– Узнаю свою Колли, – пробормотал он.
– Джейк! – Колли вплотную подошла к двери, почти коснувшись его. Едва не поддалась порыву положить руку ему на плечо и притянуть к себе. – Спасибо за пиво, – сказала она и прикрыла дверь.
Но не захлопнула.
4
Она чувствовала себя взломщицей. У нее был ключ от входной двери, ей был знаком каждый уголок большого кирпичного дома в Маунт-Холли, но это ничего не меняло.
Все равно она вломилась в дом в два часа ночи.
После визита Сюзанны Каллен Колли так и не смогла успокоиться. Она не могла есть, спать, погрузиться в работу. Она поняла, что сойдет с ума, если будет сидеть в унылой комнате мотеля и гадать, что случилось с потерянным ребенком незнакомки.
Конечно, она ни минуты не думала, будто она и есть тот самый ребенок. Но она была ученым, исследователем и знала, что будет биться над головоломкой, пока не получит ответ. Поэтому она взяла отгул и отправилась в дом своих родителей, не слушая протестов Лео. По пути она убедила себя, что выбрала единственный разумный путь. Даже если для этого придется вломиться в дом родителей в их отсутствие, рыться в их бумагах в поисках доказательств того, что ей и так было хорошо известно.
Она – Колли Энн Данбрук.
В доме было темно. Родители наверняка включили охранную сигнализацию, предупредили соседей об отъезде, прервали доставку газет и почты. Они были разумными, ответственными людьми. Они любили играть в гольф и давать званые обеды. Они любили проводить время вместе, смеялись над одними и теми же шутками. Отец обожал возиться в саду. Мать коллекционировала старинные часы. Он четыре дня в месяц оперировал бесплатно в государственной клинике. Она давала уроки музыки одаренным детям из неимущих семей. Такие люди не занимаются похищением детей.
Колли отперла дверь и вошла в дом, зажгла свет в холле и набрала код охранной сигнализации. Она не могла вспомнить, когда в последний раз была в этом доме одна. Наверняка еще до того, как переехала в свою первую меблированную квартиру.
Она пересекла холл, поднялась по лестнице на второй этаж и прошла по коридору в кабинет отца. На пороге она задержалась, окинула встревоженным взглядом содержащийся в образцовом порядке старинный письменный стол красного дерева, чистую промокательную бумагу, заправленную в кожаный держатель вишневого цвета, серебряный письменный прибор с бесполезной, но очаровательной чернильницей и гусиным пером.
Рабочее кресло отца было обито той же вишневой кожей. Колли прямо-таки видела, как он сидит в этом кресле, изучая какой-нибудь медицинский журнал или садовый каталог, и очки сползают ему на кончик носа, а светло-золотистые волосы, уже подернутые сединой, падают на широкий лоб.
Сколько раз Колли впархивала в эту комнату, плюхалась с размаху в одно из двух удобных гостевых кресел и прерывала работу отца своими рассказами, жалобами или вопросами! Если он был действительно очень занят, ему довольно было бросить на нее взгляд поверх очков, и она тихонько уползала обратно. Но чаще всего он бывал ей рад.
Теперь она сама себе казалась воровкой.
Колли строго-настрого приказала себе не думать об этом. Она просто сделает то, за чем пришла. В конце концов, это документы, касающиеся ее рождения.
Сначала она направилась к шкафчикам с картотекой, прекрасно зная, что все необходимые ей бумаги находятся в этой комнате. В их доме об оплате счетов и хранении документации заботился отец.
Она открыла верхний ящик и начала искать.
Через час она спустилась в кухню сварить себе кофе и прихватила наверх найденный в кладовой пакетик диетических картофельных чипсов без соли. «Бред, – подумала Колли. – Какой смысл продлевать себе жизнь, если приходится жевать картон?»
Она позволила себе десятиминутный перерыв. Все равно работа много времени не займет. Она уже почти все просмотрела. Она бы уже закончила, если бы не наткнулась на папку со своими школьными табелями. Так приятно было вспомнить прошлое! Свои первые раскопки она организовала на заднем дворе у своего приятеля Донни Риггза, еще когда училась в начальной школе. Ох и попало же бедному Донни, когда его мамаша обнаружила изрытый сад!
Колли стало грустно. Она поднялась и перешла ко второму шкафу. Здесь хранились медицинские карты, такие же аккуратные, как и школьные табели. «Вот отсюда и надо было начинать», – сообразила она. Не сомневаясь, что сейчас ей откроется искомая истина, Колли снова села и открыла свою карту.
Детские прививки, рентгеновские снимки, сделанные, когда она в десятилетнем возрасте сломала руку, упав с дерева. В июне 1983 года ей удалили гланды. В шестнадцать лет она вывихнула палец в борьбе за мяч во время баскетбольного матча. Отец хранил все, вплоть до результатов ее ежегодных медицинских осмотров, пока она не сняла себе квартиру. Даже заключения гинеколога.
Колли просмотрела все, вернулась к началу и проверила всю папку еще раз, но не нашла никаких записей из роддома о своем появлении на свет. Никаких наблюдений педиатра о первых трех месяцах ее жизни.
Ладно, это еще ничего не значит. Просто эти записи подшиты где-то еще. Скорее всего, в документах ее матери. Да, точно. Он сохранил записи о ее беременности и подшил туда же результаты наблюдений за развитием ребенка на ранней стадии. Конец – делу венец.
Чтобы доказать себе, что она нисколько не встревожена, Колли налила еще чашку кофе и отхлебнула. Только после этого она вернула папку на место и взяла медицинскую карту матери. Нет, она не будет себя казнить за просмотр документов, не принадлежащих лично ей. Она бегло просматривала записи, стараясь выудить ключевые данные и в то же время не читать того, что было личным делом ее матери.
Вот отчет о первом выкидыше в августе 1969 года и о назначенном после него лечении. Колли о нем знала. Как и о втором, случившемся осенью 1971 года. Мама рассказывала, что даже впала в депрессию – так угнетающе подействовали на нее эти неудачи. И каким счастьем стало для нее наконец появление здоровой девочки. Ее обожаемой дочки.
Колли даже дрожь пробрала от облегчения, когда она добралась до третьей беременности. Акушер-гинеколог, разумеется, был встревожен аномальным раскрытием шейки матки, вызвавшим предыдущие выкидыши. Он прописал курс лечения и заставил Вивиан лежать первые три месяца.
За ходом беременности внимательно наблюдал доктор Генри Симпсон. Маму даже положили в больницу на два дня, когда она была на седьмом месяце: у нее было повышенное давление и обезвоживание из-за непрекращающейся тошноты по утрам.
Но ее подлечили и выписали.
И на этом, к полному смятению Колли, записи о беременности обрывались. Следующий отчет – о вывихе лодыжки – был сделан уже год спустя.
Она принялась лихорадочно листать страницы, уверяя себя, что документы просто перепутаны и лежат в ненадлежащем месте. Но их нигде не было. Ничего не было. Как будто беременность матери остановилась на седьмом месяце.
Колли била дрожь, когда она поднялась и направилась к шкафу. Она открыла следующий ящик, перебрала содержимое в поисках нужных записей и, не найдя ничего, присела на корточки перед самым нижним ящиком.
И обнаружила, что он заперт.
На миг она замерла перед полированным деревянным шкафом, положив ладонь на блестящую латунную ручку. Потом она выпрямилась и, стараясь не думать, принялась отыскивать в письменном столе отца ключ.
Не найдя ключа, Колли схватила нож для разрезания конвертов, опустилась на колени перед ящиком и взломала замок. Внутри она обнаружила продолговатый несгораемый металлический ящичек, опять-таки запертый. Она поставила его перед собой на письменном столе и села. Долгое время Колли просто смотрела на него, мечтая, чтобы он исчез. Может, задвинуть его обратно в ящик шкафа и сделать вид, что его не существует? Что бы там ни было внутри, ее отец постарался сделать содержимое недоступным. Какое же она имеет право вторгаться в его секреты?
Но разве не то же самое она делает каждый день? Она нарушает покой усопших, людей абсолютно посторонних, незнакомых. Она делает это потому, что знания и открытия важнее их частных секретов. Что же это получается? Она может выкапывать, ощупывать, изучать, анализировать кости чужих покойников и не может открыть ящичек, содержимое которого, скорее всего, касается тайны ее собственной жизни?
– Извини, – сказала Колли вслух и атаковала замок почтовым ножом.
Крышка открылась, и правда вышла наружу.
Не было третьего выкидыша. Но не было и рождения здоровой девочки. Колли заставила себя читать так, словно это был лабораторный отчет о результатах раскопок. На первой неделе восьмого месяца беременности плод погиб в утробе Вивиан Данбрук. Были вызваны искусственные роды, и она родила мертвую дочь 29 июня 1974 года.
Аномалия шейки матки, дважды вызывавшая выкидыш, и чрезмерно высокое кровяное давление, приведшее к появлению на свет мертворожденного ребенка, делали новую беременность крайне нежелательной и опасной. Две недели спустя удаление матки, рекомендованное вследствие непоправимого вреда, нанесенного шейке, сделало новую беременность невозможной.
Аномалия шейки матки, дважды вызывавшая выкидыш, и чрезмерно высокое кровяное давление, приведшее к появлению на свет мертворожденного ребенка, делали новую беременность крайне нежелательной и опасной. Две недели спустя удаление матки, рекомендованное вследствие непоправимого вреда, нанесенного шейке, сделало новую беременность невозможной.
Пациентка прошла курс лечения от депрессии.
Шестнадцатого декабря 1974 года супруги удочерили грудную девочку, которую назвали Колли Энн. Это было частное удочерение, тупо отметила Колли, устроенное через адвоката. Гонорар за его услуги составил десять тысяч долларов. Дополнительная сумма в двести пятьдесят тысяч долларов была уплачена через его посредничество незамужней биологической матери.
Младенец – почему-то было легче мысленно называть этого ребенка младенцем – был осмотрен доктором Питером О’Мэлли, педиатром из Бостона, и признан абсолютно здоровым. Следующий осмотр девочка прошла в шестимесячном возрасте – плановый медицинский осмотр у доктора Мэрилин Вермер из Филадельфии, которая оставалась ее лечащим врачом вплоть до достижения двенадцатилетнего возраста.
– В тот год я отказалась ходить к детскому врачу, – пробормотала Колли и с удивлением уставилась на слезу, упавшую на бумаги. – Господи! О господи!
Не может быть, чтобы все это происходило на самом деле. Это не может быть правдой. Как могли люди, ни разу не солгавшие ей даже по самому пустяковому поводу, тридцать лет жить с такой страшной ложью на совести?
Нет, это просто невозможно.
Но когда Колли снова перечитала все бумаги, она поняла, что это возможно. Более того, это и есть реальность.
– Что это, черт побери, значит – она взяла выходной? – Джейк сдвинул шляпу на затылок, пронизывая Лео испепеляющим взглядом. – У нас работа в самом разгаре, а она берет выходной?
– Она сказала, что у нее важное дело.
– Какое, на хрен, дело может быть важнее, чем ее работа?
– Она не сказала. Можешь злиться сколько хочешь – на меня, на Колли, – но мы оба знаем, что это на нее не похоже. Мы оба знаем – она работает до полного изнеможения.
– Ну да, ну да. И это очень похоже на нее – сбежать с работы только потому, что ее разозлило мое появление.
– Нет, не похоже. – Лео тоже рассердился и воинственно ткнул Джейка пальцем в грудь. – И ты не хуже меня знаешь, что она в такие игры не играет. Как бы она ни злилась на тебя или на меня за то, что я притащил тебя сюда, она с этим справится. Никакие личные проблемы не могут помешать ее работе. Она для этого слишком профессиональна, да и слишком упряма, если на то пошло.
– Ладно, ты меня убедил. – Джейк сунул руки в карманы и угрюмо уставился на тот участок поля, который они уже начали разбивать на квадраты. – Вчера вечером с ней что-то случилось.
Он это сразу заметил, почувствовал. Но вместо того, чтобы уговорить ее все ему рассказать, позволил ей отмахнуться. И сам отгородился от нее своей обидой и уязвленной гордостью. Нелегко расставаться со старыми привычками.
– Что ты такое несешь?
– Я заглянул к ней в комнату. Она была расстроена. Я не сразу понял, что это не имело никакого отношения ко мне. Мне нравится думать, что, когда Колли злится, это всегда имеет отношение ко мне. Она не хотела об этом говорить. Ничего удивительного. Но она рассматривала какие-то снимки. Мне показалось, что это семейные фотографии. – Все, что он знал о ее семье, уместилось бы в детском совочке, и еще осталось бы много места. – Она бы тебе сказала, если бы что-то случилось у нее в семье? – спросил Джейк.
Лео почесал в затылке.
– Думаю, да. Но она сказала только, что это неотложное личное дело. Сказала, что вернется к концу дня, если сможет, а если нет, то завтра.
– У нее кто-то есть?
– Грейстоун…
Джейк понизил голос. На раскопках всегда полно любопытных ушей, жаждущих сплетен.
– Лео, я тебя очень прошу. Она с кем-то встречается?
– Откуда, черт побери, мне знать? Она мне не рассказывает о своей личной жизни.
– Клара могла ее расспросить. Уж если Клара в кого-то вцепится, она выведает все, что ей нужно. Она бы тебе рассказала.
– Клара считает, что Колли до сих пор замужем за тобой.
– Правда? Твоя жена умная женщина. Она когда-нибудь говорила обо мне?
Лео прикинулся непонимающим.
– Мы с Кларой каждый день за ужином только о тебе и говорим.
– Да не Клара, господи боже, а Колли!
– Я не могу повторить, что Колли говорила мне о тебе. Я таких слов не употребляю.
– Мило. – Джейк перевел взгляд, скрытый за стеклами темных очков, на пруд. – Что бы она ни говорила, что бы она ни думала, ей придется переменить свое мнение. Если у нее какие-то неприятности, я заставлю ее сказать, в чем дело.
– Если ты так близко к сердцу принимаешь ее дела, какого черта ты разводился?
Джейк пожал плечами.
– Хороший вопрос, Лео! Чертовски хороший вопрос. Как только найду ответ, ты будешь вторым человеком, который об этом узнает. А пока, есть у нас главный археолог или нет, займемся работой.
Он влюбился в нее, влюбился до беспамятства при первой же встрече, признался себе Джейк. Как по мановению волшебной палочки, его жизнь разделилась на до и после Колли Данбрук.
Это пугало и злило его. Она пугала и злила его. Ему было тридцать лет, у него не было близких (если не считать Диггера), и такое положение его вполне устраивало. Он не собирался ничего менять. Он любил свою работу. Он любил женщин. Поскольку ему удавалось сочетать одно с другим, он считал, что жизнь удалась и желать больше нечего. Он ни перед кем не отчитывался и уж тем более не собирался подчиняться какой-то пигалице со стервозной жилкой в характере.
Господи, как он обожал эту ее стервозную жилку!
Секс оказался таким же бурным и завораживающим, как и их словесные пикировки. Но он так и не разрешил проблему их взаимоотношений. Чем больше он был с ней, тем больше ему этого хотелось. Она отдала ему свое тело, подарила дружбу. Интеллектуальные схватки с ее упрямым, своенравным умом оказались необычайно плодотворными. Но то единственное, что могло бы удержать его в браке, она ему так и не дала.
Свое доверие.
Она никогда ему не доверяла. Не верила, что он поддержит ее в трудную минуту, что разделит с ней ее бремя. И уж тем более не допускала мысли, что он может быть ей верен.
Когда она его выставила, он еще много месяцев тешил себя мыслью о том, что именно ее откровенное неверие погубило их брак. И точно так же, месяцами, он цеплялся за надежду, что она вернется.
Глупо, конечно, было так думать, теперь он это понимал. Колли никогда никому не уступала. Эта черта у них была общей. А еще по прошествии времени он начал допускать, что – может быть, пожалуй, вероятно – вел себя не лучшим образом. Не справился с ситуацией так умело и эффективно, как мог бы. Как должен был справиться.
Это не меняло коренным образом положения дел, – по существу вина за случившееся все равно лежала на ней, – но осознание того, что и он не во всем оказался на должной высоте, открыло возможность для обдумывания новых подходов.
Джейк не мог отрицать, что поток электричества между ними вспыхивает до сих пор. И если проект «Антитам» даст ему такую возможность, он направит этот поток в нужное русло. Он вернет ее во что бы то ни стало. И что бы ни тревожило ее сейчас, она ему об этом расскажет. Она позволит ему прийти к ней на помощь. Даже если ему придется связать ее по рукам и ногам и клещами вытаскивать из нее правду.
Колли не ожидала, что ей удастся уснуть, но вскоре после рассвета свернулась калачиком на постели в своей комнате, обхватив руками подушку, как в детстве, когда была больна или расстроена.
Она была так истощена физически и морально, что больше не ощущала ни тошноты, ни головной боли. И боль, и тошнота, и страшная тяжесть в груди вернулись, когда она проснулась четыре часа спустя, когда хлопнула входная дверь и ее позвал полный радостного возбуждения голос матери.
Колли медленно спустила ноги на пол, села и обхватила голову руками.
– Колли! – Чистая радость прозвучала в голосе влетевшей в двери Вивиан. – Детка, мы понятия не имели, что ты приедешь домой. Я увидела твою машину у подъезда и глазам своим не поверила! – Она торопливо обняла Колли, провела рукой по ее волосам. – Когда ты приехала?
– Вчера. – Колли не подняла головы. Она не была готова посмотреть матери в лицо. – Я думала, вы с папой в Мэне.
– Так оно и было. Мы решили вернуться домой пораньше. Твой отец жить не может без своего сада, ты же знаешь, а в понедельник ему уже приступать к работе. Детка… – Вивиан подхватила Колли под подбородок и приподняла ее лицо. – Что случилось? Ты не заболела?
– Просто немного не по себе. – Глаза у матери карие, но не такие, как у нее самой: темнее, глубже. Они изумительно смотрелись на ее молочно-белом лице с нежным румянцем. И волосы другие – цвета топленого молока. – Папа здесь?