брак законным и сделал запись в храмовой книге. Надо, чтобы тебя признали законной императрицей.

— А что потом? — она не смотрела ему в лицо, не желая видеть. И думать о том, что только что между ними произошло. Об этом она подумает потом… когда-нибудь. Оникс не могла сейчас разобраться в своих чувствах и эмоциях, их снова было слишком много, и все слишком острые, обжигающие, ранящие. Злость, обида, ярость и где-то за ними облегчение, что он жив, и удовольствие от их близости, которое она так пыталась сдержать. И странное желание расплакаться.

Но об этом она сейчас думать не будет. Кажется, есть проблемы и поважнее.

За ширмой было как-то подозрительно тихо. Полог тишины?

— Ран? — прошептала Оникс.

— Тебе лучше закрыть глаза, раяна, — бесцветно произнес он. Поднял голову. — Но ты, конечно, не послушаешься.

— Конечно. — Оникс нахмурилась. — Почему я должна закрывать глаза?

Лавьер сжал зубы, резко шагнул к ней, развернул к себе спиной и связал ей руки. Оникс вскрикнула, задергалась.

— Так будет лучше, — бросил он, завязывая ей глаза куском шелка.

— Отпусти! Развяжи меня!

— Будешь орать, я заткну тебе и рот, — мрачно пообещал он. — Сиди тихо. Я скоро вернусь.

Оникс притихла, не сомневаясь, что он так и сделает, а жевать кусок собственной сорочки ей не хотелось. Послышался какой-то шелест, а потом в один миг пал барьер тишины, и помещение затопили звуки. Но вовсе не радостные крики и поздравления. Вопли боли. Лязганье оружия. Ругань. Плач. Вой. Крики отчаяния. Топот ног, удары, проклятия, снова крики! Шум, нарастающий гул, грохот!

— Небесные… — прошептала Оникс. Все ее тело напряглось, словно струна. Сражение. Она слышала звуки битвы! Совсем рядом, прямо в этом помещение, да она почти оглохла от криков и грохота!

— Ран?

— Небесные… — прошептала Оникс. Все ее тело напряглось, словно струна. Сражение. Она слышала звуки битвы! Совсем рядом, прямо в этом помещение, да она почти оглохла от криков и грохота!

— Ран?

Лавьер не отозвался, и Оникс затрясла головой. Шелковая лента сползла, девушка потянулась губами, захватила ткань, стягивая ниже. Заморгала от потока света. И захлебнулась от ужаса.

Нет, это было не сражение. Это была резня. Сумеречные Псы, с серебряным знаком цитадели на груди, быстро и равнодушно резали тех, кто был в этом зале. Картины происходящего замелькали перед глазами ошарашенной Оникс, разум которой просто отказывался принимать увиденное. Мужчина, что смотрел в ее сторону с пола остекленевшими, мертвыми глазами. Полная женщина в желтом платье, что стояла в храме в переднем ряду, теперь зажимала дыру в животе, и яркое платье было залито кровью. Совсем молодая девушка трясется в углу у лестницы, на лице красный отпечаток чьего-то удара. Мужчины… Почти все, кто был в зале: наместники, придворные, члены совета, все самые влиятельные люди империи, они все были в этом зале. И почти все — мертвы… Куски тел, внутренности, разрезанные глотки и отсеченные головы… кровь. Море крови залило великолепный парадный зал дворца! Высокие витражные окна были закрыты темными драпировками для ритуала, у стен стояли накрытые для торжества столы… и трупы. Трупы!

Сумеречных было так много, звери в черном, что резали людей, словно скот. Быстро, молча, жестоко. Беспощадно. Раяна видела стражей, что охраняли ее во дворце. Тех, что стоял у дверей в покои Ошара. Тех, что несли службу у лестницы… и все они сейчас участвовали в этой бойне.

И ужасное, дикое понимание вдруг обрушилось на Оникс.

Он знал. Он с самого начала знал это. Ран Лавьер. Знал, потому что именно он и организовал все это. Свадьбу. Ритуал Теней. Резню.

И он был там — в самой гуще этого ужаса, обнаженный торс блестел при свете масляных ламп и тонких лучей, пробившихся сквозь драпировку. Он снова танцевал свой смертельный танец с клинками, и Оникс какой-то частью своего существа даже залюбовалась им, мужчиной, что умел убивать с такой дикой красотой и немыслимой скоростью.

Один из наместников — молодой, сильный, бросился наперерез Лавьеру, с рычанием занося для удара свой меч… и упал, захлебываясь кровью.

Оникс всхлипнула. Звук родился где-то в глубине ее существа и прорвался наружу. И Лавьер услышал, хотя это и было невозможно, их разделяло не менее ста шагов. Но он обернулся, и их взгляды встретились. Бесстрастное лицо помрачнело, зеленые глаза стали еще злее. Он кивнул кому-то, и почти сразу обзор закрыла широкая мужская грудь.

— Вы в безопасности, Светлейшая, не беспокойтесь, — сказал Ингор Баристан, наклоняясь к ней.

— В безопасности? — Оникс подняла на него полные слез глаза. — В безопасности?! О, Небесные, помогите… Где Ошар? Его вы тоже убили?

— Вам лучше этого не видеть, — мягко сказал Сумеречный и укоризненно покачал головой. — Зря вы не послушались верховного. И зря сняли повязку.

Он протянул руку и неожиданно положил ладонь на ее щеку.

— Что вы… — начала Оникс, но договорить не успела, провалившись в темноту.

ГЛАВА 10

После занятий наставник велел задержаться их десятке учеников. Всех в Цитадели делили на сотни и десятки, по какому принципу — никто не знал. В десятке Рана все оказались примерно одного возраста.

— Пришло время выбрать того, кто станет верховным в вашей десятке, — наставник — красноволосый Мастер — окинул притихших учеников холодным взглядом. У него были странные глаза- белки желтые, словно перо канарейки, и в этой желтизне плавали мутные светло-голубые радужки. В сочетании с коричневой кожей и желтыми одеяниями-халтонами, которые носил Мастер, выглядел он пугающе. Предками наставника были пустынные кочевники, наградившие его такой необычной внешностью.

И еще он был очень стар. Конечно, все знали, что Сумеречные живут значительно дольше обычных людей, если не умирают от сражений. Но Мастер и вовсе казался древним…

Но ученики боялись его не за цвет глаз и кожи. Мастер отличался изощренным и жестоким умом, в котором не было жалости ни к себе, ни к окружающим.

Рану он нравился.

— Но, — продолжил наставник, прохаживаясь вдоль столов, — в этот раз мнения совета мастеров разошлись. В вашей десятке два пса, достойных стать верховным. Их физическая сила и магический дар почти равны, оба наделены лидерскими качествами, оба умны и честолюбивы. Мы не смогли выбрать между ними. — Он застыл в центре зала. — И потому предлагаем выбрать вам.

Мастер взмахнул рукой, скрытой широким желтым рукавом, и в центре появилась каменная чаша. Ученики восхищенно замерли. Материализация. Высшая ступень магии и способностей, ее достигали лишь избранные. А Ран задумался, почему бы двух лидеров не разделить по разным десяткам, но спрашивать не стал. Мастера не приветствовали ненужные вопросы.

— Каждый опустит в чашу камень, — продолжил маг. — Белый, если ваш выбор Анрей Итор. Черный, если Ран Лавьер.

На столе возле каждого из десятки появилось два камня.

— Приступайте. Кристиан Нерр.

Дух прошел уверено, опустил черный камень. Тот гулко ударился о стену чаши.

— Баристан …

Еще один ученик сделал выбор.

— Льен…

И снова стук камня. Каждый подошел к чаше, и каждый сделал свой выбор. Ран наблюдал молча. Он хотел стать старшим. Не от того, что желал управлять другими, а от того, что не любил подчиняться. И хотел принимать решения самостоятельно, хотя бы на уровне их десятки. Он ненавидел чужие приказы.

— Выбор сделан. Мастер снял чашу с постамента и вытряхнул камни на доски пола. Все затаили дыхание. Пять камней слева, три справа. Черные. Белые.

— Верховный десятки — Ран Лавьер, — объявил Мастер.

Кристиан захлопал, он всегда был живее всех в цитадели. Остальные ограничились кивками и улыбками. Лавьер повернул голову к Анрею. Тот смотрел на него своими белесыми глазами, в глубине которых таилась смерть.

— Поздравляю, — прохрипел он и, резко развернувшись, первым ушел из ученической.

Мастер улыбался. На тонких губах эта улыбка выглядела тоже жутковато.

— Сегодня я освобождаю десятку от тренировок и дозволяю посетить Грот удовольствий.

На этот раз улыбки и хлопки не сдержал никто, даже сдержанный и молчаливый Льен, прозванный Ветром. Все-таки не каждый день им так везет!

* * *

Грот удовольствия располагался в скале. Это была пещера, похожая на круглый зал, с озером в центре и небольшим водопадом теплой воды. Вокруг озера стояли лежанки и были накиданы шкуры, за кадками с ярко-зелеными кустарниками виднелись углубления для более интимного общения.

И еще здесь были девушки. Такие, каких юные псы еще не видели. И ученики застыли на входе, внезапно растерявшись, завороженные, ослепленные дивными красавицами с гладкими и налитыми телами цвета шоколада, манящими улыбками и браслетами на ногах. Рабыни. Но рабыни отборные, дорогие. Не похожие на тех, что ждали их в комнатах для расслабления. Одна из них — со множеством кос, змеями спускающимися до круглых ягодиц, подошла к застывшим парням, протянула поднос с бокалами и указала рукой на небольшой фонтанчик.

— Приказывайте, — нараспев произнесла она, плавно опускаясь на колени, — мы здесь, чтобы воплотить любые ваши желания…

— Чтоб я сдох, — изумился Линт, — да это же фонтан чистого вэля!

Псы расхохотались, потянулись к кубками за выпивкой.

— Да к демонам! — воскликнул Баристан и зачерпнул ладонью прямо из чаши, глотнул, фыркая, как конь на водопое. Льен рассмеялся и последовал его примеру, Линт и вовсе сунул лицо в вэль, глотая и облизываясь.

— Нам оставь!

Хохот стал всеобщим. Выпивка сняла зажатость и превратила юных псов в обычных парней, дорвавшихся до удовольствий.

— Эй, красотка, — быстро захмелевшей Линт поманил одну из девушек пальцем. — А может, ты меня приласкаешь?

Он, красуясь, развязал шнуровку на штанах, обнажая мужской орган. Рабыня послушно опустилась на колени, коснулась его губами, облизала.

— Раздери меня Бездна, — выдохнул Линт. — Я попал на небеса!

Влажные звуки наполнили грот, и захмелевшие парни сорвались, словно стая гончих, хватая девушек, заваливая их на шкуры, торопливо обнажая каменные члены, что вставали лишь от одной мысли и звуков… кто-то уже стонал под умелыми руками, кто-то яростно вдалбливался в податливое тело.

Ран поманил в альков ту самую, с косичками. Хмель его почти не брал, даже если парню очень хотелось, напиться не удавалось. Его дар выжигал хмельные пары, гасил их. Но не сразу, и легкая волнующая дымка все же окутала разум Рана.

Девушка целовала его тело, улыбалась, тонкие косички гладили обнаженную кожу, и Ран прижал ее к себе, усаживая девушку сверху. Она подчинялась с улыбкой, с явным удовольствием рассматривая партнера. Они оба были молоды и красивы, горячи и страстны, и первое проникновение обоим доставило удовольствие. Ран откинул голову, наслаждаясь видом подпрыгивающих грудей девушки, ее стонами и ощущением тесного лона, что сжимало его член. Желание туманило не хуже выпивки, толчки становились все яростнее.

Назад Дальше