На психику действовала и такая же ледяная, как русло, безжизненная тишина вокруг — не видно ни зверей, ни птиц, ни даже следов на снегу. Неизвестно, сколько еще идти, а запасы продуктов все тают, и, кажется, нет надежды пополнить их впереди.
Глазунов вынужден был ограничить дневной рацион, хотя при таких затратах энергии организм, напротив, требовал большего.
А мистическая, теряющаяся в облаках вершина великой горы, к которой тянулась река, с каждым пройденным днем отнюдь не приближалась, а словно еще более отдалялась от стремившихся к ней людей.
Через трое суток Глазунов, по требованию спутников, вновь пересчитал оставшийся у них съестной запас. Даже при нынешней, очень скудной норме, продуктов не более чем на пять дней пути. Они сидели за скалой, немного укрывающей от ветра, возле догорающего костра и угрюмо молчали. Двое курящих, русский Панкратов и швед Карл, сосредоточенно попыхивали трубками. Все ослабли от недостатка пищи. Встать на ноги и продолжать путь казалось выше сил. Но хуже было, что почти каждый понимал бессмысленность дальнейшего пути навстречу великой горе. Тишину нарушил самый опытный, старше других, Василий Дерябин. Говоря почти в стиле туземцев, он процедил, опустив, обращаясь к Глазунову, его имя:
— Начальник, тойон, ты хочешь нашей гибели? Разве не видишь, что мы идем на верную смерть? Чтоб уцелеть, сохраниться, надо поворачивать назад. При этом запасе мы кое-как доберемся до селения на Кускоквиме. Туземцы не дадут нам пропасть.
— Да, — возбужденно поддержали его, — надо обратиться назад!
— Впереди гибель!
И Глазунов вынужденно признал их правоту. Он и сам чувствовал заметный упадок сил и беспросветность дальнейшего движения вперед.
— Что же ты молчишь? — сурово спросил Дерябин, и штурман ответил:
— Вы правы. Поворачиваем назад.
Сознавая свою вину перед товарищами по походу, Глазунов старался показать пример стойкости. Первый, не призывая других, лез во время привала на скалы, чтоб раздобыть дров. Пробивал тропу, таща за собой нарты. Они вдвое полегчали, но при израсходованных силах казались тяжелее, чем прежде. Иной раз его мутило от голода. Он спотыкался, падал. Вновь вставал, превозмогая слабость, и продолжал шагать вперед. Когда вышли на Кускоквим, он уже едва стоял на ногах.
Продукты кончились, и теперь вместо мяса и рыбы долго варили в котле сыромятные ремни и запасную обувь из лосиных и оленьих кож. Кое-как помогало и это.
Еще через сутки пути Глазунов в голодном обмороке упал на снег. Его положили на опустевшие нарты и, впрягшись в лямки, потащили за собой.
Однажды шедший впереди Дерябин увидел за открывшимся поворотом реки дымок на берегу и прохрипел:
— Селение! Люди!
Лежавший в беспамятстве Глазунов начал приходить в себя. Он чувствует, как кто-то поднимает его голову, насильно открывает рот, вливает в горло теплый мясной бульон. От забытого вкуса голова вновь начинает кружиться. Открывает глаза и видит перед собой седые космы незнакомого туземца с красным, будто обожженным лицом. Запах дыма, прелой одежды, жилья... Потолок дома, деревянные полати по стенам и сгрудившиеся на них полуголые туземцы. В доме тепло, даже жарко, и он сам лежит на мягкой шкуре, обнаженный до пояса.
Понемногу вспоминает мучительный путь назад. Что с ним, обморозился, цели ли ноги? Рука скользит к бедру, где висит на поясе нож. Достает его, осторожно тыкает острием в грудь и, сквозь одежду, — в ногу. Боль, он чувствует боль! Значит, цел, не обморожен! Шепчет:
— Дерябин, где Дерябин?
Старик вновь подносит ему мясной отвар, отдающий пахучими травами, и Глазунов жадно пьет. Просит:
— Чаю, дайте чаю!
Ему дают и чай.
Кто-то еще склоняется над ним, и он видит заросшее густым волосом, обветренное лицо Василия Дерябина. Тот улыбается, треплет начальника по шевелюре, радостно говорит:
— Оклемался, Андрей? Пока отдыхай. А потом двинемся дальше.
Через пару дней Глазунов окреп. Набрались сил и спутники, и, получив от спасшего их племени запас продуктов, пошли вниз по Кускоквиму. Вернувших их к жизни туземцев стоило отблагодарить особо, и Глазунов, вопреки компанейским правилам, запрещавшим продавать местным жителям огнестрельное оружие, подарил вождю племени запасное ружье и несколько десятков патронов к нему.
Не доходя Квыгыма, отряд вновь повстречал идущего навстречу Лукина. Промышленника сопровождала группа подряженных им в подмогу туземцев. Три собачьи упряжки тащили по снегу нарты, груженные товаром.
Обрадованные свиданием, устроили совместный привал, и Глазунов рассказал о бедственном походе по реке Тхальхук.
— Не могу поверить, — заключил он, — что этой рекой можно выйти к Кенайскому заливу. Думается, туземцы дурачат нас, скрывая истинный путь.
— И такое может быть, — согласился Лукин. — Мне тоже показалось, что те горы впереди пройти нельзя.
О цели собственного похода Лукин сказал, что идет на Холитну торговать с живущими по ней народами.
— Теперь уж назад, Андрей?
— Да, к Михайловскому редуту. Дорога знакома, не пропадем.
Пожелав соплеменникам благополучного возвращения, Лукин со своей свитой продолжил путь по Кускоквиму.
Солнце светило веселее. Завершался месяц март.
Глава десятая
Покидая весной почти отстроенный на острове редут, получивший имя Св. Дионисия, лейтенант Зарембо имел все основания испытывать удовлетворение. Из двух башен, высившихся над стеной редута, были устремлены в сторону устья Стикина жерла орудий. За прочным тыном размещались на внутренней территории дом управляющего, казарма, склад-магазин для хранения мехов и товаров.
Зима прошла не только в строительных заботах. Несколько крепких людей были посланы на лыжах в верховья Стикина, и они поднялись по замерзшему руслу почти на двести верст. По возвращении сообщили, что шли глубоким каньоном, а за ним встретили по реке племя колошей и сторговали у туземцев четыре сотни бобровых шкур. По словам колошей, в прошлом году в их края поднимались лодки с английского корабля, и англичане подыскали в верховьях место, где собирались строить торговый пост.
Колошам начальник англичан не понравился: он был грузен, как раскормленная свинья, и при такой-то внешности выставлялся словно великий воин. Грозным голосом отдавал команды, а когда вожди попытались оспорить его право селиться на их землях, схватился за пистолет.
По всем приметам, пришел к выводу Зарембо, поднимавшийся в верховья англичанин был не кто иной, как главный торговец Компании Гудзонова залива Питер Огден. Значит, британцы все же не отступились от намерения обосноваться на реке и, скорее всего, попытаются осуществить свой план предстоящим летом.
Перед отплытием Зарембо, чтобы окончательно расположить колошей, устроил для них коллективное угощение — потлач, или игрушку, как говорили в Русской Америке. Местному же вождю Кекхальцечу лейтенант пообещал привезти от главного русского тойона почетную награду — серебряную медаль союзников России.
Попросив вождей присматривать в его отсутствие за редутом, Зарембо на всякий случай оставил в нем четырех промышленников, песельников и плясунов, коих колоши особо отличили за их веселый нрав.
На борту «Чичагова» лейтенант Зарембо вез свыше тысячи бобровых шкур, закупленных у туземцев, и иные меха.
Доклад вернувшегося в Ново-Архангельск Дионисия Зарембо об успешном выполнении порученной ему миссии порадовал Врангеля. Что ж, редут построен своевременно, и теперь есть основание не пропустить англичан на Стикин. Но кое-что в докладе настораживало. По словам Зарембо, стикинские колоши неплохо вооружены ружьями и боеприпасами бывавшими у них американскими и, как будто, английскими торговцами. Хорошо же они соблюдают условия межгосударственных конвенций, запрещающих продавать туземцам этот товар! И вот уже колоши в обмен на пушнину требуют ружья и у Зарембо. Пока продавать нельзя, но в будущем, по окончании срока действий конвенций, без этого никак не обойтись, чтобы выдержать конкуренцию с англичанами.
Об этом он и сообщил в очередном письме главному правлению Российско-Американской компании. Касаясь поездки в селение Росс, обратил внимание директоров компании на другую важную тему — необходимость занятия равнин реки Славянки и переговоров с правительством Мексики.
Уединившись в рабочем кабинете, Врангель писал: «...Занятием сих мест обеспечив колонии в нужнейших потребностях пропитания, Компания могла бы извлечь и многие другие выгоды. Например: это беспрестанно увеличивающееся число стариков промышленных, обремененных семействами, остающихся в тягость Компании и всем жителям колоний. Куда бы их лучше поселить, как не на речке Славянке, где их дети бы вырастали здоровыми и откуда бы сии последние могли поступать на временную службу Компании. Здесь можно бы и главную школу завести и со временем вместе с совершенствованием сельского хозяйства, под опытным и благоразумном управлением возродились бы некоторые полезные фабрики (именно: толстых сукон и одеял, канатный и мыловаренный заводы), извлекалось бы множество произведений, полезных для колоний...»
Упомянув, что долины Славянки, кои он имеет в виду, лежат вне границ русских владений, Врангель добавил: «С другой стороны, по мнению моему, все сии затруднения могли бы быть отстранены, если б наше Правительство вступило на прямые сношения и переговоры с Правительством Мексики о сем предмете. Там хорошо поймут, что соседство горсти русских мужиков, так сказать отгороженных от своей родины, никогда не может быть опасным целости владений Мексики, а напротив русское поселение на этом месте может остановить или по крайней мере затруднить гораздо опаснейшее для Мексики покушение англичан и Северных Соединенных Штатов.
Нужно спешить начатием переговоров с Правительством Мексики об упомянутом предмете, — медлительностью можно повредить успеху, допустить англичан или граждан Соединенных Штатов не токмо помешать нам, но и самим занять те места и лишить Российско-Американскую компанию одного из прекраснейших приобретений в здешнем крае».
Приближалось лето, и пора вновь отправлять «Чичагов» к Стикину.
— В случае появления Огдена, — инструктировал Врангель лейтенанта Зарембо перед отплытием брига, — следует воспрепятствовать ему пройти вверх по реке. Но сделать это надо умело, не прибегая к оружию. Помните, что это запрещено конвенцией, подписанной с англичанами. Ссылайтесь для оправдания своих действий на статью вторую конвенции и мой запрет устраивать англичанам поселение на реке, где уже имеется русская оседлость. Если же Огдену что-то не понравится в ваших действиях, а это должно ему не понравиться, пусть плывет сюда и обращается за разъяснениями ко мне лично.
— А ежели британец прибегнет к силе и откроет огонь? — Судя по оживлению, с каким был задан этот вопрос, подобный поворот событий мог лишь раззадорить известного своим упрямством и неуступчивостью лейтенанта Зарембо.
Врангель, уловив ход его мыслей, усмехнулся:
— Тогда вся ответственность за вооруженный конфликт ляжет на британцев. Никто не запрещает вам принять в случае необходимости меры для самообороны. Предупредительный огонь может остудить горячую голову Огдена. Если я не ошибаюсь, на «Чичагове» четырнадцать пушек...
— И две в редуте! — напомнил Зарембо.
— Это все ж кое-что, и любой, даже цивилизованный, бандит доводы, подкрепленные силой, понимает лучше, чем слова. В случае заварушки к вам поспешит на помощь прапорщик Кузнецов на шхуне «Чилькат» — вы, кстати, уйдете отсюда вместе. Но я надеюсь, что, столкнувшись с твердым отказом пропустить его судно и хоть чуть-чуть пошевелив мозгами, если они у него есть, агент Гудзонбайской компании на рожон не полезет, на вооруженное столкновение не пойдет.
В конце апреля бриг «Чичагов» и шхуна «Чилькат» вышли из Ситхинского залива. Кузнецову Врангель поручил отправиться вдоль морского побережья несколько севернее устья Стикина, к заливу Линн-Ченнел, чтобы прозондировать у вождей племен, обосновавшихся на устьях рек Чилькат и Таку, возможность создания здесь в будущем новых русских факторий. Вместе с Дионисьевским редутом они перекроют англичанам все пути для торговли по рекам в юго-восточной стороне русских владений.
После завершения переговоров с вождями колошей Кузнецову предписывалось идти к Дионисьевскому редуту для усиления его гарнизона и поддержки, по надобности, действий Зарембо против англичан.
Жизнь право, совсем недурна, когда впереди ждут приятные перемены, а твоими помыслами руководит достойная цель, выводящая личную судьбу на новую, более высокую орбиту.
Так возвышенно размышлял главный торговец Компании Гудзонова залива Питер Скин Огден, продвигаясь на бриге «Дриад» все дальше на север, к устью реки Стикин. Во время прошлогодней экспедиции он наконец без помех прошел в верховья реки и застолбил место, пригодное для постройки форта. Наряду с другими внутриматериковыми факториями, созданными компанией на западе континента, будущий форт ложился необходимым звеном в единую систему торговых поселений, призванных взять под полный контроль всю торговлю с индейцами в районе севернее реки Колумбия.
«Дриад», нагруженный разным добром, шел от регионального центра Компании Гудзонова залива — форта Ванкувер на Колумбии. «Чем не Ноев ковчег!» — зубоскалили еще в Ванкувере работавшие в компании трапперы, когда на палубу корабля заводили коров и лошадей, доставляли клетки с галдящими в них курами, свиньями, петухами. Но с такой обустроенной на месте, животноводческой фермой население форта на Стикине не будет испытывать недостатка в продовольствии и избавит себя от зависимости по этому пункту от поставок индейцев.
Из-за всей этой живности, голосящей и сейчас на разные голоса, выход «Дриада» задержался. Первоначально Огден собирался к Стикину в мае, а уже вторая половина июня...
Глядя на крутые, поросшие лесом горы, тянувшиеся с правого борта, Огден подошел к капитану, дружески хлопнул его по плечу:
— Подходим, Джо, а?
— Подходим, — мрачно буркнул тот, не отрываясь от зрительной трубы. — Только кто-то там уже есть, и, похоже, это русский корабль.
— Ну-ка! — Огден, не спрашивая позволения, завладел трубой и приложил ее к глазам. Вот так черт! В тени гор на устье Стикина действительно стоял корабль под русским флагом, кажется бриг, с подвязанными парусами.
— Это что еще за фокусы! — процедил Огден и завершил фразу крепким проклятием. — Что ж, подойдем ближе, побеседуем!
Когда суда разделяло около полумили, обнаружился еще один сюрприз. На мысу острова, против устья реки, возвышался редут, обнесенный частоколом с двумя сторожевыми будками. Близ него суетились вооруженные ружьями люди.
— Дай салют, Джо, в честь нашего прибытия, — хрипло приказал Огден, — и ставь корабль на якоря. Придется с ними разобраться.
На выстрел «Дриада» прозвучал ответный залп с русского корабля.
Огден сел в спущенную на воду шлюпку и велел матросам грести к русскому судну. Оттуда тоже спустили шлюпку, и они сближались.
Проклятье, негодовал Огден, когда же они успели построить здесь форт? Он хорошо помнил содержание русско-английской конвенции и понимал, что, опередив его с заселением на реке, русские могут запретить подниматься вверх по Стикину.
Шлюпки сошлись на расстояние, позволявшее вести переговоры. Сидевший на корме поднялся. Он был в украшенной эполетами форме офицера российского императорского флота, долговязый, с пушистыми бакенбардами на худощавом лице. На ломаном английском представился: командир брига «Чичагов» лейтенант Зарембо.
— А кто вы и зачем здесь? — довольно резко потребовал Зарембо.
Питер Огден, обуздав переполнявшую его ярость, сообщил свое имя и что он главный торговец Компании Гудзонова залива. Руководством компании ему поручено пройти вверх по реке и построить там торговый пост. Согласно конвенции, напомнил Огден, английским судам разрешается проходить по рекам, впадающим в море на русской территории.
В ответ русский офицер опять забубнил что-то невразумительное на непонятном Огдену английском и дважды выразительно ткнул пальцем на постройки редута.
— Я не понимаю! — нараспев, свирепо прорычал Огден, и тогда Зарембо дал команду матросам подойти к английской шлюпке. Перегнувшись через борт, он протянул англичанину заранее заготовленную бумагу, в которой наспех было проставлено число. Огден не без труда прочел: «Дано 18 июня 1834 г. на бриге Колумбийской компании м-ру Огану (имени-то правильно написать не может, и название компании переврал, мысленно чертыхнулся Огден) на реке Стикин. На основании Конвенции я запрещаю торговать с жителями реки Стикин, которые имеют здесь свои поселения. Руководствуясь инструкциями, полученными от главного правителя барона Врангеля, я запрещаю входить в реку Стикин».
Сию грубую дипломатическую ноту венчала неразборчивая подпись.
Питер Огден с ненавистью уставился на лицо ее подателя: ему показалось, что в глазах русского скользнула издевательская усмешка. Едва сдерживаясь, чтобы не схватиться за пистолет, Огден скомандовал грести назад, к «Дриаду». План дальнейших действий не мешало бы обсудить с капитаном корабля.
Пока на реке Стикин Питер Огден безуспешно пытался решить свои проблемы с неуступчивым лейтенантом Дионисием Зарембо, в Ново-Архангельске жизнь шла своим чередом, один за другим приходили с товарам корабли американских купцов. Первым пожаловал на «Дайане» шкипер Литл[39], чья неказистая внешность вполне отвечала его фамилии. За ним прибыл с Сандвичевых островов представитель базирующейся в Гонолулу процветающей фирмы Уильям Френч, и ему Фердинанд Врангель посчитал необходимым уделить более серьезное внимание. Френч, в отличие от большинства американцев, был заинтересован получить в обмен на привезенные им товары отнюдь не меха, а производимы в столице Русской Америки строительные материалы, рангоутное дерево, гребные лодки. Такого рода сделки главному правителю русских колоний представлялись весьма перспективными.