Мне снилась ночь и снегопад. Рыхлые весенние снежинки пикировали вниз и таяли у самой земли, соединялись в серые водяные потоки. Вода заливала все кругом, превращала мир в бескрайнюю вязкую лужу. Кто-то копошился в этом болоте, стонал, пытаясь выбраться. Это был мой маленький сыночек! Он всхлипывал, лупил по жидкой грязи ручонками. Шапка с него свалилась, рукавицы выпачкались, курточка пропиталась брызгами грязи, но трясина не отпускала его, засасывала его все глубже и глубже.
Я попыталась схватить Малыша за руку, но в кулаке осталась только пустая рукавичка, я посмотрела на нее и закричала так, что проснулась от собственного вопля. Подскочила на кровати, стукнулась лбом о полку, не сразу сообразила, где я и что происходит, а когда отдышалась, напялила что под руку попало, выбежала из каюты и сразу же набрала номер тетушки.
Не сказать, что она обрадовалась звонку в третьем часу ночи, но, поворчав, поднесла трубку к Малышу. Я убедилась, что он жив, здоров и мирно сопит во сне.
Руки у меня продолжали трястись так, что я сломала два ногтя, пока открыла бутылку с водой. Пошарила в сумочке в поисках лекарства: самое незаменимое средство от стресса для меня – стограммовая плитка черного шоколада. Но сегодня не нашлось даже маленького кусочка, даже какой-никакой конфетки. Я ощупью отыскала свою идентификационную карточку, чтобы рассчитаться в кафетерии, но вспомнила, что он закрыт. Придется брать кошелек и подниматься в гостевой бар – за наличные коллеге всегда продадут что-нибудь вкусное, а вероятность, что начальство застукает меня среди ночи, невелика, в крайности, скажу, что это покупка для гостей.Ночью на лайнере все иначе, чем днем. Освещение в служебных помещениях работает вполнакала, даже казино уже закрыли, кругом тихо, как перед грозой. Я буквально шарахнулась от собственного отражения в темной витрине. Это же надо быть такой идиоткой – выскочить в гостевой сектор с растрепанными волосами, без формы, в свитере и каких-то штанах. Хотя какая разница? Так или иначе, я нарушаю должностную инструкцию и заведенный порядок – значит, терять мне нечего. Я бреду дальше сквозь темень и одиночество, пока меня не настигает расплата.
Прямо мне под ноги выплеснулась полоска света:
– Мэм, простите? У вас все в порядке? – спросили на английском. Из помещения службы безопасности на гостевом этаже выглянул охранник в форменном костюме; я прищурилась, чтобы разглядеть его.
Хоть одна удача за день! С этим парнем, по имени Миша, мы немного знакомы, у него сынишка почти одного возраста с Малышом, я однажды помогала ему выбирать игрушки и одежду малому. Считается, что он израильтянин, но на самом деле, считай, всю жизнь прожил в России, там все рано женятся, и дети к двадцати двум годам заводятся не только у пакистанских эмигрантов или таких социально безответственных персон, как мы с Олафом. Еще в России ко всяким инструкциям и правилам относятся очень гибко, проще говоря – плевать хотели.
Поэтому я подошла поближе и приветственно махнула рукой:
– Привет, это я, Лени, иду в бар.
– О, Лени! Давай, заходи, – он впустил меня внутрь комнатки с мониторами и компьютером, где сидел еще один коротко стриженный парень. – Слушай, посиди здесь буквально пять минут, пока мы сходим перекурим? Тебя шеф точно ругать не будет, даже если поймает. – Ну вот, и этот туда же. Жизнь на судне однообразная до оскомы, и сплетни множатся на ровном месте. После моего вечернего визита длинные языки из службы безопасности наверняка назначили меня в подружки к своему шефу.
– Кого шеф поймает? Он спит давно, – ухмыльнулся стриженый, тоже русский.
– Ладно, посижу, только купите мне в баре шоколадку, я без формы…
– Не вопрос, купим. Какую тебе?
– Лучше всего «Тублерон».
Они ушли, я прикрыла дверь так, что осталась только узкая щелка, устроилась в кресле, как заправский охранник, развернулась к монитору и обомлела.8
Несколько камер под разными углами показывали зал, в котором развлекалась компания со вкусом к жестоким утехам. Утверждать, что это именно мадам Дюваль с поклонниками, я не рискнула бы – все участники действа были кто в черных классических полумасках с прорезями для глаз, кто вообще в кожаных наголовниках – точно таких же, какие я нашла в багаже Андреса, – полностью скрывавших голову, со множеством хитрых застежек и дополнительной дырой для рта.
По всему помещению были живописно разбросаны полотнища из кожи, меха, алого и черного атласа. Свет отражался в зеркалах и полосах смятой серебристой бумаги, наверняка они восхитительно шуршат, если к ним прикоснуться. Живое пламя свечей вносило в эту мизансцену ноту древнего ужаса: подсвечником служил живой, настоящий человек в кожаном наголовнике, ошейнике и запястьях с острыми серебристыми шипами. Никакой другой одежды на нем не имелось, он стоял на четвереньках, свечи были расставлены прямо на голой спине, а расплавленный воск медленно стекал по коже…
Это был не единственный живой предмет мебели: другой гость вечеринки служил кофейным столиком – на его спине стоял тщательно сервированный поднос: полные чашки, бокалы, крошечные серебряные ложки, корзиночка с печеньем, молочник и еще какие-то предметы из серебристого металла. Хозяйка бала, госпожа-демоница в кожаном корсете, щелкала кнутом, дергала своего раба за цепь, продетую в кольцо на ошейнике, он осторожно перемещался, посуда раскачивалась, могла упасть и разбиться в любую секунду. Предвкушение звука разбитого стекла, криков и истязаний тревожно щекотало подушечки пальцев и разбудило мою «плохую сестренку».
Я попыталась изменить угол обзора камеры, чтобы высмотреть в этой безликой компании человека в сапогах для верховой езды. Это не более, чем мое предположение – если он там, то обязательно в сапогах, точной копии своей татуировки.
Вот они. Сапоги.
Их хозяина привязывали к высокому резному креслу, какими любят обставлять вампирские замки в классических фильмах ужасов студии «Хаммер». Татуировки не видно из-за кожаных нарукавников с кольцами, в которые тоже продевали шелковые шнуры. Я увеличила картинку насколько смогла. Рот, таившийся в кожаной прорези наголовника, притягивал взгляд, мелькнул кончик языка, опасный как змеиное жало, руки пристегивают к подлокотникам кресла строгими собачьими ошейниками. Еще я увидала его предплечье – вздувшиеся вены, напряженные мышцы и тонкие ниточки шрамов. Кровь пульсировала у меня в пальцах так, будто мечтала выплеснуться наружу и унести меня туда, чтобы я смогла прикоснуться к его шрамам, нежным, как кружево, ощутить их шероховатость, плотность, почувствовать их тепло, поцеловать…
На какой-то момент я уже готова была превратиться в «плохую сестренку» или даже в саму жестокосердую Мистрис, но мне воспрепятствовала невидимая, но явственно ощутимая преграда. Кажется, если протянуть руку, пальцы упрутся в нее, как в холодную, ледяную стену. Действу, за которым я подсматривала сквозь глазок камеры, не хватало чего-то важного. Оно было начисто лишено эмоций – страсти и драйва, которые позволяют почувствовать себя соучастником и насладиться порочными удовольствиями…
Я всем телом дернулась от внезапного звука: парни вернулись из бара, очень довольные, победно размахивая бутылкой бурбона, вручили мне шоколадку и вытащили из тумбы пластиковые стаканчики.
– По какому поводу? – удивилась я. Надеюсь, не заметят, как у меня горят щеки и что я дышу часто, как после бодрой пробежки.
– Выпьем за работу, Лени. Где еще платят за просмотр порнографии? – Мишин напарник рассмеялся, кивнув на дисплей.
Действительно, если просто смотреть со стороны – хотя лично мне это сделать совсем не просто – выглядит абсолютно как порнофильм. Свет, декорации, атмосфера, актеры: все на своих местах. Я посмотрела на экран еще раз и поняла, что ощущение тревоги и фальши у меня вызывает именно то, чего нет в этой «вечеринке». Не хватает как раз того, что отличает самый вульгарный секс ради удовольствия от постановочного зрелища – страсти и экстаза.
– Не знаю… – как ни старюсь, я не могу оторвать взгляд от экрана и просто уйти, – как-то не похоже на групповуху. Не заметно, что они получают удовольствие…
– Ого! Лени, ты что, развлекалась групповушкой?
Какие мужики убожества – у всех только одно на уме, так бы и залепила с размаху по роже! Боюсь, Андрес прав, и мне действительно нравится унижать мужчин! Даже если так, в групповухе я никогда не участвовала. Скорее наоборот: однажды пыталась пресечь это мерзкое действо, внезапно обнаруженное в собственном доме. Помню, как тащила Олафа за волосы из-под каких-то пьяных и потных девок, попутно отвесила немало пинков остальным участникам свального греха, они при этом глупо гоготали. Положа руку на сердце, даже их – актуальных художников и профессиональных постановщиков перфомансов – в такой момент мало беспокоила игра теней вкупе с расстановкой фигур на заднем плане, даже на собственный внешний вид им было наплевать.
Воспоминания заставили меня поморщиться:
– Нет, конечно, я не участвовала! Мне муж рассказывал, что это… э… весело!
– Здорово как у вас в Швеции.
– В Норвегии!
– Какая разница, я бы в жизни про такое жене не рассказал.
– Потому ты в таких вещах и не участвуешь.
– Да ладно, Лени, какое там «весело»? Люди просто деньги зарабатывают.
– Деньги? – опешила я. – Думаешь, там есть кто-то из команды?
– Конечно. Сама подумай – они друг друга прекрасно знают, едят за общими столами, живут в апартаментах рядом. Зачем им маски?
– Да кто их поймет? Может, их больше возбуждает, когда они в масках?
– Ты же сама говоришь, их не прет вообще, а если пересчитать, то в компании этой мадам четыре поклонника. Она живет одна в «Алом люксе», а у них еще два люкса с двумя спальными местами. Всего получается пять человек. А сейчас там сколько народу?
– По-моему, шестеро… или семеро. – Сложно сосчитать. Из-за масок они все выглядят похоже. Дверь хлопнула, качнулась портьера, разделявшая помещение, так и не успела заметить – кто-то вышел? Кажется, мелькнула горничная или кто-то из компании успел переодеться в униформу прислуги? И этот кто-то – вообще парень. Словом, на заднем плане проистекала какая-то возня, но мой взгляд все время соскальзывал на человека, привязанного к креслу.
Пока мы болтали, ему на голову набросили бумажный мешок, госпожа в корсете приблизилась к нему, торжественно подняла над головой белоснежный шарф, но тут случилось неизбежное. Посуда со спины человека-столика посыпалась на пол: фарфоровые чашки и хрустальные бокалы брызнули осколками во все стороны, жестокая госпожа рассекла воздух кнутом, похоже, отдала приказ еще двум типам, безропотно стоявшим на коленях по обе стороны от резного кресла. Они вскочили, схватили провинившегося за руки, подтащили к ней и развернули так, что дама могла беспрепятственно хлестать его по спине и ягодицам.
– Ничего себе заработок, – покачал головой Миша.
– Да ладно тебе, – ухмыльнулся его коллега. – Люди собственные почки за деньги продают, а тут подумаешь – получат пару раз ремнем по голой заднице, потом полгода плюют в потолок, а мы будем уродоваться на круизах до старости…
– Точно! – Перспектива настолько удручающая, что мы все дружно выпили, а госпожа снова полоснула свою жертву, рассекла кожу, кровь явственной струйкой потекла вниз и потерялась на фоне винного цвета атласа.
– Ох, ёооо… Слушай, Лени, нам шеф сказал позвонить, если дойдет до крови.
Хлыст опускался на истязаемого еще раз, он свалился к ногам госпожи, принялся целовать ее туфли на высоченных каблуках, но заработал только новый удар.
– Да, давай звонить. Мало ли что? Прибьет его, а мы виноваты останемся. Лени, извини, что выставляем тебя, – парни лихорадочно запихивали в рот жвачку. – Пожалуйста, прихвати бутылку – мы завтра заберем, ладно?
– Хорошо.
С початой бутылкой и стаканчиками в руках я быстро зашагала к служебному ходу. Но с боковой лестницы в мою сторону наползла черная тень, я прислонилась к дверной нише, пытаясь слиться с темнотой, прикусила губу и даже дышать перестала. Успокоилась, только когда разглядела герр Хольмсена, направлявшегося к комнате охраны. Надеюсь, он меня не заметил, а если заметил – не узнал. Я дождалась, пока за ним закроются двери, выскользнула в темноту и очень скоро уже лежала в своей каюте. Мой дремотный мир еще долго смущали образы обнаженных тел, пристегнутое к подлокотнику кресла запястье – совсем как в романе чертовой мадам Дюваль…Утром Эйрин подхватилась в самую рань и стала перетряхивать и выбирать «гражданские свитера»: лайнер уже вошел в акваторию Осло. У гостей сегодня длительная вылазка на сушу, для свободных от служебных обязанностей из числа персонала тоже устраивают экскурсию по городу. Будут щелкать фотоаппаратами перед королевским дворцом и прицокивать языками в «Музее кораблей викингов», пока аудиогид бубнит им прямо в уши о языческих погребальных обрядах. Тот еще разнообразный досуг, даже в бергенском музее лепры [21] веселее.
– Ты поедешь, Лени?
– Что я не видела в Осло?
Действительно – что? Я перевернулась на другой бок, но долго наслаждаться утренним сном мне не пришлось – завыла сирена. Опять долбаные учения! На этот раз решили дрессировать неполную команду на чрезвычайный случай. Я без всякого энтузиазма оделась, запихнула бутылку на случай проверки в недра багажа, напялила спасательный жилет, понуро поплелась к шлюпкам.Погода тоже обиженно хмурилась, солнце затаилось за серым облачным массивом. Ветер трепал отвязавшиеся углы брезента и концы канатов. Придется подвязывать. Скоро пойдет дождь, все это намокнет, отяжелеет, и будет только хуже.
Впрочем, чего хорошего мне ждать от Осло?
Ненавижу этот город! Все мои беды начались, когда я переехала в застуженную ветром столицу. Любой житель Хордаланна [22] только плечами пожмет при упоминании официальной столицы, именно потому что Осло похоже на Берген не больше, чем гипермаркет IKEA на уютную антикварную лавочку.
Когда смотришь на Осло с моря, здания выглядят, как разноцветные коробки, рассыпанные без всякого смысла. Отель «Рэдиссон» торчит выше всех, блестит стеклянными стенами, как зуб черной ведьмы, который она швырнула на берег фьорда, бормоча проклятия. Теперь ее злая сила мешает снегу, едва-едва пробившейся изумрудной зелени и синей воде соединиться в своей первозданной прелести. Цивилизаторские потуги человека день за днем уродуют его родительницу – Землю. В Норвегии это чувствуешь острее всего: здесь Северный полюс дышит в затылок, языки ледников тянутся к жилым массивам, напоминая, как легко мироздание может избавиться от паразитирующей биомассы по имени «человек». Но люди раз за разом игнорируют предупреждение, они предпочитают прожигать жизнь в круизах и таскаться по экскурсиям.
С такими горькими мыслями я бродила по палубе, дожидаясь конца учений, пока с моря не взвыли истерическим звуком полицейские сирены. Повинуясь этому зову, я помчалась на противоположный борт, там уже толпилось полно народу – на разных языках гомонили, что кто-то свалился за борт и утоп. На патрульный катер спускали лестницу, один из капитанских помощников и герр Хольмсен спустились и стали браниться с полицейскими. Какой в этом смысл, если ничего не изменить?
Девушка была мертвой, и уже не важно, кто застегнет над ней серебристый мешок для покойников. На палубу упали первые дождевые капли, я убежала к себе – не люблю плакать на людях.Сижу на койке прямо в куртке и ботинках и хлебаю виски. Я не была знакома с этой девушкой, я видела ее всего один раз – в лифте – и запомнила только из-за алой полоски на коже, исчезавшей под воротником.
Должна я кому-то рассказать? Нет.
Наверняка будет вскрытие, ее бросят на холодный прозекторский стол, рассекут, выпотрошат, взвесят печень и легкие, как в мясном ряду. Станут долго изучать препараты кожи под микроскопом. Вся ее куцая, несчастливая жизнь будет видна на срезах.
Что я смогу добавить к этой летописи? Ничего.
Я просидела еще какое-то время, даже задремала, ощущая в голове приятную туманность. Разбудил меня шум, донесшийся из внешнего мира. Даже не стук в дверь, а так – слабое царапанье. Все равно пришлось встать и открыть. На пороге стояла заплаканная девушка-стюард по имени Криста, она была уже в куртке, с наспех собранной сумкой, свободной рукой протянула мне листок бумаги:
– Вот.
– Что это?
– Мое заявление, я ухожу. Из начальства никого не нашла, а бросать в комнате будет совсем не хорошо. Отдайте кому-нибудь, пожалуйста, миссис Ольсен.
– Криста, ты не можешь уйти сейчас, мы посреди моря! Кругом вода!
– Сяду на катер, когда с экскурсии вернутся гости, и поеду в Осло. Ни минуты здесь больше не останусь! – Она тихонько всхлипнула. – Это я виновата, миссис Ольсен, что Марика утопла. Только я…
– Почему вдруг? Что случилось?
– Меня поставили дежурить на ночь в гостевой этаж, где собирались устраивать гулянку… гости из люксов. Так мне совсем не хотелось там появляться… ну, мне посоветовали… помогли. Вобщем, я подменилась с Марикой, она сама просила. Мы уже раньше менялись. Ей очень хорошо тогда заплатили, она так говорила. Никто ничего не заметил. Ночью никто не проверяет. Да, мы все так думали. Видите, что вышло, лгать – большой грех…
Девушка повернулась и пошла по коридору, вытирая слезы ладошкой, я бежала за нею до самой палубы, пытаясь вразумить:
– Это несчастный случай. Причем здесь ваша работа, Криста? Конечно, ты виновата, что подменилась самовольно, лишат тебя за это премии – подумаешь, большое дело. Если ты сейчас уйдешь, потеряешь все деньги, из Норвегии тебя быстро депортируют домой – у тебя транзитная виза. Успокойся! Останься!
– Нет, миссис Ольсен, я не останусь. Они страшные люди! Лучше быть нищей, чем убийцей! – Она побежала к трапу на катер, расталкивая гостей, я не смогла за нею угнаться – навстречу мне спешили возбужденные пассажиры.