— Какая интересная работа! Позвольте полюбопытствовать, кто же автор?
Растеряно улыбнувшись, Илиади ответил:
— Был тут у меня в прошлом году один постоялец — совсем молодой человек. Попросил комнату на третьем этаже с балконом и чтобы море было видно. Я его предупредил, что дорого будет, а он смеется, ничего, говорит, расплачусь. Время шло. Жил себе, столовался. Ночью над рисунками корпел, а днем продавал их на набережной и, магазине у Синани, да только прибыток был слабый. Прошел месяц, настало время расплачиваться, а денег не хватило. Взмолился он и говорит, возьмите у меня все восемнадцать картин. Придет время, они будут цениться не хуже работ Айвазовского. А я смотрю на него, вижу — парень не от мира сего; не пьет, не курит, ходит тихо, а разговаривает, будто голоса своего стесняется. Божий человек, да и только. Ему бы монахом быть да чужие грехи отмаливать, а он все карандашиками частит по бумаге… Пожалел я его, отпустил с миром, картинки, понятное дело, взял. А художества такого я раньше не видел, нет. Вроде бы два цвета всего — черный и белый, а когда долго смотришь — чудится разное и сердце отчего-то заходится.
— А как звали его, не помните?
— Как же — Вандинский, Андрей Васильевич.
— Нет, никогда не слышал, — покачал головой присяжный и вновь принялся переписывать.
Старший санитар нетерпеливо переминался с ноги на ногу, показывая всем видом, что пора выносить усопшего. Он кашлянул и вопрошающе посмотрел на следователя.
— Да-да, забирайте, — махнул тот рукой.
Закончив писать, Ардашев огляделся и спросил:
— Чувствуете, господа, этот запах?
— О чем вы? — следователь недоуменно воззрился на Клима Пантелеевича.
— По-моему, в коридоре разлили камфару.
— И что? — наморщил лоб судебный медик.
Не обращая внимания на недоумение доктора, следователь робко произнес:
— То есть вы хотите казать, что ее разлили специально?
— Я в этом уверен.
— Но зачем? — воскликнул Симбирцев, бросая беспомощные взгляды то на следователя, то на адвоката.
— Да, — Лепищинский покрутил ус. — На этот нюанс я совсем не обратил внимания. — Сделав по комнате несколько шагов, он вдруг остановился и, вскинув глаза к потолку, задумчиво произнес: — Камфорное масло отбивает нюх у полицейской собаки. Но если на теле покойного нет ни колотых, ни огнестрельных ран, а вдавленный след на шее является единичным, а не двойным, то остается только одно: штаб-офицера сначала споили, а уже потом повесили на простыне. Так?
— Но ведь стакан-то один. Да и выпито всего половина бутылки, — облизывая пересохшие губы, констатировал судебный медик.
— Либо отравили, — проронил молчавший до поры немолодой седовласый господин в очках, оказавшийся судебным экспертом. — Чтобы не было сомнений, я проверю коньяк на наличие яда. А пока я могу с полной уверенностью утверждать, что отпечатки пальцев на бутылке, стакане и пепельнице принадлежат исключительно покойному.
Управляющий, облокотившись на дверной косяк, слушал разговор с легкой усмешкой. Наконец он картинно зевнул и громко изрек:
— Моя бабушка страдала ревматическими болями и смазывала коленки камфорным маслом. А почему вы не допускаете, господа, что кто-то из отдыхающих просто-напросто случайно разбил пузырек?
— Разбить не могли — осколков нет. Уронить — тоже маловероятно, поскольку эту аптекарскую склянку всегда затыкают пробкой. Стало быть, разлили. А вот намеренно или нет, мы как-нибудь сами разберемся. Что же касается лично вас, любезный, то завтра в десять утра прошу пожаловать на допрос со списком всех постояльцев, — пробурчал следователь, явно недовольный тем, что в ход расследования вмешивается еще один посторонний.
— Всенепременно-с, — с дрожью в голосе проронил Лаптев, обиженно прокашлялся и исчез в дверном проеме.
Ардашев уже не слышал происходящую вокруг него словесную перепалку. Он все смотрел на висевший под стеклом рисунок и силился понять, отчего эта работа так беспокоит его душу.
14 Отправная точка
I
Земско-городская больница находилась в двух верстах от Ялты, если ехать по Симферопольскому шоссе. Расплатившись с извозчиком, Ардашев с доктором вызвали привратника, который и провел их в мертвецкий покой. Скрипнула тяжелая дверь, и из подвального помещения потянуло сыростью, точно раскопали могилу. «Вот так пахнет смерть», — пронеслось в голове у Ардашева. Патологоанатом — здоровенный детина с бритой головой и опущенными в виде подковы усами, смывал под рукомойником мыльную пену. На обитом жестью столе возвышалось укрытое клеенкой тело. Следователь что-то писал за небольшим столиком. Рядом, на свободном стуле, позевывая, сидел Симбирцев. Завидев вошедших, Лепищинский поднялся и попытался улыбнуться, но с лица съехала какая-то кривая усмешка.
— Здравствуйте, господа. Собственно, все ожидаемо. Самоубийство чистой воды.
— Вы уверены? — Клим Пантелеевич внимательно посмотрел в сторону патологоанатома.
— Несомненно, — вытирая руки о цветастое полотенце, уверенно ответил тот. — На это указывают надломы больших рожков подъязычной кости и верхних рожков щитовидного хряща. Вследствие сильного растяжения шеи тяжестью висящего тела деформации подверглись и сонные артерии, что привело к поперечному разрыву их внутренних оболочек, как раз ниже петли, об этом указывает видимый след-борозда.
— Имеются все основания для закрытия дела, — констатировал следователь.
— Позволите мне осмотреть труп? — осведомился присяжный поверенный.
— Извольте, — пожал плечами Лепищинский. — Только зачем это вам?
— Хочу избавиться от последних сомнений.
Ардашев сбросил клеенку на пол, извлек из кармана складную лупу и стал внимательно осматривать голову покойника, заглядывая даже в ушные раковины. Лицо почившего давно приобрело восковой оттенок, а нос заострился.
— Не могли бы вы перевернуть тело? — вновь обратился к хирургу адвокат. И последний без лишних разговоров опрокинул его, словно мешок картошки. Лупа двигалась очень медленно и примерно посередине затылка остановилась. Клим Пантелеевич поднял голову: — Я попрошу вас сбрить волосы всего на один дюйм.
— Хорошо, — недовольно ответил врач и, взяв с полки кусок мыла, помазок и опасную бритву, принялся снимать волосяной покров. Когда он вытер затылок мертвеца, то стала заметна небольшая болячка, вокруг которой успела образоваться синяя гематома.
— Видите? — Ардашев устремил на врача пытливый взгляд. — Я уверен, что именно в мозжечок и вогнали спицу. И только потом труп подвесили. Несомненно, полковник оказывал сопротивление убийце — об этом свидетельствуют кровоподтеки и ссадины на его кулаках. Но, очевидно, силы были неравными. Однако до тех пор, пока вы не препарируете череп, сказанное останется лишь версией. Прошу вас продолжить вскрытие.
Доктор земской больницы кивнул и снова стал облачаться в резиновый фартук и перчатки.
— Думаю, что никто не будет возражать, если я дождусь результатов на улице, — сказал Ардашев и направился к двери. За ним потянулся и следователь. Нижегородцев и Симбирцев, видимо, в знак солидарности с коллегой, остались в мертвецкой.
— Значит, вы думаете, что это убийство? — неуверенно выговорил Лепищинский и посмотрел на адвоката пытливым взглядом. — Но кто? Зачем?
— А давайте присядем вон на ту скамью, — будто не слыша вопроса, предложил присяжный поверенный.
Усевшись, следователь грустно заметил:
— Это убийство совсем некстати. Как вы знаете, Государь вчера прибыл в свое имение. Если я не раскрою преступление в течение недели, меня отправят в самый дальний сибирский уезд. — Он умоляющими глазами посмотрел на Ардашева. — Надеюсь на вашу помощь, Клим Пантелеевич.
— Посмотрим, — невозмутимо ответил адвокат. Достав из кармана коробочку «Георг Ландрин», он предложил Лепищинскому, но тот отрицательно мотнул головой.
— Как знаете, — пожал плечами Ардашев. — Я остановился в «России» в двенадцатом номере. Заходите на досуге, обсудим ход расследования…
— Спасибо. Непременно. — Он помолчал с полминуты и сказал: — В Ялте проживает тринадцать тысяч жителей. Три полицейских участка. Три окружных судьи и три мировых. И следователей — тоже три. И хоть нас мало, но работой мы не обременены. А все, верно, потому, что наши горожане — в основном порядочные люди. Нет, ну, бывает, турки-строители набедокурят, или татары напьются и забуянят, но это редко. А зимой — тишь да райская благодать — совсем тихо. Но начиная с пасхального сезона вместе с отдыхающими со всех концов к нам едут и воры, и проститутки, и грабители. Летом — два-три смертоубийства. Чаще всего они случаются либо по причине пьянства, либо из-за ревности. Правда, в прошлом году картежники между собой выигрыш не поделили. Вот и резанул один другого тесаком. Злодея отыскали быстро. А тут — полковник, начальник штаба… Сами понимаете — доложат на самый верх!
Усевшись, следователь грустно заметил:
— Это убийство совсем некстати. Как вы знаете, Государь вчера прибыл в свое имение. Если я не раскрою преступление в течение недели, меня отправят в самый дальний сибирский уезд. — Он умоляющими глазами посмотрел на Ардашева. — Надеюсь на вашу помощь, Клим Пантелеевич.
— Посмотрим, — невозмутимо ответил адвокат. Достав из кармана коробочку «Георг Ландрин», он предложил Лепищинскому, но тот отрицательно мотнул головой.
— Как знаете, — пожал плечами Ардашев. — Я остановился в «России» в двенадцатом номере. Заходите на досуге, обсудим ход расследования…
— Спасибо. Непременно. — Он помолчал с полминуты и сказал: — В Ялте проживает тринадцать тысяч жителей. Три полицейских участка. Три окружных судьи и три мировых. И следователей — тоже три. И хоть нас мало, но работой мы не обременены. А все, верно, потому, что наши горожане — в основном порядочные люди. Нет, ну, бывает, турки-строители набедокурят, или татары напьются и забуянят, но это редко. А зимой — тишь да райская благодать — совсем тихо. Но начиная с пасхального сезона вместе с отдыхающими со всех концов к нам едут и воры, и проститутки, и грабители. Летом — два-три смертоубийства. Чаще всего они случаются либо по причине пьянства, либо из-за ревности. Правда, в прошлом году картежники между собой выигрыш не поделили. Вот и резанул один другого тесаком. Злодея отыскали быстро. А тут — полковник, начальник штаба… Сами понимаете — доложат на самый верх!
Со стороны покойницкой показался Симбирцев, за ним — Нижегородцев. Приблизившись, судебный медик протянул бумагу:
— Вот. Полюбуйтесь.
— Так-с, — пожевывая губами, следователь молча прочел заключение. С кислой миной он протянул Ардашеву исписанный лист и, тяжело вздохнув, изрек: — Весело — ничего не скажешь. Оправдались самые худшие предположения.
— «Причиною смерти является колотая рана, приведшая к повреждению стволовых структур головного мозга», — Клим Пантелеевич повторил последнюю строку и осведомился: — А сколько в Ялте библиотек?
— Три, по-моему, — неуверенно ответил следователь. — А что?
Пропустив вопрос мимо ушей, присяжный поверенный вновь спросил:
— Скажите, а как они работают?
— Та, что у театра, — имени Жуковского — открыта с десяти утра до двух пополудни, а потом она закрывается на перерыв, но с четырех до восьми снова принимает посетителей. Моя дочь часто туда захаживает. А вам-то это зачем? — не утерпел Лепищинский.
— В таком случае нам с Николаем Петровичем следует поторопиться. Не будем терять время, господа, — не удосужив чиновника ответом, присяжный поверенный повернулся к стоявшей неподалеку извозчичьей коляске: — Эй, любезный! Свободен?
Не дожидаясь, пока возница развернет фиакр, Ардашев сам пошел навстречу. За ним едва поспевал Нижегородцев.
Провожая недоуменным взглядом удаляющийся экипаж, судебный следователь так и остался сидеть на лавочке. На его лице читались грусть и затаенная обида.
II
— Да, действительно, сюда приходил офицер и заказывал у нас книги. Он работал в читальном зале. Делал какие-то выписки. А позвольте узнать, почему вы меня об этом спрашиваете? — нехотя поднявшись из-за конторки, выговорил высокий господин с тонкими, аккуратно подрезанными над верхней губой усиками.
— Полковник совершил самоубийство. И у нас есть подозрение, что прощальное письмо осталось в одной из книг, которыми он пользовался. Вы не могли показать их нам? — осведомился Клим Пантелеевич.
— Положительно ничем не могу помочь. Это строжайше запрещено циркуляром. Знакомить третьих лиц с карточками читателей я не имею права. К тому же завтра Пасха, и наша библиотека должна быть закрыта через четверть часа.
— А если читатель умер? Что об этом говорят ваши правила? Послушайте, уважаемый, — адвокат строго повел бровями, — мы же не шутки пришли шутить и не из праздного любопытства интересуемся. Если вы будете упорствовать, то мы все равно посмотрим все, что нам надобно, но уже с помощью судебного следователя. Я протелефонирую ему прямо от вас, и он прикажет вам ожидать его приезда. А появится он здесь примерно через час-два и начнет не спеша составлять официальный протокол вашего допроса, а потом и акт изъятия книг. Я не исключаю, что за этим столом вы застанете не только пасхальную заутреню, но и обедню. Если же вы поступите благоразумно и пойдете нам навстречу, то вся эта неприятная процедура вообще может не понадобиться. Вдруг окажется, что никакого письма и в помине не было. Итак, милейший, ваш выбор?
Служитель виновато склонил голову и, уставившись в пол, пробубнил:
— Извольте, я вам все принесу.
— И, пожалуйста, не забудьте прихватить его формуляр.
— Хорошо, — кивнул библиотекарь и удалился.
— Послушайте, Клим Пантелеевич, а для чего мы наведывались в две другие читальни? Почему сюда сразу не поехали? Ведь Левицкого мы встретили именно здесь? — доктор вопросительно воззрился на адвоката.
— Как вы помните, управляющий Илиади сказал, что полковник поселился в пансионе за четыре дня до трагедии, то есть девятнадцатого марта. Срок, согласитесь, небольшой. Для того чтобы раскрыть это преступление, нам придется максимально точно воссоздать хронику его нахождения в городе и желательно по часам: куда ходил Левицкий, где и с кем общался. Только имея полную картину его четырехдневного пребывания в Ялте, мы сможем раскрыть это смертоубийство. Именно поэтому я и решил посетить в первую очередь другие библиотеки и, как оказалось, сделал это не зря — ни в одной из них Левицкий книг не заказывал, а стало быть, там и не появлялся. Теперь я могу их смело вычеркнуть из своего условного списка. А вообще-то, доктор, я не много видел офицеров, которые бы посещали публичные библиотеки.
— Да и я тоже. А вон и наш «книжный червь».
Из соседней комнаты выплыл служитель с небольшой стопкой книг.
— Извольте, — он положил литературу на стол. — Это все, что он брал за четыре дня. А вот его карточка. Смотрите, изучайте, не буду вам мешать. Тут в основном труды Циолковского и Жуковского…
— Ого! — воскликнул Ардашев, перечисляя названия, — «Аэроплан или птицеподобная (авиационная) летательная машина», «О парйнии птиц», «О воздухоплавании», «Теория летания», «О летательном аппарате Отто Лименталя»…
Адвокат открыл несколько брошюр, стал их листать, посматривая время от времени в свою записную книжку. Вдруг он радостно воскликнул:
— Смотрите, это как раз то, что нам нужно!
Нижегородцев склонился, шевеля губами:
— Здесь какая-то формула? А что сие означает?
— Как следует из пояснения, тут все просто: Y — это подъемная сила, P — это тяга, — граница профиля, p — величина давления, n — нормаль к профилю, то есть, согласно теореме Жуковского, величина подъемной силы пропорциональна плотности среды, скорости потока и циркуляции скорости потока воздуха.
— И что? — приподнял голову Нижегородцев, — при чем здесь убийство?
— А вас не удивляет тот факт, что офицер пехотного полка так досконально разбирался в воздухоплавании?
— Нисколько-с, — с каменным лицом ответил доктор. — Если хотите знать, Василий Ильич был помешан на геликоптерах. Мне частенько на это жаловалась его супружница. Придет, говорит, домой и — в кабинет; и просиживает там ночи напролет — все что-то изобретает. Мол, хочу, говорит, закончить то, что Михаил Васильевич не успел…
— Какой еще Михаил Васильевич? Какие геликоптеры? — глаза адвоката подозрительно сузились.
— Михаил Васильевич Ломоносов — известный русский ученый, а геликоптерами называются воздухоплавательные аппараты вертикального взлета, — простодушно объяснил врач. — У Нины Павловны, если хотите знать, от недостатка мужского внимания даже мигрени начались. Да-с…
— При чем тут мигрени! — Ардашев в негодовании поднялся. — Так, может, и в Москву он ездил на выставку воздухоплавания?
— Ну да! А разве я об этом вам не говорил?
— Право же, Николай Петрович, это уж слишком! — адвокат сел и нервно пробарабанил пальцами по столу. Успокоившись, он откинулся на спинку стула и махнул рукой: — Ладно, в конце концов, я сам виноват — мог бы и раньше догадаться.
Пожелав библиотекарю счастливо встретить праздник Великой Пасхи, приятели возвратили книги и вышли на улицу, не заметив, как из окна читальни за ними внимательно следил длинный, как жердь, человек.
Клим Пантелеевич потянулся в карман за коробочкой любимого монпансье.
— И куда теперь? — осведомился Нижегородцев.
— На набережную, до ближайшего газетного киоска. Надобно купить самую подробную карту Ялты и почитать прессу. С этим происшествием я уже два дня не брал в руки газет.