В книге «Конец феминизма» я описывал ужасы французского революционного террора, повторяться не буду, приведу лишь пару цифр. Во Франции было создано 178 революционных трибуналов, из них 40 разъездных. Они переезжали из одного населенного пункта в другой, везя с собой сборные гильотины и творя там и сям революционный суд. Который длился обычно не более пяти минут, после чего все осужденные приговаривались к смерти. В одном из селений 63 женщины были казнены только за то, что участвовали в тайном богослужении (новая революционная власть боролась против религиозного мракобесия — в связи с этим в Соборе Парижской Богоматери чернью даже были казнены 200 специально приведенных туда священников). В другом местечке передвижные трибуналы приговорили к смерти и казнили около 400 детей в возрасте от 6 до 11 лет — за то, что это были дети богатых или просто зажиточных людей.
В бумагах, найденных после ареста Робеспьера, был обнаружен план, составленный Маратом и уже подписанный Робеспьером, который предусматривал уничтожение полутора миллионов «врагов народа».
В революции было очень много плохого. В революции было очень много хорошего. И в этих сливках с кровью, в атмосфере предреволюционных смелых речей и взглядов происходило формирование нашего героя. Он впитал в себя всю философию, весь восторг и все надежды новой жизни. И он своими глазами видел кошмары террора. Наполеон был порождением революции. Он взял от нее все лучшее. И запомнил все худшее. Позже, говоря о своих заслугах перед страной, Бонапарт заметил: «Я усмирил пучину анархии и укротил хаос. Я вернул чистоту революции…»
Французская революция, чистоту которой вернул Наполеон, умыв ее от крови, всколыхнула всю Европу. Ключевский писал: «Со времени Французской революции наша история столько же входит в состав западноевропейской, сколько западноевропейская в состав нашей». И он был прав. Русское образованное общество приняло парижские события с восторгом. А оказавшиеся в то время в Париже русские с радостью участвовали в событиях. Карамзин ходил по Парижу с революционной кокардой. В штурме Бастилии участвовали князья Голицыны и друг Радищева некий А. Кутузов. Граф Строганов — член Якобинского клуба, который разгуливал по Парижу в красном революционном колпаке, восклицал: «Лучшим днем моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в такой же революции!»
Иностранцы, которые жили в России, тоже сильно возбудились и некоторые из них устремились в Европу — поучаствовать в революции. Так, один из сотрудников скульптора Фальконе по фамилии Ромм, уехав из России, принял активное участие во французской каше, стал членом революционного Конвента и даже был одним из тех, кто подписал смертный приговор королю Людовику. И он не один был такой активный.
Просвещенная царица Екатерина II, которая сама не чуралась новомодных взглядов, которая переписывалась с Вольтером, приглашала Даламбера и Дидро приехать в Россию, которая разрешила в России оборот французских газет… эта самая Екатерина очень напряглась, увидев, куда выруливает французское просвещение. Она окончательно утвердилась в мысли, что просвещенный абсолютизм все-таки лучше, чем оголтелая власть народа. И начала потихоньку закручивать гайки — выступила одним из инициаторов антифранцузской коалиции, отказалась от всех заключенных с Францией договоров, приказала высылать из России всех подозреваемых в симпатиях к Французской революции, а в 1790 году даже выпустила указ о возвращении из Франции всех русских. Прибывший по этому указу в Россию революционный граф Строганов в красном колпаке был сослан в свое имение — внимательно изучать жизнь.
Из России был выслан даже посол Франции. Екатерина заявила, что каждый должен заниматься своим делом — сапожник тачать сапоги, а аристократ — управлять страной. «Я остаюсь аристократкой, это моя профессия», — сказала она. Что же касается представителей черни, захватившей власть во Франции и арестовавшей короля, то они, по мнению Екатерины, «способны его повесить на фонаре!»
…Екатерина ошиблась: королю отрубили голову.
А ведь еще недавно русская царица была на диво добра к вольнолюбию! В течение нескольких лет после начала Французской революции вся Россия была наводнена французскими революционными газетами и книгами. Украина, Москва, Сибирь, Санкт-Петербург зачитывались якобинскими газетками. Один из современников писал: «…цитаты из Священного Писания, коими прежние подьячие любили приправлять свои разговоры, заменились в их устах изречениями философов XVIII века и революционных ораторов».
На волне революционной эйфории Радищев издает свое «Путешествие из Петербурга в Москву», за которое тут же получает мощный пистон от наконец пришедшей в себя Екатерины. (Кстати, книга Радищева была посвящена его другу — тому самому А. Кутузову, который штурмовал Бастилию.)
В общем, когда феодализм треснул во Франции, звон пошел по всей Европе. А через четверть века — уже после того как порожденный революцией Наполеон был повержен соединенными силами феодальной Европы — на многие годы в Европе восторжествовала реакция. Однако революционные семена были уже посеяны и позже проросли.
Многие граждане искренне полагают, что Наполеон совершил контрреволюционный переворот, узурпировав власть во Франции и став императором. Однако люди более близкие к тому времени и к прогрессивным настроениям так не считали. Так не считал в первую голову сам Наполеон, который говорил: «Державы не со мной ведут войну, а с революцией. Они всегда видели во мне ее представителя, человека революции». И не зря солдаты императора пели «Марсельезу».
В 1812 году представитель англичан при русской армии генерал Вильсон писал об очередном поражении Кутузова: «Несчастное отступление от нашей позиции выше Малоярославца… избавило неприятеля от неизбежной погибели и лишило Россию славы, а Европу — выгоды кончить революционную войну…»
А вот что писал Герцен: «Я не могу равнодушно пройти мимо гравюры, представляющей встречу Веллингтона с Блюхером в минуту их победы под Ватерлоо. Я долго смотрю на нее всякий раз, и всякий раз внутри груди делается холодно и страшно. Веллингтон и Блюхер радостно приветствуют друг друга. И как им не радоваться! Они только что своротили историю с большой дороги по самую ступицу в грязь, и в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащить…»
Если победители Наполеона тащили Европу в грязь, то куда вел ее Наполеон?
Часть I РОЖДЕННЫЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ
10 августа 1794 года по солнечной Ницце конвоиры вели арестованного. Он был генералом, однако на генерала при этом совершенно не походил. Арестованный имел невысокий рост, отличался чрезвычайной худобой, его голубые глаза удивительно контрастировали с загорелым лицом, а длинные темные волосы свисали до плеч, при ходьбе порой попадая в глаза. При этом часть волос сзади была заплетена в небольшую косу. Он был похож, скорее, на пирата из приключенческого романа, нежели на революционного генерала. А главное, он был чертовски, не по-генеральски молод — на вид парню можно было дать лет двадцать.
Он знал, за что его взяли. И, наверное, даже ждал этого. Такова уж особенность всех революций: рано или поздно высокоранговых революционеров берут. В то утро, и днем ранее, и днем позднее по всей Франции шла волна арестов: в столице произошел очередной революционный переворот — в борьбе за власть одна революционная шайка арестовала и казнила другую шайку. Были арестованы и обезглавлены Максимилиан Робеспьер, его брат Огюстен, Кутон… И вот теперь по всей стране шла тотальная зачистка — подметали людей, преданных старой верхушке, знакомых с казненной верхушкой и протежируемых ею.
Арестованному не повезло: он был не просто знаком с братом Робеспьера, но и являлся его протеже: именно стараниями Огюстена парню было присвоено генеральское звание. Никаких иллюзий по поводу своей судьбы арестованный наверняка не питал, прекрасно видя, что творится вокруг, и потому, когда за его спиной захлопнулась дверь каземата в антибском форте, юный генерал вздохнул: пришло время подводить итоги непродолжительной жизни. А что еще делать в заточении, когда день сменяется ночью, проходят сутки за сутками, неделя за неделей, а дверь не открывается? И даже непонятно, плохо ли это — что она не открывается. Потому что пока она не открывается, ты точно живешь.
Опустившись на солому, арестованный глянул в зарешеченное окно. Небо было таким же голубым и спокойным, как в его не столь уж далеком детстве.
Глава 1 «БУДЕТ ПРЕВОСХОДНЫМ МОРЯКОМ!»
«Дикие люди, дети гор» — так можно было бы охарактеризовать жителей островной французской провинции Корсика. Они жили родственными кланами, в ходу была кровная месть, что порой приводило к небольшим гражданским войнам районного масштаба. Этот южный корсиканский темперамент унаследовал и наш герой.
Он, правда, родился не в горах, а в небольшом городке Аяччо в 1769 году. Его матери Летиции тогда было всего 19 лет. Почувствовав родовые схватки, она вбежала в гостиную, где и родила — довольно быстро и относительно безболезненно. Так в семье обедневшего дворянина Карло Бонапарте родился второй сын, которого назвали Наполеоном. Обычное французское имя. Отец специально не стал давать парню корсиканского имени, поскольку за три месяца до рождения мальчика Корсика потеряла независимость и стала французским владением. Понимая, что огромная страна предоставит парню больше шансов для карьерного роста, чем маленький провинциальный остров, отец и дал ему французское имя. Весьма мудро…
Надо сказать, маленький мальчик не сразу понял великую глубину отцовской мысли: как все юноши, он страдал политическим радикализмом и поначалу по-детски расходился с отцом во мнении о будущем Корсики. Все дети — большие патриоты маленького местечка своего рождения! И юный Наполеон не был исключением: он видел Корсику независимой страной. Вообще, стремление к независимости — неважно, от родителей или от метрополии — есть признак неразвитости ума, признак глубокой детскости. Позже, когда Наполеон выехал с родного острова в большой мир и увидел Францию, он понял, что Корсика — обычная провинциальная дыра, в которой нечего ловить человеку его масштаба. Но это было потом. А пока горячий корсиканский патриот, размазывая сопли, бегает по Аяччо, играет и дерется с другими мальчишками.
Надо сказать, драчливость у Наполеона проявилась с детства. Частенько доставалось и старшему брату Наполеона — Жозефу. Причем хитрый Наполеон каждый раз, после того как поколотит брата, немедленно бежал жаловаться на него маме. И справедливая Летиция ругала Жозефа за то, что он обижает маленького. Позже Наполеон с улыбкой вспоминал: «Мое коварство приносило мне пользу, так как иначе мама наказала бы меня за драчливость, она никогда не потерпела бы моих нападений!»
Мама Летиция нарожала мужу Карло целую кучу детей — восемь человек. Обратной стороной межклановой островной розни была внутриклановая солидарность — исключая мелкие детские ссоры, семья жила очень дружно, все любили друг друга и заботились друг о друге. В семье часто слышался совместный хохот. Впоследствии любовь Наполеона к его семье назовут одной из самых больших ошибок в его жизни. Что ж, недостатки — это продолжение достоинств. Впрочем, не будем забегать вперед.
Денег было мало, но отец очень заботился о детях и с помощью знакомых устроил Наполеона во французскую военную школу в Бриенне. Наполеону, впервые покинувшему так надолго отчий дом, едва исполнилось 9 лет. И это, конечно, был стресс для ребенка. Но Наполеон все понимал: он знал о стесненных условиях семьи, знал, как непросто далось отцу устроить его в эту школу на казенный счет, и что, получив образование, он в будущем сможет помочь своей семье.
В школе ребенку пришлось несладко. Во-первых, будучи смуглым корсиканцем, он внешне отличался от более бледных французов. Во-вторых, он был маленьким и потому выглядел слабым, легко обижаемым. Но самое главное — его речь. Он почти не говорил по-французски! Любой из этих причин было достаточно для травли. И она началась. Однако продолжалась недолго: любая насмешка грозила обернуться жестокой дракой. Причем никакие массо-габаритные характеристики противника никогда не останавливали Наполеона. Он пер напролом и почти всегда выигрывал, порой, правда, неся ощутимые потери. Как выяснилось позже, это свойство осталось с ним на всю жизнь.
Так закалялась сталь.
Один из учителей проникся жалостью к худенькому мальчику и взялся учить его французскому в свое личное время. Через три месяца Наполеон уже довольно сносно болтал по-французски, насмешки со стороны одноклассников прекратились ввиду его драчливости, но пропасть отчуждения между «дикарем» и «французами» не исчезла. Он был одинок.
Одиночество мальчик заполнял книгами. Они были его единственными друзьями. Он поглощал книги в невероятных количествах, читал очень быстро и крепко запоминал.
Среди всех школьных предметов Наполеон больше всего ненавидел мертвую латынь, но зато ему легко давались математика и география, он прекрасно знал историю Древнего Рима и Древней Греции.
Еще одним увлечением мальчишки была игра в солдатики. Самих солдатиков у него не было по бедности, их заменяли камушки. Камушки поменьше — рядовые. Камушки побольше — офицеры. А совсем большие камушки — генералы. Мальчик уединялся в небольшом палисаднике и играл в войну, выстраивая камешки в батальоны. Однажды его за этим занятием застал один из соучеников и обсмеял. В гневе Наполеон вскочил, схватил одного «офицера» из своей армии и швырнул в обидчика. Камень угодил тому в лоб. О том, какого ранга был брошенный «офицер», и об ущербе, нанесенном им обидчику, может рассказать следующая история.
Четверть века спустя императору Наполеону доложили, что его аудиенции добивается некий офицер, утверждающий, что император знает его лично по школьным годам. Поскольку император никогда не отказывал во встрече людям, знавшим его по прежней жизни, и поскольку все об этом знали и часто пользовались этим, чтобы добиться аудиенции, обманно называя себя то школьным, то корсиканским другом Наполеона, император попросил адъютанта уточнить имя просителя. Тот сходил, узнал и доложил.
— Не припоминаю, — покачал головой Наполеон.
Другой бы на этом отказал в аудиенции, но император относился к людям не так, как этот нехороший «другой».
— Попросите этого человека напомнить какие-нибудь обстоятельства, при которых мы встречались, — велел император.
Адъютант вышел к просителю и передал слова Наполеона. Вместо ответа пришедший поднял со лба волосы и показал шрам на лбу.
— Он просто показал мне шрам на лбу! — растерянно доложил адъютант.
Наполеон улыбнулся:
— Точно! Я бросил в него генерал-аншефом! Пригласите скорее.
У него всегда было хорошо с чувством юмора. Иногда в дипломатии ироничность его подводила, как это было в случае с царем Александром, когда язвительность Бонапарта сделала русского царя личным врагом Наполеона, о чем еще будет разговор. Но чаще наполеоновский юмор был поводом для анекдотов, расходившихся по всей Франции.
Наполеон любил нюхать табак и носил с собой черепаховую табакерку. Кстати сказать, он не курил (попробовав однажды, заявил, что гадость) и табак нюхал не как все прочие люди — втягивая его в носоглотку и чихая, — а так, как нюхают цветы. Он брал щепотку ароматизированного табаку, осторожно вдыхал запах, после чего стряхивал табак из пальцев на пол. Только продукт зря переводил! Это была не наркомания, а скорее модный обряд. Так вот, как-то один из придворных, воспользовавшись тем, что император отвернулся, взял из императорской табакерки, стоявшей на столе, щепотку табаку и нюхнул. Это была неслыханная дерзость и вообще наглость несусветная, но чуваку казалось, что он сделал это незаметно для императора. Однако тот все увидел в отражении.
Повернувшись, Наполеон быстро подошел к столу, взял табакерку и протянул придворному:
— Возьмите! Она слишком мала для нас обоих!..
Несколько лет мальчишка безвылазно провел в Бриенне: семья его была настолько небогата, что родители не могли обеспечить приезд сына домой на каникулы. А в 1784 году Наполеон закончил курс, и инспектор королевских военных школ отправил по инстанции следующее ходатайство: «Г-н Буонапарте Наполеон, родившийся 15 августа 1769 года ростом четыре фута десять дюймов десять линий… Всегда отличался прилежанием к математике. Весьма недурно знает историю и географию, довольно слаб в искусствах и в латыни. Будет превосходным моряком. Достоин перевода в Военную школу Парижа».
Так в возрасте 15 лет Наполеон впервые попал в Париж. С образовательным учреждением ему чертовски повезло! Достаточно сказать, что преподавателями в Военной школе были такие люди, как Лаплас и создатель начертательной геометрии Монж.
И здесь я снова не могу не отвлечься!..
Моей жене все ранее перечисленные в этой книге ученые фамилии — Лаплас, Даламбер, Лагранж… ровным счетом ничего не говорят. А для меня и прочих образованных граждан они звучат почти как фамилии родственников. От них веет ностальгией студенческих времен, сессиями, закорючками интегралов, написанными белым мелом на зеленой доске, залитой весенним солнцем.
Не буду сейчас рассказывать обо всех этих гигантах подробно, скажу пару слов лишь об одном. Пьер Симон Лаплас — математик, физик и астроном. Начинал он научную карьеру как математик — сначала публиковался в математическом журнале Лагранжа, а затем по рекомендации Даламбера стал профессором Военной школы. Автор ряда основополагающих работ в математической физике и аналитической теории вероятностей. Создатель так называемого «преобразования Лапласа», ставшего основой операционного исчисления.