Она положила книгу на колени, но ей было страшно. Ей было страшно открыть ее и понять, что ничего не произойдет. Ей было страшно не прочесть то, что там было написано.
«Я должна пройти через риск. Я не должна бояться поражения», – думала она, когда открывала книгу. Вдруг, посмотрев на страницы, она почувствовала себя плохо. Она снова была утомлена.
«Я упаду в обморок», – проскользнуло у нее в голове, прежде чем стало абсолютно темно.
Девушка очнулась. На ее лице были капли воды. У нее был очень странный сон, и она не могла понять, что это значило; это были соборы, построенные в воздухе, и библиотеки, полные книг. Она никогда не была в библиотеках.
– Лони, с тобой все в порядке?
Нет, с ней было не все в порядке. Она не могла не почувствовать свою правую ногу и знала, что это было плохим знаком. И к тому же ей не хотелось разговаривать, потому что она не хотела забыть сон.
– Лони, проснись.
Наверное, это температура заставляла ее бредить. Но бред был очень живым. Она хотела, чтобы ее прекратили звать, потому что сон исчезал, а она не могла понять его.
Небо было затянуто, и низкие облака почти касались самой высокой башни замка. Она смотрела на облака. Удача, что ей не были видны звезды: священнослужители говорили, что даже звезды не были добром.
Дождь закончился незадолго до того, как она как она открыла глаза. Лони была рада дождю: это означало, что цистерна в замке должна быть наполнена водой. Она медленно опустила глаза с облаков и снова увидела башню, костры на заднем дворе и толпу, которая ходила из стороны в сторону без направления.
– Талбо, – сказала она тихо.
Он обнял ее. Она почувствовала холод его оружия, запах копоти на его волосах.
– Сколько времени прошло? Какой сегодня день?
– Ты спала три дня, – ответил Талбо.
Она посмотрела на него и почувствовала жалость: он похудел, лицо было грязным, кожа безжизненная. Но ничто из этого не было важно: она любила его.
– Я хочу пить, Талбо.
– Воды нет. Французы обнаружили секретный путь.
Она снова услышала Голоса в голове. Долго она ненавидела эти Голоса. Ее муж был воином, наемным солдатом, который боролся большую часть года, и она боялась, что Голоса скажут ей когда-нибудь, что он погиб в бою. Она нашла способ избежать разговора с Голосами: нужно было только сосредоточить сове мышление на старом дереве, которое было рядом с их деревней. Голоса всегда прекращали говорить, когда она это делала. Но сейчас она была слишком слабой и Голоса вернулись. «Ты умрешь, – сказали Голоса, – но он будет спасен».
– Был дождь, Талбо, – настаивала она. – Мне нужна вода.
– Только несколько капель. Он не помог.
Лони снова посмотрела на облака. Они были на небе всю неделю, но только и делали, что отдаляли солнце, позволяли зиме быть более холодной, а замок становился все более темным. Возможно, французские католики были правы. Возможно, Господь был на их стороне.
Несколько наемников приблизилось к ним. Везде были костры, и у Лони было чувство, что она находится в аду.
– Священники всех собирают, командир, – сказал один из них Талбо.
– Мы подписали контракты, чтобы бороться, а не умирать, – сказал другой.
– Французы предлагают капитуляцию, – ответил Талбо. – Они сказали, что те, кто снова обратится в католическую веру, смогут уйти без проблем.
«Перфекты не примут это», – прошептали Голоса Лони. Она это знала. Она хорошо знала Перфектов. Именно из-за них Лони была там, а не дома, где обычно ждала возвращения Талбо с боев. Перфекты были в этом замке уже 4 месяца, и женщины из деревни знали секретный путь. В течение всего этого времени они приносили одежду, еду и снаряжение; в течение всего этого времени они могли быть рядом со своими мужьями, и благодаря им было возможным продолжать борьбу. Но теперь секретный путь был открыт и она не могла вернуться, как, впрочем, и другие женщины.
Она попыталась сесть. Нога уже не болела. Голоса говорили ей, это плохой знак.
– У нас нет ничего общего с их Богом. Поэтому мы не умрем, – сказал еще один солдат. В замке зазвучал гонг. Талбо поднялся.
– Возьми меня с собой, пожалуйста, – взмолилась она.
Талбо посмотрел на своих товарищей и на женщину, которая дрожала перед ним. На какой-то момент он не знал, какое принять решение; его люди привыкли к войне и знали, что влюбленные воины обычно прятались во время боя.
– Я умру, Талбо. Возьми меня с собой, пожалуйста.
Один из наемников посмотрел на командира.
– Нехорошо оставлять ее здесь одну, – сказал один из солдат. – Французы могут снова совершить обстрел.
Талбо сделал вид, что принял аргумент. Он знал, что французы не будут совершать новых обстрелов; они находились в перемирии, подписав капитуляцию при Монсегуре. Но солдат понимал, что происходит в сердце Талбо. Он тоже, должно быть, был влюбленным мужчиной.
«Он знает, что ты умрешь», – сказали Голоса Лони, пока он аккуратно брал ее на руки. Лони не хотела слушать то, что говорили Голоса. Она вспоминала тот день, когда они шли вот так через пшеничное поле одним летним вечером. В тот вечер она тоже хотела пить и напилась воды из ручейка, который спускался с горы.
Толпа собиралась около скалы, которая сливалась с западной стеной крепости Монсегур.
Там были солдаты, мужчины, женщины и дети. В воздухе витало давящее молчание, и Лони знала, что это не из-за уважения к священникам, а из-за страха перед тем, что могло произойти.
Вошли священнослужители. Их было много, в огромных черных мантиях с многочисленными крестами желтого цвета, вышитыми впереди. Они сели на скале, на внешних ступенях, напротив башни. У последнего волосы были полностью белыми, он поднялся до самой высокой части башни. Его фигура была освещена пламенем костров, а мантию развевал ветер.
Когда он остановился там, на вершине, почти все люди встали на колени и с поднятыми вверх руками три раза ударились головой о землю. Талбо и его солдаты продолжали стоять; они заключили договор только на борьбу.
– Нам предложили капитуляцию, – сказал священник с вершины стены. – Все могут свободно уйти.
Траурный вздох пробежал по толпе.
– Души Бога-Чужестранца останутся царствовать миром. Души настоящего Бога вернутся в его бесконечную милость. Война продолжится, но это не вечная война. Потому что Бог-Чужестранец будет в конце концов побит, несмотря на то, что уничтожена часть англичан. Бога-Чужестранца победят, но не погубят: он останется в аду вместе с душами, которые породил.
Люди смотрели на человека, который стоял на вершине стены. Они уже не были уверены, что хотят уйти и страдать потом целую вечность.
– Катарская Церковь – настоящая Церковь, – продолжил священнослужитель. – Благодаря Иисусу Христу и Святому Духу, мы смогли достигнуть единения с Господом. Нам не нужно снова перевоплощаться. Нам не нужно снова возвращаться в царствие Бога-Чужестранца.
Лони заметила, что три священника вышла из группы и открыли Библии перед толпой.
– Утешение будет дано тем, кто захочет умереть вместе с нами. Там, внизу, нас ждет костер. Это будет ужасная смерть, с ужасными мучениями. Это будет медленная смерть, и боль от пламени огня, сжигающего наше тело, не сравнима ни с какой болью, что вы переживали прежде. Другие приговорены к жизни.
Две женщины робко приблизились к священнослужителям, у которых были открыты Библии. Юноша сумел вырваться из объятий матери и тоже предстал перед ними. Четыре солдата подошли к Талбо.
– Мы хотим принять таинство. Мы хотим покреститься.
«Так поддерживается Традиция, – сказали Голоса. – Именно когда люди способны умереть за идею.»
Лони ожидала решения Талбо. Солдаты боролись ради денег, пока не поняли, что некоторые люди были способны бороться только за то, что считали правильным.
Талбо в конце концов отступил. Но он терял некоторых из своих лучших людей.
– Пойдем отсюда, – сказал Лони. – Пойдем к крепостным стенам. Они же сказали: кто хочет – может уйти.
– Лучше отдохнем, Лони.
«Ты умрешь», – снова шептали Голоса.
– Я хочу посмотреть на Пиренеи. Я хочу увидеть долину еще раз, Талбо. Ты знаешь, что я умру.
Да, он это знал. Он был человеком, который привык к полю битвы, он знал, какие раны губили его солдат. И Лони была близка к смерти. Температура у нее прошла. Талбо также знал, что это плохой знак. Пока нога болела, а температура сжигала, организм еще боролся. Больше не было борьбы – только ожидание.
«Ты не боишься», – сказали Голоса.
Нет, Лони не боялась. С детства она знала, что смерть – это только еще одно начало. В то время Голоса были ее большими подругами. И у них были лица, тела, жесты, которые только она могла увидеть. Это были люди, пришедшие из разных миров, они разговаривали и никогда не оставляли ее одну. У нее было очень веселое детство: она играла с другими детьми, используя своих невидимых подруг, перемещала вещи с места на место, имитировала звуки, вызывая небольшой испуг у других. В то время ее мать благодарила Господа за то, что они живут в катарской стране: «Если бы католики пришли сюда, ты была бы сожжена заживо», – обычно говорила она. Катары не придавали этому значения: они считали, что добрые – это добрые, а плохие – плохие, и никакая сила Вселенной не могла изменить этого.
Но пришли французы и сказали, что катарской страны не существует. И с восьми лет все, что она знала, была война.
Война принесла ей хорошее: мужа, который заключил договор на далекой земле ради катарских священников, которые никогда не брали в руки оружия. Но принесла также и плохое: страх быть сожженной заживо, потому что французы были с каждым разом все ближе к ее деревне. Она начала бояться своих невидимых друзей, и они постепенно исчезали из ее жизни. Но оставались Голоса. Они продолжали рассказывать, что произойдет и как она должна действовать. Но она не хотела их дружбы, потому что они всегда знали слишком много; один Голос научил ее тогда трюку со священным деревом. И с тех пор как началась последняя схватка с катарами и французские католики стали выигрывать один бой за другим, она уже не слышала Голоса.
Сегодня, тем не менее, у нее не было больше сил думать о дереве. Голоса снова были здесь, и она не мешала этому. Наоборот, она в них нуждалась; они бы показали ей путь после смерти.
– Не волнуйся из-за меня, Талбо. Мне не страшно умирать, – сказала она.
Они подошли к вершине стены. Холодный ветер дул безостановочно, и Талбо постарался укрыться плащом. Лони уже не было холодно. Она посмотрела на огни города на горизонте и на свет от лагеря у подножья горы. На протяженности всей долины были костры. Французские солдаты ожидали конечного решения. Они услышали звук флейты, идущий снизу. Несколько голосов исполняло песню.
– Это солдаты, – сказал Талбо. – Они знают, что могут умереть в любой момент, и поэтому жизнь – это всегда большой праздник.
Лони почувствовала огромную злобу на жизнь. Голоса рассказывали ей, как Талбо встретит других женщин, у него будут дети и он будет богат путем грабежа городов. «Но он никогда не будет никого так любить, как тебя, потому что ты навсегда образуешь часть его самого», – говорили Голоса.
Они некоторое время смотрели на пейзаж там, внизу, обнявшись и слушая пение воинов. Лони почувствовала, что эта гора была сценой для других сражений в прошлом, в таком далеком прошлом, что даже Голоса не могли вспомнить его.
– Мы вечны, Талбо. Голоса мне это рассказали еще в то время, когда я могла видеть их лица и тела.
Талбо знал Дона своей жены. Но уже давно она не затрагивала эту тему. Возможно, это был бред.
– Но даже так: никакая жизнь не может быть равной другой. И, возможно, мы не встретимся больше никогда. Мне нужно, чтобы ты знал, что я любила тебя всю жизнь. Я любила тебя прежде, чем узнала тебя. Ты часть меня. Я умру. И так как завтра такой же хороший день, чтобы умереть, как и любой другой, я бы хотела умереть рядом со священнослужителями. Я никогда не понимала, что они думают о мире, но они всегда меня понимали. Я хочу сопроводить их в следующую жизнь. Возможно, я смогу быть для них хорошим проводником, потому что прежде я уже была в этих других мирах.
Лони подумала об иронии судьбы. Она боялась Голосов, потому что они могли провести ее по пути костра. И, тем не менее, костер был на ее пути.
Талбо смотрел на свою жену. Ее глаза теряли блеск, но она еще хранила то очарование, которое у нее было при знакомстве с ним. Он никогда не говорил ей о некоторых вещах: о женщинах, которых получал в качестве премий в боях, женщинах, которых встречал во время путешествий по миру, о женщинах, которые ждали его возвращения. Он не рассказывал ей все это, потому что был уверен, что она знала это и прощала его, потому что он был ее главной Любовью, а главная Любовь всегда находится над всем в этом мире.
Но было и кое-что другое, что он тоже не рассказывал и что она никогда не обнаружила бы: что именно она, с ее нежностью и радостью, была ответственна за то, что он снова нашел смысл жизни. Что любовь именно этой женщины толкала его в самые отдаленные места земли, потому что он должен был быть достаточно богатым, чтобы купить дом и прожить с ней в спокойствии остаток дней. Именно огромное доверие к этому хрупкому созданию, чья душа сейчас угасала, заставляло его бороться честно, потому что он знал, что после битвы он мог забыть ужасы войны в ее объятиях. Это было его убежищем, несмотря на всех женщин мира. Единственное место, где он мог закрыть глаза и спать, как ребенок.
– Позови священника, – сказала она Талбо. – Я хочу причаститься.
Талбо заколебался на мгновение; только воины избирали способ смерти. Но женщина, которая была перед ним, дала ему жизнь через любовь, возможно, любовь была для нее неизвестной формой войны.
Он встал и спустился по лестнице крепостной стены. Лони попыталась сосредоточиться на музыке, которая шла снизу, она делала смерть легче. Тем временем, Голоса не прекращали говорить.
«Каждая женщина за свою жизнь может использовать Четыре Кольца Провидения. Ты использовала одно. И оно было неправильным», – сказали Голоса.
Лони посмотрела на свои пальцы. Они были в ранах, ногти грязные. Не было никакого кольца. Голоса рассмеялись.
«Ты знаешь, о чем мы, – сказали они. – Дева, святая, мученица, ведьма».
В глубине сердца Лони знала, о чем говорили Голоса. Но не помнила. Она знала это очень с давних времен, когда люди одевались по-другому и смотрели на мир другими глазами. В то время у нее было другое имя и она говорила на другом языке.
«Именно через эти четыре средства женщина общается со Вселенной, – сказали Голоса, как если бы ей было важно помнить такие древние вещи. – Дева владеет силой мужчины и женщины. Она приговорена к Одиночеству, но Одиночество открывает свои секреты. Это цена Девы: не нуждаться ни в ком, жить любовью ко всем и посредством Одиночества открывать мудрость мира».
Лони продолжала смотреть на лагерь там, внизу. Да, она это знала.
«А Мученица, – продолжили Голоса, – Мученица владеет силой тех, кому боль и страдание не могут принести вред. Она отдается, страдает и посредством Жертвоприношения открывает мудрость мира».
Лони снова посмотрела на свои руки. Там с невидимым блеском кольцо Мученицы обвивало один из ее пальцев.
«Ты могла выбрать провидение Святой, даже если бы это не было твое кольцо, – сказали Голоса. – Святая владеет смелостью тех, для кого Давать – это единственный способ получать. Они – бездонный колодец, из которого люди пьют безостановочно. А если в ее колодце не хватает воды, Святая отдает свою кровь, чтобы люди не переставали пить. Посредством Отдачи Святая открывает Мудрость мира».
Голоса замолчали. Лони услышала шаги Талбо, поднимающегося по каменной лестнице. Она знала, каким было кольцо ее жизни, потому что его же она использовала в своих прошлых жизнях, когда у нее были другие имена и она говорила на других языках. В ее кольце Мудрость Мира открывалась посредством Удовольствия. Но она не хотела вспоминать об этом. Кольцо Мученицы невидимо блестело на ее пальце.
Талбо приблизился. И вдруг, подняв на него глаза, Лони заметила, что в ночи было волшебное сияние, как если бы стоял солнечный день.
«Проснись», – говорили Голоса.
Но это были другие голоса, которые она никогда не слышала. Она почувствовала, как кто-то гладит ее левую руку.
– Давай, Брида, вставай.
Она открыла глаза и тут же закрыла, потому что небесный свет был слишком сильным. Смерть странная.
– Открой глаза, – настаивала Уикка.
Но ей нужно было вернуться в замок. Человек, которого она любила, вышел поискать священника. Она не могла уйти вот так. Он был один и нуждался в ней.
– Расскажи мне о твоем Доне.
Уикка не дала ей времени на размышления. Она знала, что та участвовала в чем-то особенном, в чем-то более сильном, чем опыт с таро. Но пусть даже так, она не дала ей времени. Она не понимала и не уважала ее чувств; все, что она хотела, – открыть Дона девушки.
– Расскажи мне о своем Доне, – повторила Уикка.
Она глубоко вздохнула, сдерживая злость. Но другого средства не было. Женщина продолжала бы настаивать, пока она ей не расскажет что-нибудь.
– Я была женщиной, влюбленной в…
Уикка быстро закрыла ей рот. Потом она встала, сделала несколько странных жестов в воздухе и снова посмотрела на нее.
– Господь – это слово. Осторожно! Будь осторожна с тем, что ты говоришь в каждой ситуации и в каждый миг твоей жизни.
Брида не понимала, почему она отреагировала именно так.
– Господь проявляется во всем, но слово – это одно из его любимых методов действия. Потому что слово – это мысль, преобразованная в движение: ты помещаешь в воздухе, вокруг себя, то, что прежде было только энергией. Будь очень осторожна со всем, что говоришь, – продолжила Уикка. – У слова гораздо больше силы, чем у многих ритуалов. Брида все еще не понимала. У нее не было другого способа рассказать, кроме как через слова.
– Когда ты сослалась на ту женщину, – говорила Уикка, – ты не была ею. Ты была частью ее. Другие люди могут иметь такое же воспоминание, как у тебя.
Брида почувствовала себя обворованной. Та женщина была сильной, и ей не хотелось бы делить ее еще с кем-то. кроме того, был Талбо.