Лавьер снова закрыл глаза. Но войти в состояние транса повторно не получалось. Внутри бился образ, и избавиться от этого наваждения Ран не мог.
Она почти не изменилась…
… Ветер прислал весть с посыльным. Мальчишка просто оставил возле очага в путевом доме моток ниток. Для случайного путника или любопытных глаз — ничем не примечательный кусок бечевки, слегка замусоленной и грязной. Но для Лавьера вполне понятное письмо.
«Есть новости. Северные ворота Града. Закат».
Он знал, что Ветер будет ждать его каждый день, пока Лавьер не появится. Ран прикинул варианты. Доверял ли он Ветру? Да, на ту долю, на которое вообще возможно доверие между учениками Цитадели.
И все же решил прийти.
И хмыкнул, увидев место, что выбрал Ветер. За воротами Града пестрыми лоскутами кибиток и яркими всполохами костров расположились бродячие артисты. Трупп было несколько, в каждой не менее трех десятков человек, здесь же устроились бродяги, нищие и попрошайки, блаженные и пилигримы, что часто следуют за такими кочевыми театрами. Из города уже набежали беспризорники и просто любопытствующие, и разобраться в такой толпе, кто есть кто, стало совершенно невозможно. А это значило, что Ветер сделал все для доказательства бывшему верховному собственной лояльности. У Рана не было дара, но навыки никуда не делись, он привычно осмотрел территорию и людей. Стражей здесь не было, только чуть хмельная и веселая толпа. И когда он устроился у одного из костров, на гостя почти не обратили внимания. Лишь закутанный в серый плащ бродяга молча подвинулся, освобождая Лавьеру место, но лица, скрытого капюшоном, так и не повернул.
У кибитки танцевала толстуха, вскидывая пухлые коленки, прицокивая и потрясая ладонями со звенящим браслетом. Рядом топтался грязный мужичок, деревянный разрисованный кругляш на груди, видимо, изображал императорский медальон.
— О, любимый, о Светлейший Владыка Ошар! — взвыла толстуха, падая на колени. — Возьми меня в жены, сделай своей императрицей!
— Поди прочь, презренная, — сильно картавя, отозвался «император». — Всех заморских прелестниц мне милее раяна! Ее лицо, словно лепесток белой розы, а глаза — синь волшебных озер. На спине ее расцвел цветок, что пленил меня!
Толстуха вскочила и запрыгала вокруг принца, тот лениво отмахивался от ее «соблазнения».
— Вижу, у народа новая байка? — негромко протянул Лавьер. Сидящий рядом бродяга кивнул, не поворачивая головы. Правильно, не стоит смотреть верховному в глаза, даже бывшему.
— Раяна и владыка — основной сюжет всех представлений, — так же тихо ответил мужчина.
— Занятная сказка, — хмыкнул Ран. — И как? Верят в нее?
— Вполне. Людям надо во что-то верить, главное— дать им необходимые сведения… Через три дня на городской площади Светлейший представит народу свою избранницу. Раяну, освободившую империю от тирана. Говорят, ее лори стал цветным.
— Говорят?
— Очень настойчиво говорят. И случилось это благодаря принцу Ошару. Раяна полюбила его, а лори окрасился.
— Забавная сказка.
— Как и все сказки. Если народ примет девушку, то в день солнцестояния состоится брачная церемония. — «Бродяга» помолчал. За его спиной не раздавалось ни звука, даже дыхания своего собеседника Ветер не слышал.
— Значит, свадьба, — бесцветно произнес Лавьер. — Возможно, даже Ритуал Теней?
— Ритуал Теней? — Ветер чуть слышно хмыкнул.
— Почему бы и нет? Древняя традиция, немного… безнравственная, зато зрелищная. Почему бы Светлейшему владыке не взять молодую жену в присутствии своего Двора и жрецов?
Ветер нахмурился. Ему хотелось повернуться, чтобы посмотреть в глаза собеседнику, но он, конечно, не стал.
— К тому же, это даст всем столько пищи для разговоров и ума, что хватит до следующего лета. Неплохая мотивация, верно? Нельзя отбирать сразу и хлеб, и зрелище, вы ведь знаете… — Бродяга чуть слышно усмехнулся. — Древние ритуалы, возвращение к истокам, почитание предков… Хорошие основы для упрочения власти. Проверенные.
— Вы, несомненно, правы, Верховный.
Мужчины замолчали, глядя на актеров у кибитки. Где-то залаял бродячий пес, на него шикнули, замахали руками. В соседней труппе репетировали драму, и кто-то подвывал под унылый аккомпанемент однострунной виолты.
«Бродяга» склонил голову.
— Что вы прикажете делать?
Лавьер поправил платок, скрывающий его лицо до самых глаз.
— Ждать.
— Но… — Ветер осекся и замолчал. Чуть повернул голову. — Мы готовы, Верховный.
— Я знаю. Ждите. — Ран поднялся, по-прежнему оставаясь за спиной у своего знакомого. Кончики кинжалов привычно лежали в ладонях. — Я свяжусь с тобой.
— Стоит ли мне присматривать за девушкой? — спросил тот, кого называли Ветер. Он постоял, прислушиваясь. И кивнул сам себе, не оборачиваясь. Аида за его спиной уже не было.
…Грязные доски пола, черные и пыльные балки потолка.
И воспоминание. Он должен был уехать сразу после разговора с Ветром, но остался. Рискуя своей головой. Понимая, что хочет ее увидеть.
Он стоял в той толпе, среди кухарок и плотников, торговцев и бродяг, стражей и Псов. Ждал. А потом подъехал экипаж, и она ступила на усыпанную лепестками землю, опираясь на руку молодого правителя. Синее платье. Распущенные белые волосы. Бледное лицо и чуть закушенная губа. Она делает так, когда волнуется. И тоска, ударившая Лавьера так, что стало нечем дышать.
Он смотрел, как Оникс идет по проходу, глядя лишь перед собой, как стоит на том помосте — слишком красивая и совсем замерзшая, как вздрагивает от летящих в нее камней. Понимал, что увидел достаточно, и пора уходить. Что каждый миг на этой площади приближает его к казни. Что обязан уйти. И не мог это сделать. Так и стоял, глядя на нее, ощущая, как жгутом сворачиваются внутри чувства. Ненависть, желание, голод, злость, безумие… Все сразу.
Оникс.
Его выжженная и засыпанная пеплом пустыня.
Слишком много… всего.
А потом она его увидела.
Просто повернула голову и посмотрела ему в лицо.
…Лавьер сжал кулаки, перевернулся и с размаха впечатал руку в пол, сдирая кожу костяшек. В который раз он уже делает это? Боль порой помогала. Немного. Не так, как он хотел.
Иногда он желал забыть. Выдрать из себя, не вспоминать, не думать. Не мучиться от желания, которое невозможно удовлетворить. Не ждать ее. Проклятый архар, как же он хотел перестать ее ждать! Несколько месяцев, каждую минуту. Он просыпался и не хотел открывать глаза. Втягивал напряженно воздух, надеясь уловить аромат. Делал осторожный вдох. Потом еще один на случай, что ошибся, хотя понимал, что это невозможно, что он почувствует ее аромат за сотню лье. Но нет, каждый раз в его нос ударяла лишь вонь дешевых путевых домов, забегаловок или случайных ночлежек. Плесень, сырость, сточное зловоние… Или запахи ненужных женщин, когда он срывался, когда пытался забыться… Все не то…
Аромата нежного цветка среди чужих запахов не было.
Как и самой Оникс.
В Лавьере не было сожаления или раскаяния, принимая решение, он лишь следовал ему и точно знал, что снова поступил бы так же. Но он верил, что все еще возможно изменить. Верил, что она придет.
Поэтому он явился на эту площадь. И на ней его вера закончилась. Оникс не откроет дверь к нему. Встретившись с ней взглядом, заглянув в затягивающую его синеву, Лавьер понял это совершенно точно. Раяна сделала выбор и к нему не придет.
Ран поднялся, отряхнул ладони.
Ну что же. Ждал он достаточно.
Через час из ворот столицы выехал одинокий путник, направляя коня в сторону Вересовой Впадины на севере от Темного Града.
Тракт закончился неожиданно, словно оборвался, но Ран и не подумал свернуть, продолжая гнать жеребца. Рысак устал от целого дня непрерывной скачки, но послушно несся вперед, лишь изредка пофыркивая и нервно ударяя хвостом по крупу.
Ран натянул поводья уже почти в чаще, в которой царила чернильная тьма. В зарослях изредка поблескивали звериные глаза, да ухал вдалеке филин.
У разлапистой сизой ели Лавьер остановился, спрыгнул на землю и дальше пошел осторожнее, ведя коня в поводу. Преграда появилась неожиданно — невидимая стена, не пропускающая посторонних. Ран снял перчатки, положил правую ладонь на препятствие, надавил. Стена под пальцами сгустилась, но поддалась. Лавьер снял с седла сумку, закинул поводья на ветку, чтобы конь не сбежал. Ран знал, что эта преграда впустит лишь его одного. Перекинул ремень мешка через плечо и шагнул вперед. Минута удушья и ощущения вязкости, словно вместо воздуха вокруг сгустился кисель, а после…
Темная тень метнулась справа, и Ран бросил туда мешок, раскрутив его за ремень, отвлекая внимание на движущийся предмет. И одновременно левой рукой ударил. Без оружия, кулаком, хотя вытащить клинок было делом мгновения.
— Для покойника у тебя неплохая реакция, Ран.
Нападавший рассмеялся, уклонился и снова сделал бросок. Лавьер пригнулся, и сразу — отвлекающий маневр правой, удар левой…
Попал. Мужчина, почти неразличимый в темноте, согнулся, хватая ртом воздух, но быстро выпрямился.
— А твоя левая по-прежнему слабее правой, Дух.
— Я тоже рад тебя видеть, — Дух хмыкнул, зажигая фитиль в лампе, поднял повыше. Протянул руку. — Слышал, тебя казнили, Верховный? Рад, что молва вновь преувеличивает.
— Тебя похоронили еще семь лет назад, Кристиан, — усмехнулся в ответ Ран. — Как вижу, тебе это тоже не мешает жить.
— Нисколько, — Кристиан Нерр широко улыбнулся. Темные, словно спелые вишни, глаза отразили свет ламп. Его левую щеку пересекал рваный шрам, от виска до рта, задевая уголок губ и придавая лицу выражение вечной насмешки. Тот, кого в прежние времена звали Духом Сумеречных Врат, протянул руку бывшему Верховному. — Кстати, я задолжал тебе благодарность за собственные похороны.
— У тебя будет возможность меня отблагодарить, — кивнул Лавьер, и Кристиан стал серьезным.
— Все, что пожелаешь, Ран. Все, что в моих силах, Верховный.
Лавьер качнул головой. То, что он пожелает, Духу не понравится.
— Забери мою лошадь, Кристиан. Барьер вновь пропустил лишь меня, так что тебе придется вести ее в обход.
ГЛАВА 6
Лабиринта боялись все, даже наставники. Это Ран понял довольно быстро своим обостренным чутьем, что было присуще ему с самого детства. Откуда взялся лабиринт, никто толком не знал, среди учеников Цитадели о нем ходили байки, одна страшнее другой. Поговаривали, что его создал кто-то из наставников, лет триста назад. Он начинался за оградой из светлого камня, оплетенной лозой и дикой розой, что никогда не цвела. За невысокой аркой виднелась кладка стены, просматриваясь до самого поворота. Это был первый виток лабиринта, единственный безопасный.
— Как думаешь, что там? — Линт пытался не показать вида, но расширенные при дневном свете зрачки, вытягивание шеи и суетливые попытки заглянуть за ограду выдавали напряжение, владеющее рыжим. Ран пожал плечами. Сам он стоял спокойно, не двигаясь и не пытаясь предугадать, что ждет их в переходах Лабиринта. Он не видел в этом смысла — предугадывать. Не обладая даром прорицания и не имея исходных данных, это было напрасной тратой времени и сил. Любое предположение лишь останется таковым, но не приблизит к правде. Поэтому он молча ждал, зная, что кинжал ляжет в ладонь моментально, а сил его мышц хватит, чтобы убить.
Мальчишки у стены нервничали, лишь один стоял смирно, но выглядел не собранным, а оглушенным. Темные глаза мальчика казались переспелыми вишнями, красивое почти по-девчоночьи, смуглое лицо побледнело, став пепельно-серым.
— Смотри-ка, Нерр сейчас в обморок свалится, — преувеличенно громко захихикал Линт.
— Как бы ты сам не свалился, когда на тебя трехголовый монстр попрет, — хмуро отозвался с другой стороны косматый Брант.
— Ничего, я ему количество голов мигом уменьшу, — Линт демонстративно подкинул в руке топорик. Им разрешили выбрать любое оружие, и каждый взял то, что считал наиболее убойным. На взгляд Рана выбор Линта был неудачным, но, конечно, он промолчал. Здесь каждый сам за себя.
— Эй, девочка, ты платочком запасся? А то ведь плакать начнешь, маму звать! Или вопить, как тогда, под лестницей. Помнишь? Или тебе тогда понравилось? Ну же, красавица, скажи хоть слово, не молчи!
Топорик снова сверкнул гранью на солнце.
Линт мерзко ухмыльнулся. О его неприязни к смуглому КристиануНерру знали все, но предпочитали в развлечения чокнутого рыжего не вмешиваться. Все-таки… каждый сам за себя.
Слова Линта оборвал скрип решетки, а пятеро мальчишек у витой створки вздрогнули и подобрались, когда она открылась.
— Всего лишь пройти один круг, — пробормотал Линт, нервно подкидывая на ладони свое оружие. — Только круг. Всего лишь…
— Заткнись, — оборвал его Брант. — Без тебя тошно. Кто первый?
Он обвел взглядом замерших мальчиков.
— Что, все струсили? Все равно ведь придется идти, кто не войдет, того заставят… — он осекся, повернул голову. Пока он говорил, Ран уже прошел сквозь арку и сейчас уверенно двигался вдоль стены к повороту. Следом за ним неожиданно пошел молчаливый темноглазый Кристиан, побрел, слегка шатаясь и неуверенно трогая рукой кладку ограждения.
Остальные тоже двинулись вперед, нервно озираясь и ожидая нападения.
Но на них Ран не смотрел, он шел, сжимая в ладони рукоять кинжала и внимательно осматривая узкий коридор лабиринта. Прислушался у поворота. И шагнул… в темноту.
Дневной свет померк, вокруг разлилась тьма, в которой лишь камни светились тусклыми зеленоватыми крупинками. И в этой тьме кто-то ждал, смотрел жадно, протягивал белые руки, похожие на стебли растений. Они тянулись со всех сторон, пытались схватить, обвить, сломать… И темный дар Рана на них не действовал, у этих рук не было тел, не было лиц, в которые можно было посмотреть. Мальчик ударил кинжалом первую, вторую, третью… Он бил снова и снова, сжимая зубы и пытаясь пробиться к выходу, что был где-то там, за стеной хватающих его рук. Удалось, и он метнулся в сторону, ударился ногой о торчащий камень, ругнулся, кувыркнулся, снова вскочил. Побежал, уворачиваясь от рук-стеблей, отсекая их кинжалом, пригибаясь и прыгая. На полном ходу вылетел на пятачок за поворотом и остановился так резко, что перехватило дыхание.
У стены стоял Кристиан, а у его ног бился на земле Линт, зажимая колотую рану в боку и пуская кровавые пузыри.
Мальчик поднял голову, посмотрел на Рана темными, как вишни, глазами. Его лицо все еще было бледным, но совершенно спокойным, как бывает у человека, хорошо сделавшего неприятную, но нужную работу. Красивое лицо рассекал уродливый порез, и кровь заливала рубашку. Два подростка уставились друг на друга, словно звереныши, почти принюхиваясь и оскаливаясь, пытаясь распознать и предотвратить нападение другого.
Ран выпрямился первым. Медленно кинул, пожал равнодушно плечами и прошел мимо, чувствуя, как смотрит ему в спину мальчик.
А на выходе из лабиринта не сказал наставникам ни слова.
Каждый сам за себя. Но иногда молчание становится началом чего-то большего.
* * *Выйдя из купальни, Оникс застыла у двери. Пока она пыталась прийти в себя, ее комнаты вновь заполнились прислужницами.
— Я хотела бы побыть одна, — сказала Оникс, с отвращение разглядывая свои покои.
Никто из женщин даже не повернул голову в ее сторону, продолжая деловито заниматься своими делами: перестилать постель, отдергивать шторы, рассматривать содержимое шкафов и стряхивать пыль с сундуков. И все это — переглядываясь и переговариваясь, словно самой раяны и не было в этой комнате.
— Прошу вас уйти, — Оникс чуть повысила голос, чувствуя себя глупо. На ней была лишь купальная рубашка, с волос капала вода, и чувствовать себя уверенно в таком виде не получалось.
Может, поэтому на нее вновь не обратили внимания. Одна из женщин даже позволила себе усмехнуться.
Оникс прикрыла глаза. Открыла. Набрала воздух. И заорала так, что все прислужницы взвизгнули и подпрыгнули, роняя свои метелки.
— Я сказала — пошли все вон!!!
Старшая, кажется, ее звали Маргет, скривилась, поджав тонкие губы.
— И не надо на нас кричать, мы всего лишь делаем свою работу, — возмутилась она.
— Я хочу, чтобы вы ушли. — Оникс с трудом сдерживалась, чтобы снова не заорать. — Хочу остаться одна!
— Не велено, — вновь поджала губы Маргет.
— Кем не велено?
Прислужницы переглянулись, и Оникс сжала кулаки, ощущая, как поднимается внутри ярость. Небесные! Неужели ее не могут просто оставить в покое? Хоть ненадолго? Да за что с ней так?
— Уходите. — Голос прозвучал сипло. — Прошу вас. Мне надо побыть одной! Мне надо, понимаете?
— Не велено.
Она открыла рот, понимая, что сейчас снова заорет, что не сдержится, что начнет топать ногами, как торговка рыбой, что просто сейчас убьет кого-нибудь, если ее не оставят одну!
И замерла, потому что дверь скрипнула, а прислужницы, как одна, склонились в поклоне.
— Вам-то что здесь надо? — почти простонала Оникс.
— Милая непосредственность простолюдинки, — усмехнулся советник Итор, ступая в покои. Скривился брезгливо на прислужниц. — Пошли вон. — И уже через мгновение в комнате никого не осталось.
Мужчина прошел на середину покоев и остановился, разглядывая замершую у дверей купальни девушку. Чуть прищурившись, словно рассматривал потертое и неприглядное кресло, которое ушлый лавочник пытается выдать за редкость.
— Мне кажется, вам не место здесь. — Оникс вскинула голову. — И если вы не заметили, я не одета. Что вам нужно?