– А княжич где?
Рогнеда неопределенно махнула рукой:
– Там остался… В Изяславле. Не захотел сюда ехать.
Взгляд Блуда то ли осуждал, то ли сочувствовал – и не понять.
– А где князь?
– Снова со степняками воюет. Извечная наша беда. И княжичи оба с ним.
– Да ведь маленькие совсем? – ахнула Рогнеда. – К чему таких с собой брать?
– Он не на сечу берет, а просто чтобы к коню приучить да к звону мечей. То не страшно.
Князь приехал на следующий день. С ним княжичи. Рогнеда кинулась сначала не к мужу, а к сыновьям. Обхватила обоих, прижала к себе, целуя щеки, руки, волосы, горячо зашептала:
– Сыночки! Сыночки мои!
Глядя, как прижимает к себе и гладит светлые головки мать, как приникли к ней, украдкой оглядываясь на отца, княжичи, Владимир чувствовал угрызения совести. Как мог он лишить Рогнеду ее детей, а мальчиков материнской заботы? Ведь сам такой не знал с детских лет.
Но Рогнеду только строго спросил:
– Вернулась?
Та от такого приема сначала растерянно замерла, но потом решила для себя, что главное теперь вот эти мальчики, да еще тот, что остался в Изяславле.
Они не заметили третьего княжича. Святополк стоял у стремени своей лошади, глядя широко раскрытыми глазами на Рогнеду с сыновьями. В его глазах даже заблестели слезы, княжич с досадой дернул поводья лошади, от чего та всхрапнула, потом кинул их подскочившему холопу и почти бегом направился к крыльцу. Князь наконец повернулся к пасынку, окликнул:
– Святополк!
Но мальчик уже взбежал по ступеням, с отчаяньем махнув рукой. Княжича душила обида. Он никому не нужен, ни отцу, ни матери, которая только и знает, что свои молитвы! Святополк не видел такой вот ласки, а потому завидовал братьям, и эта зависть много лет разъедала душу княжича.
Вечером Рогнеда с тревогой ждала в ложнице, придет ли князь. Не дождалась. Это было настолько обидно, что она дала себе слово, что никогда больше не сделает навстречу мужу ни одного шага. Зачем нужно возвращать ее сюда, если к себе не зовет и сам не идет?! Очень хотелось уехать обратно в Изяславль, только забрать с собой Ярослава и Всеволода. Княгиня чувствовала себя обманутой. За ночь она передумала многое. Заснула лишь на рассвете и проснулась тоже не рано. В ложницу никто не заходил, ей даже не принесли попить, как делали раньше. Стало совсем обидно.
Вдруг она услышала, как в дверь кто-то довольно крепко стучит. Накинув на плечи большой плат, подошла, взялась за ручку и только тут сообразила, что сама же заложила ее на ночь большой щеколдой! Едва сняла задвижку, дверь тут же резко распахнулась. На пороге стоял взволнованный князь:
– Ты?! Что с тобой?
– Со мной? – изумилась Рогнеда.
– Ты почему заперлась на всю ночь и все утро?! – Владимир вошел и сел на лавку. – Ну ночью меня впустить не хотела, а утром-то что? Всех холопов перепугала. На улице день-деньской, а у тебя заперто.
Рогнеда без сил опустилась на ложе. Только сейчас она поняла, что муж и войти не смог, потому что заперто. Ее губы неожиданно дрогнули в улыбке. Князь смотрел недоуменно:
– Что? Ну что?
– Я… закрылась по привычке… Как в Изяславле делала, пока там жила. – Ее глаза смотрели со смехом и умоляюще одновременно. Владимир тоже усмехнулся, потом улыбнулся, потом… потом они от души хохотали. Ну, а потом все же было все остальное, чего не случилось ночью из-за ненужной привычки княгини.
Рогнеда не сразу привыкла к тому, что не надо заботиться о работе челяди, о том, что творится в поварне, на конюшне, чем заняты те или иные холопы в любой день, отвезли ли должное на торг и не пустуют ли ткацкие станы… Князь с изумлением наблюдал, как жена пытается вмешиваться в хозяйские дела княжьего двора:
– К чему тебе это? Ключники же есть…
Та смущенно жала плечами:
– Привыкла.
Сначала Владимир не понимал:
– К чему привыкла?
Постепенно понял, что Рогнеда в Изяславле не бездельничала, что она уже хорошо разбирается в ведении большого хозяйства и распоряжается с толком. Но все равно это занятие не для княгини, ни к чему самой ходить к кожемякам или в шерстобитную. Рогнеде пришлось отвыкать, этому помогло то, что она снова тяжела, для дитя вредно, чтобы мать дышала кислым запахом кож или глядела на огонь в ковне. Но вот за челядью еще долго приглядывала, те сразу почувствовали, что прибыла хозяйка. Князь смеялся над ее заботами, уговаривая оставить работу и ключникам.
Однажды вечером Владимир вдруг улегся на бок, опершись на согнутую в локте руку, и, уставившись в лицо Рогнеде, начал рассказывать ей… как ночевал у князя в Турове, где ему приснился необычный сон. От внимательного взгляда князя не укрылось смущение жены.
– А утром на подушке вдруг увидел волосок… Он у меня до сих пор хранится. Не ведаешь, чей это?
Рогнеда полыхнула краской по самые уши и прижала палец к губам:
– Тсс! Зачем выяснять?
Князь хотел спросить еще что-то, но жена не дала, горячо обняла и закрыла рот поцелуем…
Позже, откинувшись на спину, Владимир удовлетворенно пробормотал:
– Не сон…
Рогнеда постаралась спрятать улыбку.
* * *Князь лежал, закинув руки за голову, и задумчиво глядел в потолок. Рогнеда смотрела на любимое лицо и пыталась понять, о чем муж думает. За те годы, что жили в разлуке, Владимир сильно изменился. Он стал настоящим князем, много воевал, многих покорил, дань Киеву платят даже те, кто не платил при его отце князе Святославе. Владимир чувствовал себя хозяином на Руси. В князе проявилось и другое – стал участливым, добрым к тем, кому нужна помощь. Княгиня уже видела, как по улицам Киева ездят большие телеги, груженные снедью, с них раздают пищу сирым и убогим. Любой нуждающийся мог прийти на княжий двор и попросить помочь, кормили и поили всех, кто шел. Конечно, пользовались и те, кто просто ленился добывать пропитание сам, но это быстро становилось понятно, таких гнали и больше не пускали. Но каждый киянин знал, что князь в беде не бросит. Князя любили в Киеве, Рогнеда это видела и радовалась.
И все равно оставалось что-то непонятное, пожалуй, во взгляде Владимира появилась мягкость. Нет, он оставался нетерпеливым, легко ярился, легко начинал злиться, но быстро успокаивался и жалел о сказанном резком слове.
Князь, все также глядя в потолок, вдруг произнес:
– В Берестье встретил одного монаха… от Мешка бежал… Чудные слова говорил. – Владимир перевернулся на бок, подперев голову согнутой рукой и не отрываясь смотрел на жену. Потом все же не вытерпел, протянул правую руку, провел кончиками пальцев по ее крупной груди, коснулся яркого выпуклого соска, пока говорил, так и водил, заставляя сердце женщины биться все сильнее. Но вместе с тем она внимательно слушала, понимая, что муж говорит не просто так. – В мире всем правит любовь…
Вот с этим Рогнеда была полностью согласна, она придвинулась к князю ближе, тот поддержал движение жены, притянул к себе, гладя теперь уже спину и то, что пониже. Такие ласки всегда приводили княгиню в трепет, а ласкать Владимир умел. Чувствуя, что женщина задрожала под его руками, перевернул на спину, и беседа продолжилась не скоро.
Все же на рассвете князь принялся рассказывать снова. Он говорил об уверениях монаха в том, что все люди должны любить друг дружку. Рогнеда ахнула:
– Как все?! Как я могу любить татей, едва не лишивших меня жизни?!
И тут же прикусила язык, осознав, что невольно проговорилась. Она не рассказывала Владимиру о происшествии на дороге, о том, как чуть не погибла. Князь понял, что здесь что-то от него скрыто, резко повернул Рогнеду к свету, пытливо посмотрел в глаза:
– А ну расскажи!..
Стало ясно, что отпираться бесполезно, княгиня попыталась все свести к нескольким фразам, но Владимир уже не позволил юлить, строго велел говорить все как было. Рогнеда дрожала, заново переживая сначала кошмар пожара в тереме, а потом ужас одиночества посреди дороги в замерзшем лесу с одиннадцатью мертвецами и раненым Изоком. Князь снова притянул ее к себе, гладя и уговаривая:
– Ну все, все, успокойся, забудь…
Рогнеда впервые почувствовала себя в его руках маленькой девочкой. Это было так необычно, что сердце женщины буквально растаяло, она всей душой любила мужа и готова для него на все! Услышав это, Владимир рассмеялся:
– На все не надо, а вот на живот перевернись…
Теперь Рогнеда позволяла князю то, чему так противилась раньше. Они не скоро позвали ближнюю холопку, чтобы принесла одежду.
Но это была не последняя беседа о монахе и его словах. Только теперь князь не стал говорить на ложе, понимая, что с голой Рогнедой разговора у него не получится. Княгиня почувствовала его интерес к христианской вере, о какой говорил монах. Она тоже устала от бесконечной мести, нелепой, ненужной смерти людей, потому слушала внимательно. А еще их объединяло видение женщины с умершим ребенком на руках на крепостной стене Родни. Когда оба поняли, что не забыли о Василе, даже обрадовались: такую боль вдвоем нести легче.
Но это была не последняя беседа о монахе и его словах. Только теперь князь не стал говорить на ложе, понимая, что с голой Рогнедой разговора у него не получится. Княгиня почувствовала его интерес к христианской вере, о какой говорил монах. Она тоже устала от бесконечной мести, нелепой, ненужной смерти людей, потому слушала внимательно. А еще их объединяло видение женщины с умершим ребенком на руках на крепостной стене Родни. Когда оба поняли, что не забыли о Василе, даже обрадовались: такую боль вдвоем нести легче.
Рогнеда посоветовала поговорить еще с кем-то, ведь со времен княгини Ольги в Киеве много христиан. Упоминание разумной бабки, тоже много пережившей, в том числе и гибель Коростеня, подхлестнуло интерес Владимира к христианской вере. И не к ней одной.
Булгары прислали князю не только жену, но и своих священников, стараясь обратить в свою веру. Почуяв интерес киевского правителя к отличным от его собственного верованиям, засуетились иудеи, от них тут же явился знающий человек, стал вкрадчивым голосом рассказывать об Иерусалиме и тысячелетних знаниях иудеев.
Владимир выслушал всех, мало того, решил, что смотреть надо на месте, и отправил доверенных людей в разные земли. В княжьем тереме то и дело появлялись люди в рясах или с накрученными на головах шишаками, строгие и болтливые, старавшиеся влезть в душу и глядевшие, казалось, отстраненно, разные, но желавшие только одного – чтобы великий князь киевский принял именно их веру.
Особенно старались греки, их священник подолгу беседовал с князем, рассказывая об Иисусе Христе, о божьих заповедях, об искуплении уже совершенных грехов. Пожалуй, последнее интересовало князя Владимира больше всего. Заверения в том, что старые грехи можно искупить, очиститься только одним крещением, все больше склоняли его к мысли о христианстве. Недаром бабка княгиня Ольга выбрала именно византийскую веру, наверное, тоже пыталась замолить сожженный Искоростень.
Сам Владимир устал от множества совершенных предательств и ошибок. Очень хотелось начать все сначала, очиститься, точно младенцу. Его уже не страшили даже беседы о плотском грехе, о необходимости иметь всего одну женщину и жить с ней всю жизнь, не познавая больше других. Это тяжелое испытание для князя, любившего женское тело. Священник, услышав такие возражения, неожиданно кивнул:
– Сможешь пересилить себя, князь, станешь истинным христианином. Это и будет твоим искуплением грехов.
Владимир мысленно ахнул, если пересилить себя в самом своем привычном, том, что христиане зовут похотью и блудом, то станешь совсем другим человеком. И вдруг понял, что хочет именно этого! Слишком много князь видел на ложе покорности или наоборот непокорности, слишком многих женщин познал, чтобы не пресытиться. Где-то в глубине души он понимал, что среди всех женщин есть та, ради которой он готов пожертвовать всеми остальными, но он много лет прожил с Рогнедой во грехе, можно ли тащить с собой в новую жизнь этот грех?
А еще князь, всегда отличавшийся добротой к сирым и немощным, стал особо щедр и внимателен. По улицам Киева с утра отправлялись телеги, груженные снедью и дровами, посланники князя расспрашивали, нет ли кого, кто сам не может дойти до княжьего двора, чтобы получить помощь, несли еду хворым и калечным. Скоро Киев привык к такой помощи, кияне одобрительно говорили о князе, которому не жаль своего добра для тех, кто немощен.
– И ласков князь Владимир со всяким пришедшим…
– Да, не горделив перед людьми…
– А чего перед русичами гордиться? Мы и без князя переживем, а вот он без нас нет!
Осторожные возражали:
– Эй, ты полегче! Не ровен час, услышит кто…
Но за ласковость речей и помощь людям князя все чаще именовали Красным Солнышком.
Позже, когда к природной доброте добавится и христианское желание помочь людям, это прозвище закрепится за князем Владимиром прочно. Людская память забывчива, забудутся его предательства, искалеченные судьбы многих и многих женщин, убийство брата, и то, как он обойдется со своей семьей позже, останется память о раздаче снеди хворым, о пирах с дружиной, о постройке новых градов по границе со Степью и, конечно, в первую очередь о Крещении.
А пока в княжьем тереме все шли и шли беседы о вере, князь Владимир выбирал…
При беседах часто присутствовала и Рогнеда, особенно если говорили с христианами. Именно их слова о любви и прощении заставляли княгиню внимательно прислушиваться. Рогнеда всей душой потянулась к новым знаниям, хотелось верить, что можно искренне покаяться и тем исправить свои прошлые ошибки.
Но нашелся камень, о который споткнулось ее желание принять такую веру. Рогнеда была снова тяжела, и князь стал приходить к ней в ложницу только для духовных бесед. Всегда горячая и истосковавшаяся по мужским ласкам Рогнеда досадовала. Ну и что, что тяжела, раньше же ухитрялись справляться? До Изяславля он и не спрашивал: может, не может… А теперь она готова на все, а князь вдруг стал твердить… о плотском грехе! Хотелось крикнуть, что говорить о нем не может тот, у кого сотни женщин до сих пор живут в том же Вышгороде, но Рогнеда промолчала, лишь росло раздражение на мужа, который снова предпочитал ей теперь уже беседы о душе.
Когда возвращалась в Киев, казалось, что теперь в отношениях с мужем все будет иначе. Вдали от Владимира Рогнеда поняла, насколько любит человека, принесшего ей немало горя и слез, поняла, что ради возможности быть с ним и с сыновьями готова простить все прошлые обиды. Но оказалось, что не готова к новым! Уже после нескольких недель Рогнеда с тоской осознала, что князь просто не способен пропустить ни одну красивую женщину! На его ложе снова всякую ночь новые красавицы, и к другим женам дорогу не забыл. Все чаще появлялась горькая мысль, что не стоило возвращаться ради того, чтобы после нескольких недель безмятежного счастья снова и снова терпеть унижение и боль. Рогнеда тяжела, но тяжела и Мальфрид, и болгарка, последняя жена Владимира. Для чего тогда звать ее? Простая прихоть?
Теперь Рогнеда хорошо понимала, что выговаривать что-то князю или даже просто спрашивать его не только бесполезно, но и опасно. Оставалось надеяться, что после рождения очередного ребенка она сможет вернуть внимание мужа. Повитуха сказала, что на сей раз девочка. Это хорошо, у князя достаточно сыновей, пусть будет дочка. Рогнеде очень хотелось, чтобы та оказалась похожей на отца, пусть бы были те же чувственные губы и ярко-синие глаза… А в душе росла уверенность, что этот ребенок последний. Княгиня старалась гнать такие мысли, но они возвращались снова и снова. Сыновья уже достаточно подросли, чтобы скоро уйти в дружину, мать им не нужна. Родится дочь, и она сможет уехать к себе в Изяславль. Рогнеда мысленно называла его своим, там ее место, там ждет единственный человек, которому она нужна – Изяслав… Дочь князь отдаст легко.
Но временами появлялась надежда, что сможет вернуть Владимира себе, будет его единственной, что затмит остальных. Тогда все вокруг становилось радостным, разглаживалась противная морщинка между бровями, глаза начинали светиться.
А князь действительно ничего не мог с собой поделать. Он не мог жить без Рогнеды, но не мог и без других женщин. Владимир искренне не понимал ее волнений. Ну и что, что у него много наложниц и четыре жены? Так многие князья делали, у него достаточно сил, чтобы каждую ночь иметь женщину, что же в том плохого? Остальные жены не спрашивают лишнего, принимают его таким, какой есть, а для Рогнеды нужно, чтобы она была единственной… Но как быть, когда княгиня тяжела? Владимир совсем не чувствовал себя виноватым и не понимал недовольства жены.
Рогнеда пыталась говорить о наболевшем священнику, что твердил о христианской вере. Но тот лишь качал головой, призывая думать о душе, о вечном, а не о земных страстях. О вечном… А как же жить сегодня? Как быть со своим желанием одной обладать князем? Что будет с ее детьми, если уступит и останется просто одной из многих? Не секрет, что дети любимой жены имеют больше прав, чем другие. Ярослав и Святополк одногодки, кто из них встанет за Вышеславом, рожденным Аллогией еще в Новгороде? Ярославу очень нужны ее помощь и защита, он хром, а для будущего князя это приговор. Рогнеда благодарна Блуду за то, что хотя бы поставил княжича на ноги, его упорством мальчик стал ходить, сел на коня и осваивает воинскую науку. Но что будет с сыном дальше? Временами приходила мысль, что князь отпустил бы с ней в Изяславль и хромого Ярослава. С него хватит сыновей, рожденных другими женами, а своих она воспитает сама.
Но Рогнеда не привыкла сдаваться, она еще в силе, она по-прежнему красива, умна, даже хитра, гораздо хитрее этой дурочки Мальфрид, умнее болгарыни и проворней грекини Натальи. А если так, то за ней будет победа, она сможет владеть Владимиром безраздельно! И пусть священники твердят о душе, она женщина и будет делать все, чтобы ей и ее детям жилось как можно лучше!