…С наступлением зимы нехватка арбузного счастья ощущается сильнее, чем в осенний период. Замерзающая душа требует теплоты прошедшего лета. За окном метель. Айдынлыг закуталась в плед — выглядывает лишь черный «пятачок». Жители города души разбежалась по норкам, боясь выйти на улицу. Босфор погрузился в себя. Спрятался под ледяной пленкой, которой покрылось море. Завариваю зеленый чай с цветками лотоса. Зейнеп возится в кладовке, напевая под нос новый хит Каяхана. «Ура! Нашла! Последняя банка…» Удивлен. «Чего там выкопала?» Зейнеп вбегает в гостиную. В розовой байковой пижаме. На два размера больше. Босые ноги на деревянном полу. Волосы собраны в два забавных пучка. Светится от счастья. «Мишуня, лето вернулось… Нашла маленькую баночку арбузного варенья…» Айдынлыг вскакивает. Подбегает к хозяйке. В глазах вопрос: «Неужели арбузы растут в такой холод?..»
Глава 20
(…Вся жизнь один сплошной танец. Сложный, латиноамериканский…)…Журналистское любопытство носит меня по городу души. Тянет в закоулки приключений, заставляет присматриваться к окружающим. Подступиться к будущему герою материала не легко. Выручают восточные корни. По сути, в глубине души турки к иностранцам относятся с предостережением. Особенно если чужак принадлежит к чужой религии. Внешняя общительность турков — наглядный пример того, как быть искренним и одновременно закрытым. Своего рода талант. Повезло. Допущен во внутренний мир многих. Нет секретов обольщения. Искреннее сопереживание. Душевное…
…Должна стать героиней очередной статьи. После второй минуты общения понимаю — материал провален. Выключаю диктофон. Вовлекать в бездушное газетное расследование не стану. Говорят, если журналист прислушивается к эмоциям, он перестает быть журналистом. Во всем есть исключения. Не жалость. Внутренний порыв… Обладает сильной энергетикой. В зеленых глазах плескается вера в лучшее. Часто смеется. Гладит ладонями упругий живот. На ней трикотажный топик, джинсовые куртка, брюки. Волосы баклажанового цвета распущены. Секутся на кончиках. Заказывает морковный сок — помогает в рассасывании синяков. По национальности русская с казачьими корнями. Крепкое тело. С шести лет увлекается танцами. «Вся жизнь один сплошной танец. Сложный, латиноамериканский. Судьба — мой партнер. Вертит, бросает из одной стороны в другую. Удачных па больше». Слишком душевная. Таких людей не так много. Отсутствует отчужденность, сухость, высокомерие. Доверчивая. Беседует искренне, вкладывая душу. Не избегает вопросов. «Спрашивайте. Не играю в игры. Правда, ни разу не болтала с журналистом. Слышала, газетчики многое преувеличивают». Сообщаю, что передумал писать о ней. «В статье о вас не будет. Вы слишком хорошая, чтобы вмешивать вас в это расследование. Так что звездой вам не суждено стать». Смеемся. «Популярности хватает. Софиты, музыка, публика осточертели. Куда еще звезд-нее?!.»
…Оксана, 25 лет. Полюбила Стамбул с первого взгляда. Наткнулась на фотографию Золотого Рога в «Еllе». Щелчок в голове. Выбрала Стамбул. Выбрал ли Стамбул ее? Покажет время. Вопреки трудностям называет себя счастливой. «Часть подружек повыскакивала замуж. Завели детей. Рядовые домохозяйки. Каждый день похож на предыдущий. У меня веселее. Живу для себя, раз в месяц посылаю деньги родителям в Самару. Конечно, сложностей уйма. Зато мое измерение намного ярче. Без банальностей. Умру, если почувствую привкус тривиальности». С юности стремилась привнести в повседневность остроту. Пугало однообразие. «Не говорю, что все дни проходят насыщенно, разнообразно. Я стараюсь придать им яркость. Моя жизнь. Горжусь ею!..»
…Больше двух лет в Стамбуле. Сбежала сюда от провинциальной размеренности. Получила рабочую визу. Если верить документу, оформлена в ресепшине отеля. Фиктивно. На самом деле танцует стриптиз в одном из стамбульских клубов… Попала в стамбульский стриптиз-клуб через Москву. Прочитала объявление в Сети. Созвонилась, договорилась. Начальная зарплата — 600 долларов. Плюс «опека» на первое время. «Наши девочки востребованы в стриптизе. Раскрепощенные, привлекательные. При всей массовости считаемся экзотикой. Белые медведи, приезжающие в цирк южного города». В аэропорту Ататюрка Оксану встретил симпатичный русский мужчина с отменным турецким. Посадил в такси. Поехали в клуб. Подвальное помещение с «липовой» вывеской. «Lilly. Disco-club». Темное пространство, красные обои. Розовые диванчики со столиками вокруг «барабанов» с шестами. Прохладно. Воняет сигаретами. Познакомили с некой Лали. Рыжеволосая женщина с силиконовыми губами. Хозяйка клуба. Отняла паспорт. На первый месяц, чтобы не сбежала. Потом проводили в съемную комнатку на окраине западной части Стамбула. Дали аванс — 300 долларов. На следующий вечер вышла на работу…
…Сценическое имя Аня. Перекрасила русые волосы в более светлый тон. Лали настояла. Блондинки в почете у клиентов. Первые сложности. Хотелось уехать. Синяки на внутренних частях голеней, покраснения на руках, кожа пропахла никотином. Страх перед мужской публикой с горящими глазами. Понимала — выход завален булыжниками обстоятельств. Танцевала. «Молодец, неплохо». Лали оценила. Навыки профессиональной танцовщицы пригодились. «Пребывала в прострации. Выполняла указания Лали, не общалась с девочками. Наблюдая за мной, посмеивались. Все прошли через такое! Наливали водочки, провожали на сцену. Оттанцовывала свое, медленно сбрасывая одежду. Завершалась музыка. Конец. В голове одна мысль. „Хочу к маме“. Как ребенок, честное слово. Дурочка неопытная…»
В «Lilly» работают пять русских девушек. Турчанок нет. Есть из Украины, Казахстана, Дербента. Из Самары — первая Оксана. Тогда как в мире стриптиз перерос в искусство, в Стамбуле пока кустарщина. Никакой особенной техники, подачи себя, разработанных образов, специальных костюмов. Гости имеют возможность откупить девочку у клуба. На несколько часов. Консумация процветает… Определенное время новеньким оплачиваемые «поездки» не предлагают. Боятся отпугнуть. Как только происходит надлом в сознании, большинство танцовщиц «Lilly» соглашаются на консумацию. Кому помешают дополнительные деньги? Клиенты готовы заплатить не хилые суммы за пару часиков с понравившейся дивой. Особенно после предварительного разогрева в клубе. «Турки ужасно темпераментны. Без тормозов. Сколько раз набрасывались на девочек во время номера. Благо охрана рядом. С этим строго. Хочешь дополнительных бонусов — плати». Оксана против консумации. Не принцип. Самоуважение. «Может, успокаиваю себя… Я танцовщица, а не шлюха. Да, танцую обнаженной. Здесь важен момент того, как воспринимаешь совершаемое. Для меня это искусство. Выкладываюсь по полной, учитывая желания публики… Люблю свою работу. У каждого она своя. У меня такая». Скрывает от родни. Домашние думают, что дочь — танцовщица в труппе известного турецкого певца. Посылает фотки в обнимку со звездами, часто посещающими «Lilly». Родители гордятся. Сестренка Катя умоляет сфотографироваться с Тарканом…
В неделю полагается один выходной. Проводит свободный день в кровати, читает книги. Редко выходит в город. Ноги после каблуков гудят. «В Стамбуле хорошо. Не знаю, сколько пробуду здесь. Стрипте-зерши кончают двумя способами. Если повезет, вовремя отстраняются от шеста. Зачастую спиваются. У меня так не будет. Скоро уйду из „Lilly“. На днях предупредила Лали. Верите, расплакалась. Огромные бабки ей приношу. На меня клиенты толпами ходят. Не из-за красоты. Я же недосягаема для них. Запретный плод сладок. Согласилась бы лечь с одним — сейчас пошла бы по рукам. Аллах уберег». Накопила денег. Изучает грамматику турецкого языка. Собирается поступать в один из стамбульских университетов. Мечтает стать дизайнером по интерьеру. Устроится на работу, завести семью. «Сейчас встречаюсь с одним турком. Познакомились в клубе. Воспринимает такой, какая есть. Обещает жениться. Не зацикливаюсь на нем. Строю будущее из расчета на себя и, может быть, ребенка. Повезет — выйду замуж. В мужчинах успела разочароваться до Турции…»
…Расстаемся с Оксаной. Спешит на выступление. Медленно шагаю по набережной. Вокруг необъятный, могучий город. Ежеминутно в Стамбуле пересекаются миллионы разных людей с разными судьбами. Каждый человек несет свою ношу. Каждый человек живет ради своего счастья. Уверен, Оксана станет счастливой. Даже если ее фото не появится в завтрашнем номере газеты. Пусть люди будут такими же искренними, как девушка с танцующей душой…
Глава 21
(…Босфор — свидетель нашего окончательного прощания…)«…Я посылаю к тебе осколки разбитого сердца. Они тлеют на дне моей души. Собери в одно целое. Разожги в теплоте ладоней. Сохрани. Последнее, что нас связывало… Аида, ты не любила Босфор. Пряталась от него в воротнике вельветового пальто, надвигая вязаную шапку на лоб. Ты говорила, что Босфор охлаждает горящие сердца. Может быть. Не знаю. Тебя сейчас нет. Он — рядом. Босфор — свидетель нашего окончательного прощания. У меня в руках твой шифоновый шарф. На нем до сих пор расцветают бутоны твоих цветочных духов. Держу шарф в нагрудном кармане куртки. Близко к сердцу. Верну тебе. Он больше не нужен. Мне. Он делает больно. Мне. Он не разрешает снова построить счастье. Мне. Я сам не могу выбросить этот шарф. Тогда выброшу свою память. Просто надо вернуть. Тебе, милая… Наступил этот день. Когда готов выпотрошить из сердца осколки померкшего прошлого. Сегодня в Стамбуле ветер. Жестокий. Мучает миролюбивого Босфора. Заставляет накрывать волнами бухту… Подхожу к набережной. Холодно. Мурашки по коже лица. Вокруг ни единой души. Только Босфор и я. Только Босфор и я, задыхающийся от боли прошлого. Сжимаю сиреневый шарф в ладони. Крепко. Кожа пропитывается родными духами. Я разожму ладонь над Босфором. Шарф унесет ветром к тебе. Поймай его, вдохни запах моей кожи. Любил тебя. Люблю тебя. Любовью разрушающей. Надо отпустить. Тебя. Отпусти тоже… Не хватает смелости. Не подумай, что предаю тебя. Ты часть моей жизни. Навсегда. Навечно. Но в моей жизни родилась новая частичка. Зейнеп. Мы не должны затеряться в лабиринте моего прошлого. Пойми… Отпустил. Шарф улетает. Кружит в воздухе, прикасается к волнам. Уносится прочь. Кричу в след. Не эмоции. Боль испаряется из меня. Не слышу собственного голоса. Шум волн заглушает. Волны не хотят, чтобы ты услышала меня. Ведь обоим будет больнее… Шарф исчез где-то на горизонте. Всё. Мои слезы вытирает Босфор. „Нужно было сделать. Нельзя было держать в себе“. Прав. Прости и… отпусти».
Глава 22
(…Бардак чувств рождает ностальгия по прошлому…)…Обрести гармонию с самим собою быстро невозможно. Сотни минут, часов, дней, месяцев уйдет на построение внутренней конструкции жизни. С мощным фундаментом, качественным бетоном из камушков смелости. После воздвижения собственного мира былая сумбурность исчезает. Воцаряется покой. Детали разложены по полочкам, эмоции обретают должные гаммы…
Стамбул избавил от сумбурности мыслей. От сумбурности в чувствах по-прежнему лечусь. Хроническое заболевание с периодическими обострениями. Нужно время. Бардак чувств рождает ностальгия по прошлому. Жить ими отучился. К счастью. Однако метель воспоминаний иногда врывается в бухту души. Ворошит былое, рождает сомнения в верности поступков… Когда чувствую, что собрать рассыпавшиеся бусинки чувств не удается, ныряю в мутный океан одиночества. Полезного одиночества. Отпрашиваюсь на работе по причине ложной болезни. Погружаюсь в тихую атмосферу своей квартирки. В такие дни не подхожу к телефонам, окнам. К входной двери. Объявляю три дня затишья. Зейнеп не беспокоит. Приняла таким, какой я есть. Пишет чуткие эсэмэски без надежды на ответ. Поддержка. Ультрафиолет любимой согревает…
Практически не вылезаю из постели. Хожу в пижаме, не готовлю еду. Верчусь в коконе махрового постельного белья, согревая пятки в теплой шерсти Айдынлыг. Зажигаю аромалампу с оптимистичным лимонным маслом. Закрываю шторы. Тишина приводит в спокойствие бурлящие чувства. Вокруг плитки черного шоколада в мятой фольге непрочитанные номера «Esquire» с матовыми страницами, диски Сезен Аксу. В руках томик Мураками. Как правило, раннее творчество. Из нового лишь «Kafka Sahilde».[75] Книга с грандиозной энергетикой при внешней простоте.
Буковки, слетая со страниц, впитываются в душу. Пристраивается к длинной цепи умиротворенности. Харуки поистине колдун. Обманывая простотой слога, завлекает в потайной мир иного измерения…
Камни сумбурности чувств измельчает зеленый чай. Крепкого настоя. Завариваю в китайском глиняном горшочке, переливая в привычную большущую кружку. Если ем, то что-нибудь легкое. Блюдо из цветной капусты. Свежие соцветия укладываю в стеклянный противень, заливаю низкокалорийной сметаной. Посыпаю тертым голландским сыром. Сверху — две щепотки корицы для аромата. В холодную духовку на полчаса. Без возни, вкусно. На тумбочке желтая ваза с персиками, пиала с козьим сыром, пепельница, пачка сигарет…
Выхожу из дома два раза в день. На прогулку с Айдынлыг. Надеваю темные очки, шапку, куртку на размер больше. Не хочу встречать кого-либо… Несколько дней в таком режиме. Помогает. Молчание очищает. Воспринимаешь внутренние всплески спокойнее. Осознаешь самого себя, принимаешь воздействия извне с поднятой головой. Вновь появляется иммунитет преодоления. Не убегаю от себя. Смотрю в отражение в зеркале с чувством юмора. Взъерошиваю волосы на голове, шмыгаю носом. «Все прошло. Все хорошо». Пора на службу…
…Зейнеп получает нежданный ответ на очередной эсэмэс. Значит, я пришел в себя. «Наконец-то! Соскучилась… Никак не привыкну к твоим погружениям… Может, будем уединяться вместе? Отпуск для двоих устроим». Смеюсь, перевожу тему. Одиночество надо проводить одному. Как бы ни любил, как бы ни любили… Важно соблюдать меру.
Глава 23
(…Замазывать потрескавшуюся стену отношений цементом доброжелательности…)…В восточных семьях последнее слово за главой семьи. Десяток размышлений, сотня сомнений, тысяча предположений. Всё развеивается после итога, подведенного отцом. Не подлежит апелляции. Жирная точка без права на обжалование. Для турков слово отца весомое. Входит в комнату — следует сесть правильно. Садится ужинать — лучшие кусочки достаются ему. Придирчиво взглянул на облегающие джинсы — о них забудь. В худшем случае сожги… Обращаться к отцу с просьбами нежелательно. Есть персона, приближенная к императору. Мама. Что-то вроде продюсера высокобюджетной звезды. Знает, как и когда сказать отцу, чтобы получить желаемое… Многолетняя сноровка.
…Отец выбирает сыну профессию, мать — жену. У мусульман так принято. Воспротивишься — сгоришь в каре Аллаха. Отец отвернется навсегда. Матери, разъедая себя, придется потакать мужниному решению. Лучше согласиться или предложить альтернативный вариант. Шансы, что примут, минимальны… Вопреки мировому прогрессу столь замкнутый уклад в мусульманских семьях сохраняется. Внешняя демократичность обманчива. Внутри семьи разговоры, действия иные. Мир, закрытый от постороннего влияния. Сказывается религиозный оттенок. Коран гласит, что решение, принятое родителями в отношении ребенка, может быть только во благо…
…Родственники отзываются обо мне как о «бунтаре на корабле». Любят, целуют, хлопают по щечке, недовольно отмечая «излишнюю современность нашего мальчика». Моментально вспоминают тетю или дядю из нашего рода. «Помнишь, Петек-абла,[76] они были такими же ветреными…» Осуждают их. Ведь пошли наперекор устоям «клана». Тетя осмелилась выйти замуж по любви за пожилого вдовца. Дядя, бросив жену-турчанку, женился на «христианке с короткой юбкой». В истории жизни данных персонажей непременно отыщут какую-либо трагедию. Спишут на наказание Божье. Хотя случившееся — рядовое стечение обстоятельств…
…Между мной и отцом зияет пропасть непонимания. Разные взгляды на жизнь. Получив отрицательный ответ, не опускаю голову. Поднимаю «революцию». Храбрость? Нет. Борьба за целостность «я». Прислушиваясь к совету, поступаю по-своему. Отец пытается вылепить второго себя. Пусть доброго, умного, успешного, но себя. Отталкиваю влияние. Сам создаю внутренний мир, обустраиваю быт. Свободное плавание. Не вступаю с отцом в полемику. Высказав мнение, отхожу в сторону. Ограждаюсь от родных? Наверное. Жалко маму. Замазывает трещины. Шикарный политик. Решает то, что решить трудно. Построение верной стратегии, поиск консенсуса. Результат незамедлителен. «А что остается делать? Наверное, в следующем году выдвинусь в президенты. Хвала Ататюрку. Мы, женщины, сейчас на одной ноге с мужчинами…»
…Не верю в проблему отцов и детей. Слово «проблема» звучит напыщенно. Обычное недопонимание двух сторон. Легко решаемо. Отец должен вовремя суметь отпустить, ребенок — вовремя уйти. Уйти, не сжигая мосты. Конечно, девушкам сложнее. Здесь важна поддержка, храбрость матери. Моя мама из таких. Отстаивает себя, детей и, если необходимо, мужа…
…Противился переезду в город души. Как человек, объездивший мир, уважает Европу. «Стамбул слишком переполнен, запутан. Тебе там нечего делать. Учи английский. Живи, работай здесь». Назревал скандал. Мама переживала: «Пойми папу. Потерял двух братьев. Боится за тебя, поэтому удерживает. Может, передумаешь? Останешься с нами. Слава Аллаху, работаешь, зарабатываешь, квартира есть…» С папой тему переезда обсуждать невозможно. «Нет. Точка». Он вообще немного говорит. Молчалив, серьезен. Чем больше узнает людей, тем больше любит собак. Обаятелен, коллекционирует бумажники, живет профессией. Он летчик. Уважает «Боинги», ненавидит пасмурную погоду. В окружении облаков ему комфортнее, чем на земле. Перечитывает Хемингуэя, избегает стоматологов, дорожит мамой. Они познакомились в детском лагере в курортном местечке южного города. О чем-то поспорили, разругались, потом… влюбились друг в друга. Закончили одну школу, пережили расставание в институте, обручились в Санкт-Петербурге. Поженились в Измире. Преодолели все возможные испытания. Медные трубы — самое легкое из них. До Стамбула отец не верил в сына. Раздражался моей сентиментальностью, верой в чудеса, подростковой болтливостью. «Мужчина не должен быть таким». Я отвечал резко: «А кто задает стандарты? Думаю, точно не ты…» Он злился. Ударил лишь раз. Звонкая пощечина, краснеющий отпечаток на белой щеке. Долго не мог простить… Часть характера унаследовал от мамы. Правда, с годами замечаю в себе отцовские черты. Некую категоричность, тягу к кулинарии. Папа отменно готовит. Помимо кебабов великолепно получаются мясные блюда. Может придумать, приготовить еду из того, что есть. Самый главный талант кулинара…
…Не интересовался моей жизнью в Стамбуле. Во всяком случае, напрямую. Честно говоря, ждал звонка. Отец сохранял принципиальность. Мать продолжала замазывать потрескавшуюся стену отношений цементом доброжелательности. В многочисленных беседах отмечала, что «папа волнуется за тебя, сынок». Спрашивает, интересуется. Почему сам не позвонит? «Дома не бывает. Рейсы один за другим… Вот вчера ночью улетел в Урумчи.» Умалчивал о первых трудностях самостоятельной жизни. Зачем отцу знать о неудачах? Его безверие в мое счастье вдохновляло на преодоление сложностей… Когда покидал родину, вместо пожеланий удачи получил порцию нареканий. «Уверен, через пару месяцев вернешься к порогу…» «Благословение» отца, которое удалось изменить…