Лик Победы - Вера Камша 38 стр.

– Я польщен. – Дядюшка пододвинул Рокэ изящный серебряный соусник: – Умоляю, только с этой подливой! Итак, вы хотите знать, насколько правдивы письма Манрика и что происходит в Олларии? Начну с самого главного. Я не сомневаюсь, что его высокопреосвященство скончался от естественных причин. Насколько мне известно, тело обнаружили утром в кабинете у полок с книгами. Судя по всему, кардинал доставал труды Авесалома Кубмария. Смерть была мгновенной. Его высокопреосвященство не оставил никаких важных документов, кроме письма для вас. Или же их не нашли. Дальнейшее представляется чудовищным нагромождением случайностей и совпадений.

– Вот как? – Алва замолчал, пытался распробовать то ли соус, то ли новости. – Вы правы, восхитительно. Если не ошибаюсь, ваш повар увлечен эстрагоном… Так какие случайности вы имели в виду?

– Вы тонкий ценитель, герцог. Что до совпадений, то судьбе было угодно, чтобы в Олларии не оказалось ни экстерриора, ни вас, ни Салины, ни Ноймариненов, ни Савиньяков, ни Альмейды, а стоящие в непосредственной близости от столицы полки были сформированы недавно на средства, изысканные тессорием Манриком.

– О причинах отсутствия Салины, Альмейды, Эмиля Савиньяка и себя я догадываюсь, – заметил Алва. – Марсель, вы решили уморить себя голодом? Это один из самых отвратительных способов самоубийства.

– Вот еще, – возмутился Валме, хватаясь за нож. – Просто я не умею одновременно ужинать и скорбеть о бедах отечества.

– Учитесь, – посоветовал Ворон, – иначе заработаете несварение. Итак, граф, куда же и когда делись Резервная армия и Лионель Савиньяк и кто принял столичный гарнизон? Последние заслуживающие доверия известия я получил в начале месяца Летних Волн.

– Фома знает больше вас на целый месяц. Ваше здоровье, герцог!

– Я никогда не сомневался в Фоме, – Алва улыбнулся одними губами и поднял бокал: – Ваше здоровье, граф.

– Итак, возвращаемся в месяц Летних Волн. – Франсуа Шантэри отрезал кусочек темно-красного мяса и капнул на него соусом. – Его величество получил депешу о победе на море и пришел в неописуемый восторг. Насколько мне известно, он больше месяца был занят исключительно статутом нового ордена и созданием эскизов орденских знаков. К вашему возвращению, без сомнения, все будет готово. Получить эскиз шпионы Фомы не смогли, его величество оберегает государственные тайны весьма тщательно. Здоровье его величества.

– Создатель, храни Талиг и его короля. Итак?

– Итак, становилось очевидно, что Дриксен и Гаунау воспримут ваши победы менее восторженно. Поступили сведения о том, что они намереваются разыграть каданнскую карту. Бывшая Южная армия по вашему приказу была выдвинута к каданской границе, но его высокопреосвященство счел необходимым ее усилить за счет трех полков Резервной армии. Таким образом, границы Талига оказались на надежном замке, но его высокопреосвященство волновали ключи. В частности, вызывал сомнения Симон Люра, и его заменили на Лионеля Савиньяка. Предлогом послужила дуэль, на которой был легко ранен Леонард Манрик. Люра отозвали в столицу. Временно исполняющим обязанности командующего гарнизоном Олларии стал полковник Морен. Разумеется, герцог Ноймаринен в сложившейся ситуации не мог оставить север, а граф Рафиано отбыл в Ардору, чтобы принять участие в церемонии, посвященной совершеннолетию наследника. Что до Людей Чести, то они в подавляющем большинстве разъехались по своим имениям. Остались лишь те, кого задержали придворные обязанности.

– Судя по всему, в Олларии было весьма душно, – предположил Алва, отодвигая пустую тарелку.

– О да, – кивнул Франсуа Шантэри, – но это никоим образом не мешало герцогу Колиньяру искать тех, кто желал вашей смерти, сударь.

– Неблагодарное занятие, – Алва откинулся на спинку стула с бокалом в руке, – их так много… Впрочем, Колиньяр мог начать с себя.

– Он предпочел начать со слуг покойных Ариго и Килеана-ур-Ломбаха.

– И кем же он закончил?

– Трудно сказать, так как изыскания были прерваны смертью его высокопреосвященства. Как видите, герцог, считать происшедшее переворотом не приходится. Иначе нам пришлось бы признать, что во главе заговора стоял его высокопреосвященство, предусмотревший собственную смерть.

– Или не предусмотревший, – заметил Алва, потягивая вино. – Что было дальше?

– Дальше? Агний совершенно растерялся. В отличие от Леопольда Манрика. Этот действовал стремительно и успешно. Фердинанд подписал указы о назначении Леопольда Манрика кансилльером, а Жоана Колиньяра обер-прокурором.

– Отвратительное слово, – скривился герцог, – впрочем, дриксенское наречие вообще отличается грубостью.

– Вы – знаток древних языков, – тонко улыбнулся дипломат, – помогите найти господину кансилльеру имя для новой должности.

– Мне что-то не приходит в голову ничего, кроме производных от эмпозы [65], – пожал плечами герцог. – Может быть, эмпозорий? Нет, не звучит… Так что случилось дальше?

– Дальше Леонарда Манрика произвели в маршалы и передали под его командование Резервную армию и гарнизон Олларии. Все было сделано совершенно законно. Политика нового кансилльера в целом продолжает политику покойного кардинала, хотя Манрики жестче. Судя по всему, предполагаются большая война и развод его величества. Новой королевой, вероятно, станет одна из урготских наследниц. Полагаю, на руку второй будет претендовать Леонард Манрик. Если, разумеется, его не опередят, – дядюшка Шантэри очень внимательно посмотрел на собеседника. – Обе принцессы в восторге от побед Кэналлийского Ворона.

– Я польщен, – Алва допил вино и аккуратно поставил бокал. – Благодарю за восхитительный ужин, граф. Боюсь, я вынужден вас покинуть. Мне нужно ответить на письма его величества и господина кансилльера.

Проклятый дождь лупил в стекла, мешая спать. Валме ворочался с боку на бок, считал кошек, вспоминал «пантерок» и Марианну, придумывал новую вышивку на шарф. Он докатился до того, что перечислил по порядку всех императоров от Эрнани Святого до Эрнани Одиннадцатого и последнего, чего от унара Марселя не мог добиться ни один ментор, но уснуть так и не удалось. В три часа ночи виконт встал, оделся и вышел в коридор. Дядюшка Шантэри давным-давно дрых, слуги тоже, свет был погашен, горели только масляные ночные лампы на лестницах. Марсель прошелся по спящему особняку, то и дело налетая на мебель, нашел заполненную отвратительными книгами библиотеку, вернулся назад, с отвращением посмотрел на смятую постель и наконец постучался к Рокэ.

Дверь распахнулась сразу же – Ворон не спал. Герцог был без камзола, ворот рубахи расстегнут так, что виднелся еретического вида медальон. На столе горели четыре свечи и стоял бокал с вином. Второй, пустой, Алва держал в руках.

– Простите, – церемонно произнес Марсель, с подозрением переводя взгляд с застеленной кровати на широченное кресло и внушительных размеров сундуки, – я думал, вы один.

– Я один, – подтвердил Алва, ставя на каминную доску пустой бокал. – Располагайтесь, до рассвета еще далеко.

Герцог вернулся к столу, взял второй бокал, подошел к камину, пригубил, на мгновение опустил голову и выплеснул вино в огонь. Зашипело, пламя слегка пригнуло голову и с новой силой набросилось на дрова.

– Яд? – участливо поинтересовался Марсель. – Вот уж не ожидал от дядюшки Франсуа.

Алва не ответил, прикрыл ладонями глаза, потом провел по бровям к вискам. Мерно стучал маятник, глухо барабанил дождь, треснуло, прогорая, полено. Создатель, почему так муторно?!

– Спокойной ночи, – не очень уверенно произнес Валме. – Я, пожалуй, пойду.

– Прекратите, – Алва отнял руки от глаз. – Раз не спится, будем пить. Вино на столе у окна, не стесняйтесь…

Дядюшка Шантэри не поскупился. Вина было много, дорогого красного вина, пей – не хочу. Может, и впрямь напиться до одури, чтобы всякая чушь вроде излома эпох в голову не лезла? Вейзель напророчил всяких гадостей, а теперь умер Сильвестр. То есть, конечно, он умер раньше, но для них – только сегодня.

Страшновато получается – одни умирают, а другие знать не знают. Для живых смерть не скелет в саване, а курьер на лошади: нет письма, нет и смерти…

– О чем задумались, виконт? – Маршал сидел на краю стола, поигрывая королевскими печатями на черно-белых шнурках. Рядом лежали еще какие-то письма. От Манрика?

– Об эпохе, – признался Марсель. – Сильвестр умер, она и кончилась.

– Кончилась, – Рокэ небрежно подбросил письмо и поймал левой рукой. – Но «фламинго» танцуют, и огонь горит.

– Герцог…

– И? – Алва еще раз подкинул указ.

Под ложечкой у Марселя засосало, но он все же выпалил:

– Рокэ, почему мы ничего не делаем?

Алва отложил указ и занялся кольцами на руках. Объясняться с каким-то там виконтом он не собирался, но в Валме вселился кто-то тянущий за язык и толкающий в спину.

Под ложечкой у Марселя засосало, но он все же выпалил:

– Рокэ, почему мы ничего не делаем?

Алва отложил указ и занялся кольцами на руках. Объясняться с каким-то там виконтом он не собирался, но в Валме вселился кто-то тянущий за язык и толкающий в спину.

– Рокэ, вы должны вернуться. Нужно что-то делать, мы не можем сидеть и ждать, кто кого съест, то есть вы не можете…

Ворон медленно поднял голову, в синих глазах не было ничего, кроме холода.

– Что вы предлагаете?

Что он предлагает? Что он может предложить?! Можно подумать, это он играет королевскими печатями и чужими коронами.

– Разрубленный Змей, откуда мне знать? Это вы у нас Первый маршал Талига, вы и решайте.

– Первый маршал Талига может ослушаться приказа своего короля лишь в одном случае, – зло бросил герцог, – если он тем самым спасает жизнь этому самому королю. Его величество весьма недвусмысленно приказывает оставаться в Урготелле и готовиться к войне с дожами. Его жизни ничего не угрожает, к тому же на улице дождь.

Вот так, Марсель Валме! Знай свое место и скажи спасибо, что тебя с твоими глупостями не послали к закатным тварям. Ворон соизволил взять тебя с собой, ты его забавляешь, с тобой можно пить и ездить к куртизанкам, но не суйся, куда тебя не просят. Кто ты такой, чтобы лезть с советами? Не твое это дело, а собственно говоря, у тебя и дел-то никаких нет. Даже у Герарда есть, а у тебя нет. Ты при кэналлийце то ли шут, то ли ученая собачка. И никто в этом не виноват.

– Рокэ, я далек от того, чтобы…

– Вы далеки, а я близок, – перебил Алва, бросая Марселю письмо, которое тот невольно поймал.

– Что это?

– Весточка из Заката.

– Но это же… Это же ваше!

– Неужели вы думаете, что новый кансилльер был столь любезен, что переправил мне письмо покойного кардинала, не сняв с него копию? Если тут и были тайны, то все вышли… Читайте. Сильвестр заслужил, чтоб хоть кто-то его знал. Я не в счет, фламинго тем более.

…Письмо было остроумным и немного грустным. Постаревшая любовница, дочери Фомы, дурной шадди, соберано Алваро, кардинал Диомид, классическая поэзия, смерть Гийома Эпинэ, рассказанная экстерриором притча, немного политики, немного астрологии, будущая война, доракские вишни… Все вперемешку на нескольких страницах. Жизнь от начала до конца или все-таки от конца до начала?

– Прочли?

Марсель кивнул, не зная, что говорить и говорить ли. Рокэ взял из рук виконта исписанные листки, пробежал глазами, смял, бросил в камин. Пламя с кошачьей ловкостью поймало подачку, огненная лилия расцвела и завяла. Валме молча взялся за бокал. «…у Вас и Ваших ровесников есть куда более приятные возможности скоротать ночь, чем смотреть на гаснущие угли…»

Глава 5 Сакаци

Агарис был чужим, отвратительным, опасным, а Сакаци – добрым и гостеприимным. Здесь не бесились лошади, отсюда не ушли крысы, но от этого было только хуже. Когда тебе плохо, ничего удивительного, если тебя тянет в счастливое прошлое. Если тебе хорошо, если рядом друзья, у тебя все есть, а ты можешь смотреть только назад, – это конец. В лицемерном Агарисе Робер Эпинэ еще надеялся, что сможет где-нибудь прижиться, в милом, дружелюбном Сакаци он понял, что не создан для чужих краев.

Взгляд упрямо тянулся к закрывающей горизонт гряде, за которой лежала Эпинэ. День был ясным, ближние, заросшие буками и лиственницами горы отливали старой бронзой, дальние – вечерней синевой. Странно, почему Горную Алати называют Черной, это имя ей не подходит. Откуда вообще берутся названия, что они значат, на каких языках?

В Агарисе они с Матильдой были одинаково чужими, но теперь вдовствующая принцесса дома, а Робер Эпинэ – нет. Он может жить только в Талиге, и с этим ничего не поделать. Иноходец и не думал осуждать тех, кто нашел себя в чужих краях, он им завидовал. Конечно, отыскать местечко, похожее на Эпинэ, просто. В равнинном Алате много таких – с пологими холмами, виноградниками, оврагами, которые после ливней превращаются в бурные потоки, дикими вишнями, черными жаворонками. Там в каштановых рощах отъедаются свиньи, пылят дороги меж живых изгородей, в речных излучинах прячутся старые замки… Как похоже на южный Талиг, как отвратительно похоже!

Эпинэ попытался следить за птичьей стаей, но та вопреки здравому смыслу и подкрадывающейся осени летела в Талиг. Острый клин медленно таял в высоком небе. Завтра, к вящей радости обитателей Сакаци, будет ясно, и алаты всласть напляшутся вокруг своих костров. В Эпинэ Золотую Ночь называют Темной и не пляшут, а сидят по домам меж четырех свечей. Вернее, сидели, пока эсператисты не запретили, и все равно народ помнит. Девушки гадают, мужчины пьют, женщины с детьми собираются вместе, поют и жгут полынь и вереск, отпугивая пришедших за детьми закатных тварей.

Зачем чудищам человеческие младенцы, Робер не понимал даже в детстве, а однажды в Темную Ночь удрал от нянек и вышел в парк. Его никто не подменил, он не увидел ничего интересного – ночь как ночь, – но, когда попытался вернуться в дом, служанки подняли крик.

Дед, узнав, в чем дело, сам прижег руку внука раскаленным ножом, запретив скрывать ожог. Повелители Молний не верят старым сказкам, но слуги и крестьяне не должны сомневаться в своем сюзерене и болтать, что среди его внуков затесался подменыш. Шрам остался до сих пор. Если в Эпинэ вспомнят, кто из сыновей Мориса Эр-При разгуливал Темной Ночью, его точно ославят кукушонком. А может, уже ославили…

– Гици! Вот вы где! А то я избегалась прямо, – Вицушка кокетливо тряхнула кудрявой головкой, на стройной шейке весело звякнули образки и монетки.

– Да я вроде и не прятался, – невольно улыбнулся Иноходец. При виде Вицушки не улыбнулся бы только истинник – столько в этой резвушке было жизни и радости. Ему бы хоть кусочек, чтоб прожить, сколько отпущено, и не рехнуться от тоски.

– Гици, как кот, норовит повыше забраться, – припечатала девушка и деловито добавила: – Вас хозяйка ждет. Письмо вам прислали. С печатью. А гица у себя.

– Спасибо, – другой бы шлепнул красавицу пониже спины или чмокнул в пухлые губки, но Робер не мог, хоть и злился на себя. Это было таким же лицемерием, как и все в его жизни. Не целовать Вицу и видеть сны о Мэллит. Клясться в верности Талигойе и убивать ее защитников. Жить у Матильды и думать, как сбежать в Эпинэ. Почему мы все время врем и кому врем больше – другим или себе?

Робер в последний раз глянул на горы и отправился к принцессе. Вдовице возвращение в Алат пошло на пользу, возможно, потому, что она навеки избавилась от париков и Хогберда.

– Я уж думала, ты в трубу вылетел, – сообщила Матильда, на плече которой восседал оскорбленный в лучших чувствах Клемент. – Эту Вицу только за пегой клячей посылать.

– Я на башне был, – Робер взял стоящий на столе кубок, близнец которого посверкивал у вдовицы в руке. – Что это?

– А ты попробуй, – подмигнула Матильда. – На меду и трех перцах! После охоты лучше не бывает.

Робер честно глотнул и едва не задохнулся. Матильда расхохоталась, Клемент чихнул. Тоже пробовал или за компанию? Принцесса лихо хлебнула закатного пламени, словно это было кэналлийское, и потребовала:

– До дна!

Это до дна?! Хотя почему бы и нет? Робер поднял кубок.

– Благословенна будь во имя Астрапа!

– Во имя кого? – Матильда ссадила Клемента в корзинку с хлебцами и ловко подхватила с бронзовой тарелки кусок вяленого мяса.

– Был такой, – сообщил Робер. – То ли демон, то ли нет, но молнии и прочие пожары – это по его части. И твоя касера, без сомнения, тоже.

– Это не касера, – возмутилась Матильда, – а настоящий тюрэгвизэ.

– Закатное пламя это!

– Может, и так, – пожала плечами вдовица. – Ты почему не поехал друзей встречать?

– Альдо нужно поговорить с Ричардом.

– Вот дурни, – Матильда плюхнулась на покрытую медвежьей шкурой скамью, – нашли, чем заняться: тайны развели. А вы часом не поссорились?

Пока нет, но к тому идет. Потому что Робер Эпинэ не поведет Альдо Ракана и Ричарда Окделла в Гальтару. Вернее, он их туда не пустит.

– Матильда, Вица что-то сказала про письмо.

– Ах да, – Матильда хлопнула кубком о стол и толкнула Роберу футляр с дерущимися конями. – Альберт переслал. Из Эпинэ вроде… Я смотрела, Клемент нюхал и на зуб пробовал. Печати целы, и никакой дрянью не пахнет.

Из Эпинэ? Как письмо попало к Альберту? Хотя это как раз понятно. Писали в Агарис, его не нашли, отыскали Хогберда, а тот и расстарался.

Робер нерешительно тронул печать, на которой под сцепившимися жеребцами проступал венок с мечом внутри, эфес с одной стороны отпечатался слабее… Личная печать отца… После Ренквахи она должна была перейти к новому маркизу Эр-При, но оказалась у матери.

Матильда сделала попытку подняться, и Робер вдруг понял, что не хочет читать письмо в одиночестве. Протянув принцессе пустой кубок, Иноходец торопливо сорвал восковую блямбу и вытащил желтоватый листок. Да, это мать. Ее почерк и ее манера оставлять верхнюю четверть листа пустой. Во имя Астрапа, почему он боится?