Вдруг мое внимание привлекают настойчивые сигналы обрабатывающих центров системы.
- Внимание, Веном, Таук, -говорю я. - В Миноуане и во всей приморской зоне, вплоть до Шенаины, объявлена воздушная тревога.
- Что такое? Здесь тишина, - удивляется Веном.
- Оперштаб королевской армии объявил тревогу в приморском и столичном секторах, - говорю я секунду спустя, следя за сообщениями системы. - Противник угрожает выброской десанта, - продолжаю я по мере того, как система расшифровывает перехватываемую информацию. - Крупные воздушные армады приближаются к границам прибрежной зоны королевства с севера и северо-востока. В ста пятидесяти километрах к северу от Миноуаны королевские ВВС и силы береговой охраны уже около часа ведут бой с охранением четырех смаргудских авианосцев.
- Идиоты флотские, - довольно индифферентно говорит Веном, спокойно ведя машину. - Надо же, прозевать четыре авианосца. Небось, прошли они от базы в Шемме через Восточный пролив под самым носом у разведки.
- Северная армада в количестве восьмисот тридцати самолетов приближается к побережью королевства у столицы, - продолжаю я. - В столице и прибрежных городах объявлено полное затемнение и радиомолчание. Население выводится в убежища.
- Ну это ничего, хоть за двадцать минут до налета спохватились, - спокойно комментирует Веном. - При бардаке в их ПВО очень неплохо...
Я продолжаю передавать уже относительно незначащие сообщения, просто чтобы держать их в курсе. Если они будут продолжать ехать с той же скоростью, машина подойдет к окраинам Шенаины через десять минут.
В этот момент Таук говорит:
- Слышите самолеты?
И почти тут же темнота впереди взрывается: на холме у шоссе, за деревьями, вспыхивают прожектора позиции ПВО, и начинается бешеный, рвущий воздух огонь зениток.
- Проскочим? - риторически интересуется Таук.
Нет. У позиции дорога перекрыта военным грузовиком. Веном включает мигалку, но грузовик с места не трогается, а навстречу выбегает сержант, отчаянно размахивая светящимся жезлом.
- Назад! Назад! - орет он срывающимся голосом. - Сейчас будет налет! Назад, господа! Наза-ад!
Треск, гул рвущихся в небе снарядов, заполняющий все рев самолетных двигателей в вышине. Веном, шипя сквозь зубы, разворачивает машину:
- Мы бы уже десять раз проскочили, нафига он нас завернул?
Таук, глядя в небо из окна, спокойно говорит:
- Штурмовики в пике.
И тут - страшный удар рядом, лавина земли, дыма, сметающий грохот. Машина рвется в темноту, выключив мигалку, Веном оборачивается, и мы видим, как новые разрывы разносят позицию ПВО. Прожекторы мгновенно гаснут, грузовик на шоссе вспыхивает, опрокидываясь. Воющая лавина штурмовиков проносится над разоренной позицией, напоследок полив ее из пулеметов.
- Ну, теперь проскочим, - отчаянно разворачивает машину Веном.
На небольшой скорости он проходит засыпанный землей участок у пылающего грузовика. На обочине, повиснув на ограждении разгромленной позиции ПВО, неподвижно темнеет сержант, который только что махал жезлом. Жезл в его руке, касаясь земли, все еще светится. Вверху тяжко ревут моторы десантных самолетов. Машина устремляется по шоссе в сторону города, а я сообщаю:
- Береговая охрана у столицы и на траверзе порта Шенаины вступила в бой с десантными судами противника.
Веном резко тормозит.
- Легин, под задним сиденьем форма. Переодевайся. Я буду лейтенант, ты - мой денщик. В гражданке мы там сейчас будем не к месту.
Глава седьмая.ЕФРЕЙТОР
- Господин офицер, - говорю и вижу, что погон на нем нет. Отставник? Такой молодой?
- Да, - раздраженно оборачивается. Ух, и здоровый.
- Господин офицер, - говорю, - где комендатура? Мне туда явиться приказано, я в отпуске, а она переехала куда-то...
- Великие черные боги всем сонмом! - орет он вдруг так, что у меня аж в ушах звенит. - Мне бы кто объяснил в этом дурдоме что-нибудь! Ты что, ефрейтор, не видишь - сейчас бомбить будут? Воздушная тревога, слышишь?
- Так точно, слышу, господин офицер, - говорю в отчаянии, - а что ж мне-то делать, господин офицер?
Тут та баба, которая с ним, сержант-береговик, как его за рукав схватит:
- Барон, да быстрее, слышите?
Моторы ревут в небе, не наши моторы, народ по темной улице бежит, все орут, сирена воет, и тут он меня как тоже за рукав схватит:
- Да за мной же, ефрейтор! Ты что, окаменел или очумел?
Только побежали куда-то - бубух! бубух! - в порту ударило, и сразу видно - огонь до неба. И началась бомбежка, да еще и ПВО со всех перекрестков как вдарит!
Вот век я ему благодарен буду, спас он меня от верной гибели: рванул меня во двор, а там - в дворовое убежище. Баба его туда первая прыгает, потом беляка своего, мальчишку, он туда толкает, потом меня, очумевшего и обалдевшего - никогда я еще в городе под бомбежку не попадал; потом сам он прыгает и стал дверь задраивать ,а комендант нас толкает, толкает, с-старый хрыч, толкает бабу, с-сука, меня толкает (беляком брезгует, видно - на фронте не был), и орет:
- Здесь только для жильцов дома номер семьдесят, слышите? Покиньте убежище!
Тут барон дверь кончает задраивать да как заорет:
- Ма-а-алчать! Не р-рразговаривать, запасной сержант! Я - барон Рриоо! Под суд пойдете! Под тр-рибунал! Лично р-расстреляю!
Запасной сержант, перечница старая, струхнул, задний ход дает:
- Будете у двери стоять.
- Не волнуйтесь, - отвечает барон так надменно, как одни благородные говорят, - женщин и детей поднимать с места я не стану.
А смотрю я вглубь убежища - черные боги всем сонмом, что ж это делается! Женщины с детьми, девчонки, старухи... Мужиков - человек пять, два и те все инвалиды. Все сидят на нарах серые-пресерые, ведь сколько уж лет налетов не было, с первого вторжения, все уж, видно, забыть успели - что это за ужас, налеты то есть.
- Ну, - говорит барон, - ефрейтор, фамилия как?
- Ефрейтор Дал Ликва, - отвечаю.
И только я это сказал - боги всемогущие! Вот тут уж я решил, что настал конец окончательный, вернее, чем на фронте. Бомба во двор упала!
Все кругом как обрушится! Вой, визг, вопли, слезы. Свет погас, пылью цементной весь рот забило.
Голос барона - уверенный, властный, какой только у благородных бывает:
- Ти-х-хаа!
И ведь что значит - сила благородного чернокожего человека: затихли! Не то чтобы все и не то чтобы совсем, но, по крайней мере, бабы наши тыловые перестали сами себя воплями заводить.
- Где фонарь? - кричит барон, и тут я наконец вспоминаю, кто такой барон Рриоо: это же наш космолетчик, который последнюю атомную ракету сбил за Красной луной.
- Здесь, здесь фонарь, господин офицер, - отвечают ему женщины торопливо; где-то в клубах цементной пыли желтым конусом зажигается фонарь, и его передают барону. Он обводит лучом убежище: в проход рухнула балка, из-под нее торчат ноги. Это комендант, та самая тыловая крыса запасная, которая тут толкалась минуту назад. Напрочь его раздавило.
- Люди, ощупайте, спросите друг друга: раненые, убитые есть?
Тут плач и вопли почти совсем стихают, и выясняется, что, кроме коменданта, все живы, только многих ушибло штукатуркой, которая почти вся рухнула. Даже серьезно пораненных нет.
А мы четверо - господин барон, его баба (да нет, видно, она все же не баба, а вовсе дама, хоть и в форме береговухи), его белячок - белее белого со страху - и я - мы, оказывается, самые целые, потому как в проеме двери стояли.
Тут барон принимается командовать, и вот уже все успокоены, фонарь освещает потолок, а мы с ним отжимаем дверь, и он мне говорит:
- Ну что, ефрейтор, на разведку сходишь?
А его белячок, видно, застыдился, что струсил, и говорит:
- Господин барон, а мне можно?
А я ему говорю:
- Ну, пошли вдвоем.
И мы вылезаем. Темень там непроглядная: света нет нигде, но видно, что дом устоял, только стекла кое-где звенят - повышибало стекла, конечно. Глаза к темноте привыкли - вижу: за домом, где, помнится, сквер был - воронка. Вот оно куда бабахнуло!
Тут я суюсь в подворотню - на улицу, значит. Никого. В порту взрывы, пальба. На окраинах пальба. И слышу я, понимаешь, смаргудские пулеметы - больно звук характерный: не как у наших ручных - кы-гы-гы-гы-гы, а так вот - ча-ча-ча-ча-ча. Десант, значит!
Ах ты, бог ты мой Мамуба, покровитель солдат, думаю, надоуми!
И вижу - гонит по улице на велосипеде беляк-военсила. Посыльный, значит.
Я - своему белячку:
- Ну-кось, белый брат, перехвати его!
Белячок высовывается и как завопит:
- Цви гайр, бел шамоат, куцу хуну! - мол, по-ихнему, белый брат, стой сюда, что делается, скажи!
А белый, не тормозя, орет:
- На северной окраине и в порту - десант! Приказ командующего - всем на юг выходить! Понял? Всем на юг бечь!
И вижу - гонит по улице на велосипеде беляк-военсила. Посыльный, значит.
Я - своему белячку:
- Ну-кось, белый брат, перехвати его!
Белячок высовывается и как завопит:
- Цви гайр, бел шамоат, куцу хуну! - мол, по-ихнему, белый брат, стой сюда, что делается, скажи!
А белый, не тормозя, орет:
- На северной окраине и в порту - десант! Приказ командующего - всем на юг выходить! Понял? Всем на юг бечь!
Тут кидаемся мы назад в убежище, и не проходит и десяти минут, как толпа женщин, инвалидов и детей валит по улице в ту сторону, куда тот беляк уехал - на юг то есть. Впереди барон с автоматом коменданта, сзади я со своей пушкой.
Не знаю уж, как бы мы добежали и куда, да только попался нам пустой автобус. Рейсовый автобус, с номером. Написано: 6, Стадион "Медведей" - Ратуша.
Барон мне:
- Ефрейтор, посмотри!
Замети, значит, что у меня на петличках не только лопата, но и колесо.
Обегаю я автобус к левой передней дверце, а она открыта, стекло у ней выбито, и лежит на тротуаре водила - полголовы у него снесено. Это он, значит, дверь открыл, чтоб выпрыгнуть и в подворотню прятаться, да тут его осколком и шибануло. Прыгаю я за руль - ключи в замке, бензин, масло...
- Господин барон! - кричу. - На посадку всех!
Нахожу на щитке, где пассажирская дверь открывается, открываю. И господин барон со своей женщиной (ну, дамой, то есть) начинает всех этих тыловых наших страдальцев в автобус рассаживать. Набили мы полну коробочку: человек шестьдесят из убежища да по дороге еще которые пристали, ну и барон со своими.
Ух, я вам доложу, это была и гонка! Я по городу уже лет шесть не водил, да тем более - автобус, я ж на грузовике работал. Пару ларьков каких-то я все ж таки посносил, где поворачивать было неудобно. А как ближе к южной окраине - тут, понятное дело, новая напасть: все дороги забиты - автобусы, грузовики, даже легковушки. Не одни ж мы из города рвемся! Ну, вспомнил я, как на сортировочную контейнеры с моторного завода возил - поехали вдоль железной дороги, по ухабам тряслись, потом между пакгаузов пробирались, мимо забора аэропорта... И вот, наконец, выскакиваем мы на Сороковое шоссе, направление - горы, встраиваюсь я в поток, да и катим мы себе прочь из Шенаины.
Повезло.
Едем мы часа полтора: шоссе-то кругом идет. Напрямую от южной окраины, от аэропорта, тут километров двадцать всего, а по шоссе - больше семидесяти. Полночь уже. Река скоро, а за ней - Особый горный район. Туда смаргудские не сунутся.
А перед мостом, конечно, застава. Вот удача-то - мост не разбомблен! Только очередь на мост - километра два, наверное. Да еще и досмотр на заставе. Кругом холмы.
Тут барон кладет мне руку на плечо:
- Ну, ефрейтор, молодцом себя показал. Повезешь этих бедолаг в горы? Сейчас на заставе объявись - так и так, я отпускной, вот жителей вывожу. Дадут тебе маршрут эвакуации, повезешь их куда-нибудь в горы. Сделаешь? Я с тобой не могу дальше ехать - нам тут сойти надо, в холмах.
- Сделаю, господин барон, - говорю.
- Ну, говорит, молодец, Дал Ликва. Прощай.
Открываю я дверь, машет он всем в автобусе рукой, и тут они втроем - он, женщина и белячок, с каким мы на разведку ходили - из автобуса выходят.
Смотрю я в окно - темень. Вижу высокого барона, вижу волосы белячка его - и раз! - пропадает барон в зарослях на холмах.
Никогда его не забуду. Таких, как я, не берут в космонавты. Зато хоть с одним настоящим космонавтом я повстречался, хоть и под бомбежкой.
Глава восьмая.ПАРАШЮТИСТ
Ветер нас не подвел: мы приземляемся, по Божьему изволению, весьма компактно. Всего за двадцать пять минут, как на учениях, мне удается собрать батальон точно в назначенном пункте. На карте это место обозначено как санаторий "Зеленые предгорья". Ничего особенного: десяток домиков обслуги, белое здание санатория - все давно покинутое, заколоченное, неохраняемое.
Я обхожу строй моих бойцов на площадке перед санаторием. Отлично держатся, даром, что три четверти необстрелянных, последнего призыва. Война, война! Сколько молодых жизней сожрало бессмысленное упрямство язычников? Теперь в бой идут совсем юнцы, те, кто в год начала войны еще учился в начальной школе... Итак, они отлично держатся, и потерян при выброске всего один человек из трехсот. Его, видимо, снесло на лес, но, если он жив, то сумеет пробраться сюда, где я оставляю двух связистов. Именно сюда за мной прилетит вертолет завтра утром, когда десант на побережье закрепится настолько, чтобы наши вертолетчики взлетали не с борта десантных судов, а с берега.
Командую:
- Батальо-о-он... Смирр-р-рна!
У меня это "смирр-р-рна!" очень хорошо получается, помню, еще старый командир дивизии на смотру специально подходил слушать.
- Солдаты! - говорю. - Первая часть нашей задачи выполнена. Мы на территории противника. Наконец-то кованый сапог вооруженных сил демократии сокрушительно обрушился на дряхлую землю прогнившей реакционной монархии Оанаины. Историческое противостояние однозначно завершится победой сил мира и прогресса, передовой части человечества - великой, обретенной в трудах и боях демократии родной Смаргуды.
После этого мы все с воодушевлением исполняем "Трясутся устои", и я объявляю приказ по батальону: просочиться повзводно на окраины Шенаины, прорваться в район аэропорта, захватить и уничтожить командный пункт, организовать там оборону и держаться до подхода основных сил вторжения.
- Лейтенант Юссуп, - командую напоследок, когда первые взводы уже втягиваются в темные жерла дорожек парка, а последние сумерки окончательно поглощает ночная тьма. В эти самые минуты, я знаю, основные силы десанта уже сыплются на северную окраину Шенаины, и никто из врагов не будет ожидать, что мои тигры обрушатся на аэропорт на южной окраине - как раз часа через три, когда противник стянет к северной окраине все имеющиеся силы (если еще не будет опрокинут). - Лейтенант Юссуп, вместе со взводом - ко мне!
И они подбегают трусцой - двадцать семь великолепных, лучших в батальоне бойцов, все плечистые, долговязые, на лицах наведена зеленая боевая раскраска, как у их далеких предков, пришедших со звезд на благословенную землю Смаргуды, окружая Ноги Пророка.
- Лейтенант Юссуп, - говорю я очень благосклонно, потому что не могу без улыбки смотреть на их ослепительную силу, - вы поступаете в лично мое распоряжение.
- Служу демократии, - рявкает лейтенант, здоровяк из здоровяков. Три года назад он выпустился из лучшего на Острове училища "Святой Аххмат" - и вот он уже лейтенант с двумя медалями, мощный, бесстрашный, опора старшего командира. Невозможно ему не покровительствовать, невозможно им не восхищаться.
- За мной, - командую я, и мы бежим по узкой тропе в сторону, противоположную городу. Со мной мой ординарец субофицер Дилиль, рядом бежит лейтенант, взвод - цепочкой позади.
- Нам с вами предстоит необычная операция, лейтенант, - говорю я на бегу, ощущая, что, несмотря на мои опасения, я устойчиво взял боевое дыхание.
- Слушаю, гражданин майор, - сосредоточено выдыхает лейтенант.
- Вы знаете, кто такой Шалеанский Ока?
- Лжепророк многобожия монархии Оанаины, - выпаливает лейтенант, не задумываясь.
Это хорошо, что он не задумывается.
- Правильно, - говорю я. - Сейчас нам предстоит по заданию командира бригады, в свою очередь полученному им от командира группы армад "Север", захватить этого лжепророка живым.
Молодец, лейтенант - другой на его месте непременно наклал бы в штаны, а этот воин только посерел, - правда, настолько заметно, что я вижу это даже при слабом свете Красной луны.
- Есть захватить вражеского лжепророка, - отзывается он наконец.
Сам я понимаю так, что командованию нужен живой Ока, чтобы сломить дух противника. Известно, что Ока не в ладах с Верховным Синодом Культов, этим змеиным гнездом ересиархов различных ложных верований, управляющим многочисленными последователями языческих заблуждений в Оанаине. Но среди населения Ока очень, очень влиятелен. Ока - проповедник единобожия, хотя и его учение в сравнении с единственно верным светлым учением Пророка - мрачная ересь; но все же в случае его захвата Оку, как я понимаю, можно заставить приветствовать приход на их землю сил Единого.
А лейтенант ничего, молодец. Даже дыхание уже восстановил. Дилиль вот, слышу, уже зубами стучит. Шутка ли, взять Оку. У Оки нет вооруженной охраны, но в том-то, между нами говоря, весь ужас и состоит. Говорят, не люди его охраняют.
Мы выбегаем из парка через калитку, нараспашку висящую на одной петле. Тропа идет в поле между зарослей шегавы.
И тут меня самого начинает, доложу я вам, пробирать хар-рошая дрожь. Стыдно - ведь на севере видно зарево и, если остановиться и прислушаться, можно, наверное, разобрать шум боя, который ведет наш доблестный десант. А я дрожу на бегу. Осознаю. Бежим захватывать Шалеанского Оку, который ложно утверждает, что его бог дал ему власть над Древними Силами Шилемаура, владевшими этой землей задолго до Нисхода. Ложно-то оно ложно, да только как быть с чудесами, которые он творит? До войны, помню, читал в "Божьем свете", какие он номера откалывает. И ведь не оанаины какие-нибудь невежественные писали - ученые люди, академики.