– Ах, милая госпожа! – Из больших голубых глаз служанки покатились слезы. Она обняла хазаринку за талию и осторожно повела ее обратно в опочивальню. – Нет больше Сфенкела. Убит твой супруг в сражении. Ты-то зачем в сечу устремилась? Не женское это дело, моя дорогая!
– Разве я одна на это решилась, – сказала Кейла. – Со мной были Весняна и Верхуслава. Милена, ты о них что-нибудь знаешь? Где они?
– Погибель свою нашли твои подруги в битве, – с горестным вздохом ответила служанка. – Убиты обе.
Кейла резко остановилась. Глаза ее расширились, как у безумной.
– Это неправда! – вскричала она.
И потеряла сознание.
В последующие три дня в поле перед Доростолом пылали погребальные костры. Всех своих павших русичи предали огню, совершив все обряды и жертвоприношения, как повелевал их древний обычай. На самом высоком костре воины Святослава сожгли прах Сфенкела. Вместе с останками Сфенкела была сожжена рабыня, согласившаяся последовать за своим господином в царство Нави. Перед сожжением рабыня была задушена петлей, по славянскому обычаю.
По обычаю русов, жена князя или воеводы была обязана последовать за мужем на погребальный костер, если она не была беременна и если ее родственники были не против этого. Поскольку Кейла была на третьем месяце беременности, то ей посчастливилось избежать этой печальной участи. По обычаю, именно Кейле пришлось поднести факел к погребальному костру Сфенкела, как его супруге. Все прочие родственники Сфенкела пребывали в Киеве.
Когда огромный костер, поглотивший помост с телом Сфенкела и его рабыни, разгорелся, взметнув пышущие нестерпимым жаром рыжие языки выше крепостной стены Доростола, стоявшие вокруг русские воины все разом начали ударять мечами и копьями в щиты.
При этом ратники хором выкрикивали одну и ту же фразу, как некое заклинание: «В путь, Сфенкел! В путь!..»
Около тридцати юношей, обнаженных до пояса, разбившись на пары, затеяли поединки на мечах после того, как погребальный помост догорел и обрушился, на глазах у собравшихся превращаясь в большое пепелище. Юноши наносили друг другу неопасные раны. Всякий умелый выпад молодых поединщиков сопровождался одобрительными выкриками из толпы опытных бородатых воинов. В конце этого действа перемазанные кровью юноши, образовав круг, исполнили ритуальный танец, подпрыгивая и потрясая мечами над головой.
Обгоревшие кости Сфенкела были собраны в большой глиняный сосуд, который был опущен в неглубокую могилу на берегу Дуная. Туда же соратники Сфенкела положили его щит и меч, застольную чашу, засапожный нож, ложку, шило, гребень – все, что покойному может понадобиться в иной жизни, в царстве Нави. Могилу засыпали землей, а сверху насыпали высокий курган из камней и песка. Три тысячи воинов неустанно трудились целый день, создавая видимый издалека рукотворный холм.
Весняну и Верхуславу погребли в тот же день.
Кейла не могла удержаться от слез, прощаясь навсегда со своими подругами. Ей пришлось подняться по лестнице на помост, где лежали два безжизненных женских тела, одетых в роскошные платья, с золотыми украшениями на челе и на груди. Длинные волосы покойниц были распущены и тщательно расчесаны. По поверьям славян, в царство мертвых женщинам нельзя было являться с заплетенными в косы волосами. Женская коса была символом жизненного пути, неким оберегом от болезней и злых сил.
Огонь к погребальному помосту Весняны и Верхуславы поднесли с двух сторон одновременно Свенельд и Святослав.
Старый варяг был объят глубочайшей скорбью. Он так хотел сберечь любимую женщину своего безвременно погибшего старшего сына, надеясь, что Весняна будет ему отрадой на закате его жизни, что она одним своим видом станет пробуждать в нем воспоминания о Славовите. И вот Весняна ушла от него навсегда!
Святослав, проведший бессонную ночь подле остывшего тела Верхуславы, выглядел осунувшимся. В нем будто что-то надломилось, словно вдруг угасла самая яркая искра его жизни. По печальному лицу Святослава нет-нет, да и пробегала еле заметная судорога от с трудом сдерживаемых рыданий.
Болгары, являясь христианами, хоронили своих павших по церковному обряду с отпеванием священниками. Погребальные службы в эти траурные дни проходили во всех храмах Доростола. Останки знатных болгар были замурованы в крепостной стене цитадели. Простых ратников заворачивали в грубый холст, затем везли на повозках к христианскому кладбищу близ северной стены Доростола.
Над городом плыл заупокойный звон колоколов, отдаваясь тревогой в сердцах всех его жителей.
Ветер доносил с равнины запах гари, который рассеивался вместе с едким дымом над узкими городскими улицами. В садах горожан пышно цвела вишня, сливовые и грушевые деревья украсились благоуханными цветами. Это буйное разноцветье пробуждающейся весенней природы как-то не вязалось с трауром, в который облеклось все русское войско.
Глава 9 Камни с небес
Несколько дней ромеи никак не беспокоили войско Святослава, но все это время на расстоянии двух перестрелов от стен Доростола воины Цимисхия кропотливо возводили высокий частокол с несколькими широкими проходами в нем. Частокол протянулся по равнине на добрых две мили.
Однако не это сооружение насторожило Святослава и его воевод, а производимые ромеями работы позади частокола. Оттуда изо дня в день доносился перестук топоров и визг пил. Вскоре над частоколом стали вырастать одна за другой высокие осадные башни из брусьев и досок. Между башнями ромеи расставили всевозможные метательные машины, прикатив их из своего стана. Как следует разглядеть камнеметы и катапульты русичам мешал все тот же частокол и длинные защитные навесы из досок, обитые кожами. Эти навесы ромеи называли винеями.
Калокир сказал Святославу, что не за горами тот день, когда войско Цимисхия устремится на штурм Доростола. Калокир советовал Святославу произвести ночную вылазку и сжечь осадные башни Цимисхия, а заодно и все катапульты.
Святослав, доселе не сталкивавшийся с осадными машинами, не придал значения словам Калокира. К тому же справляемые русичами поминальные пиры по своим погибшим сопровождались столь обильными попойками, что почти все войско Святослава пребывало во хмелю, и поэтому было не готово к сражению. Повальное пьянство среди русских ратников беспокоило и болгарских воевод, которые прекрасно сознавали, какой сильный и коварный враг осаждает Доростол. Воины-болгары были более умеренны в распитии вина, так как христианская религия считала пьянство одним из худших зол.
И вот наступил день, когда все предостережения Калокира подтвердились в полной мере. В то утро, едва над горизонтом пробились первые лучи солнца, на спящий город посыпались камни от небольших размером с арбуз до огромных величиной с теленка. Камни падали с небес, и поначалу воины Святослава приняли этот чудовищный град за некую кару, насланную на них Чернобогом и его злобной женой Мареной.
Когда же открылась истинная причина этого губительного камнепада, то русичи схватили оружие и ринулись вон из города, дабы уничтожить боевые машины ромеев. Однако эта беспорядочная вылазка закончилась полнейшей неудачей. Ромеи уже ждали славян во всеоружии и в боевом строю, расположившись на равнине между частоколом и стеной Доростола. В скоротечной яростной битве ромеи быстро взяли верх над русами и загнали их обратно в город.
Святослав был раздосадован не столько этим поражением, сколько тем, что при стремительном бегстве русичей в плен к ромеям угодили около сорока его воинов, среди которых оказался Регнвальд, сын Улеба. Святослав дорожил Регнвальдом, постоянно держал его при себе, помня его отважный бросок на ладье от реки Рось до Дуная, когда печенеги держали Киев в осаде. Святослав был признателен Регнвальду еще и за то, что он не последовал за отцом на Русь, не желая бросать в беде своего князя.
«Не горюй, княже, – успокаивал Святослава воевода Икмор. – У нас много пленных греков, мы обменяем их на Регнвальда и прочих наших ратников иже с ним».
В первый день обстрела ромеи лишь опробовали в деле все свои баллисты и катапульты, пристреливая их с таким расчетом, чтобы камни покрупнее обрушивались на стены и башни Доростола, а камни помельче сметали все живое внутри города на расстоянии трехсот шагов от крепостной стены. Внешняя стена Доростола имела толщину в пять локтей и высоту в пятнадцать локтей, городские башни у основания были еще толще, а в высоту достигали двадцати локтей.
Что такое осадные машины в действии, русичи оценили на следующий день, когда камни сыпались на город с утра до вечера. Ни на стене, ни за стеной не было никакого спасения. Каменными глыбами, со свистом падавшими сверху, было убито больше двадцати ратников и около полусотни получили ушибы и увечья.
– Теперь вы понимаете суть осадной тактики ромеев, – говорил Калокир русским воеводам на военном совете. – Сначала вашему войску будет нанесен урон от обстрела баллистами и катапультами, а также будет разрушена крепостная стена в месте вероятного вражеского штурма. Потом ромеи пойдут на приступ и подкатят к стене свои осадные башни. С башен будут переброшены деревянные мостики, по которым ромеи без труда проникнут на стену Доростола. При том численном перевесе, какой имеют ромеи, вам не сдержать их натиск. Воины Цимисхия просто задавят вас числом!
– Теперь вы понимаете суть осадной тактики ромеев, – говорил Калокир русским воеводам на военном совете. – Сначала вашему войску будет нанесен урон от обстрела баллистами и катапультами, а также будет разрушена крепостная стена в месте вероятного вражеского штурма. Потом ромеи пойдут на приступ и подкатят к стене свои осадные башни. С башен будут переброшены деревянные мостики, по которым ромеи без труда проникнут на стену Доростола. При том численном перевесе, какой имеют ромеи, вам не сдержать их натиск. Воины Цимисхия просто задавят вас числом!
– Калокир прав, – сказал Святослав. – Никакая храбрость нам не поможет, ежели ромеи валом повалят на стену. Нельзя допустить, чтобы ромеи подкатили свои осадные вежи к стене Доростола.
– Опять на вылазку пойдем, княже? – спросил боярин Ставр.
– Нет, будем копать ров недалеко от стены, – ответил Святослав. – Этот ров не позволит ромеям подкатить осадные вежи вплотную к городской стене.
Задумка Святослава понравилась воеводам, одобрил ее и Калокир.
Несмотря на поздний час, все русское войско вышло из города в поле. Воины разделились на два отряда. В то время, пока один отряд копал ров в полуторастах шагах от стены, другой отряд русичей стоял в боевом строю на случай внезапного нападения ромеев. Воины копали ров заступами, вынутую землю в мешках и на носилках уносили в город и высыпали возле стены, укрепляя ее таким образом изнутри.
С рассветом войско Святослава вернулось в город, так как ромеи вновь привели в действие свои метательные машины. Обстрел камнями опять продолжался весь день. Когда стемнело, ромеи ушли в свой стан, оставив усиленные дозоры возле своих осадных машин.
Ночью русичи вышли из города и продолжили копать ров, который широкой дугой должен был охватить Доростол с севера и юго-запада. Утром воины Святослава скрылись за городской стеной.
Замысел Святослава стал понятен и ромейским военачальникам, которые усилили обстрел Доростола, стремясь поскорее разрушить хотя бы один участок городской стены. Чтобы ослабить удары камней, летящих из баллист, русичи разложили на стене вороха соломы, а зубцы стен и башен укрыли толстыми плетеными циновками.
И все же стена Доростола медленно и неуклонно разрушалась под действием падающих на нее камней. Вот-вот должны были появиться первые бреши, через которые ромеи вполне смогут прорваться в город и без помощи осадных башен.
Святослав собрал воевод и постановил ночью идти на вылазку.
– Нужно сжечь все вражеские камнеметы, к лешему! – сказал он. – Иного выхода нет. Коль рухнет стена, то Доростол нам будет не удержать.
Было решено перед самым рассветом ударить на ромеев тремя колоннами.
За частоколом возле осадных машин у ромеев были разбиты шатры, где ночевали воины из сторожевого отряда, которым надлежало в темное время суток оберегать баллисты, катапульты и осадные башни. Стража у ромеев по ночам сменялась через каждые два часа. Во главе этого отряда стоял Давид Куркуас.
Русичи выслали вперед самых ловких воинов, которые ползком подкрались к вражескому частоколу и бесшумно перебили ножами ромейских дозорных.
Когда поднятый по тревоге Давид Куркуас выбежал из шатра, над осадными машинами уже вздымалось огненное зарево. Русы облили камнеметы маслом, обложили соломой и подожгли.
Понимая, что гнев василевса падет прежде всего на его голову, Давид Куркуас призвал своих слуг и быстро облачился с их помощью в свои роскошные позолоченные доспехи. Собрав воинов, Давид Куркуас повел их в сражение, надеясь с первого натиска отогнать славян и спасти из огня хотя бы половину осадных машин.
Давид Куркуас мчался на белом коне во главе полусотни своих конных телохранителей, облаченных в черные вороненые латы. Позолоченный шлем Куркуаса был украшен плюмажем из черных перьев.
Небольшой конный отряд ромеев вырвался далеко вперед, оставив позади свою пехоту. Давид Куркуас крушил мечом направо и налево, рассеивая русов, которые расступались перед его огромным конем, защищенным бронзовыми налобником и нагрудником.
Внезапно перед знатным ромеем оказался Икмор с секирой в руках. Он с размаху ударил коня обухом секиры по голове. Жеребец взвился на дыбы и сбросил Куркуаса наземь. Подняться на ноги Давид Куркуас уже не успел. Икмор точным мастерским ударом отсек ему голову.
Ромеи попытались отбить у русов тело своего военачальника, но после ожесточенной схватки они были обращены в бегство. Подмога, отправленная Цимисхием из главного ромейского стана, ничего сделать уже не смогла. Подступиться к горящим осадным башням и катапультам было уже совершенно невозможно. Сделав свое дело, русы отступили обратно в Доростол. С собой они унесли и тело Давида Куркуаса.
* * *Икмор насадил голову Куркуаса на копье и, шагая по улицам Доростола во главе своего отряда, выкрикивал во весь голос, что василевс ромеев сегодня пал от его руки. Следом за Икмором четверо ратников несли на скрещенных копьях безголовое тело Куркуаса в позолоченном панцире.
Жители Доростола, мужчины, женщины и дети, сбегались толпами посмотреть на труп человека, с именем которого у болгар были связаны многие ругательства. Громкие возгласы: «Цимисхий убит!.. В сече пал Цимисхий!..» передавались в то утро из уст в уста, проникая из улицы в улицу, из дома в дом. Покуда Икмор с отрубленной головой на копье дошел до цитадели Доростола, весь город уже облетела эта ошеломительная весть.
У входа во дворец Икмор столкнулся с Харальдом, который только что пришел из караула. По воле Святослава, молодшая дружина на вылазку не ходила. Взглянув на мертвую голову, Харальд огорошил Икмора известием, что это вовсе не василевс.
– Я видел Цимисхия вблизи, вот как тебя, воевода, – сказал Харальд. – Ты убил не василевса, а кого-то из его полководцев.
Радостные голоса и смех дружинников Икмора, столпившихся вокруг, разом смолкли. По лицам ратников было видно, как сильно они огорчены и раздосадованы.
Икмор не поверил Харальду. Он схватил юношу за руку и подтащил его к обезглавленному телу ромея.
– Взгляни, какой на нем панцирь! – взволнованно молвил Икмор. – Он же весь в золоте! Такой панцирь может быть лишь у василевса! А шлем у него какой, весь в чеканных узорах и позолоте! – Икмор тряс шлемом, снятым с головы убитого ромея, перед самым носом у Харальда.
– Все равно, воевода, – стоял на своем Харальд, – это не василевс.
– Полно, младень! Ты видел Цимисхия всего дважды и то мельком, – упрямо возражал Икмор. Слава победителя самого Цимисхия так приятно грела ему душу! – Ты мог толком и не разглядеть василевса. К тому же живой василевс чуточку да отличается от мертвого. Разве я не прав?
Икмор повернулся к своим соратникам, ища у них поддержки.
Дружинники дружно загалдели, полностью соглашаясь с воеводой. Никому из них тоже не хотелось расставаться с верой в то, что василевс ромеев мертв.
И тут из широких дворцовых врат появился Калокир.
Икмор бросился к нему, желая, чтобы грек стал третейским судьей в его споре с Харальдом.
– Кто это, друже Калокир? – громко и торжествующе спросил Икмор, показав тому мертвую голову на копье.
Толпа ратников затихла, с трепетным ожиданием взирая на Калокира, в очах которого появилось живейшее любопытство.
– А, узнаю этого плута! – с усмешкой проговорил Калокир. – Это же Давид Куркуас, шурин Цимисхия!
– Разве это не сам Цимисхий? – растерянно промолвил Икмор.
– Нет, друг мой, – со вздохом сожаления ответил Калокир. – Это не василевс, Харальд прав.
* * *В шатре Цимисхия собрались все предводители византийского войска. Цимисхий был в гневе. Его победоносное шествие по Болгарии грозило завершиться бесславным поражением у стен Доростола. Мало того, что болгары постоянно перебегают из его войска к Святославу, помимо этого родственники Никифора Фоки никак не желают смириться и норовят отнять у Цимисхия власть над державой ромеев.
Сначала племянник Никифора Фоки Варда Фока со своими двоюродными братьями Парсакутинами подняли мятеж в Малой Азии, успешно подавленный магистром Склиром. И вот на днях из столицы пришло известие, что брат Никифора Фоки куропалат Лев сумел бежать из своего заточения на острове Лесбос и с помощью своих друзей тайно проник в Константинополь.
Сторонники Цимисхия успели вовремя пресечь попытку восстания, схватив куропалата Льва и многих его приверженцев. Заговорщики оказались людьми столь знатными, что у эпарха претория Евдора и паракимомена Василия не хватило смелости вынести им суровый приговор. Твердость и непреклонность в этом деле проявила василисса Феодора, которая настояла на том, чтобы всех уличенных в измене именитых граждан ослепили и выслали из столицы на вечные времена. К такому же наказанию, по воле Феодоры, был приговорен и куропалат Лев.
Гонец от Феодоры, прибывший в стан Цимисхия, привез ему письменные заверения в том, что столица и все провинции по-прежнему подвластны Цимисхию. Василисса пребывает в здравии и желает василевсу скорейшей победы над Святославом.