Бережняк вскинул руку и произнес красивым бархатным голосом, не поднимаясь с места:
– Но что, по-вашему, не укладывается в рамки экономики? Если не касаться пьяной разборки подростков, а взять действительно крупные подвижки…
– Хорошо, – ответил я, – вот вам пример, который уж никак не уложить в рамки экономики. Или в рамки «вакуума власти». В самом отсталом районе Аравии, удаленном от центров культуры и вообще даже от торговых путей, родился и жил неграмотный пастух Мухаммад. Жил в бедности, лишь в двадцать пять лет женился на богатой вдове, а к сорока годам создал то, что мы называем исламом, начал проповедовать, получил власть сперва в Медине, затем стал правителем всей Южной Аравии.
Они слушают внимательно, поглядывают на экраны, где моментально оцифровывается звук и бегут слова.
– Никогда бедуины не собирались в большое войско. Никогда на их счету не было побед, но под знаменем Мухаммада они, численно намного уступающие таким соседям, как персидская империя Сасанидов или сверхмогучая Византийская империя, били их с легкостью! Молниеносно покорили всю Месопотамию, Сирию, Палестину, отняли у Византии Египет, а могучее персидское войско было разгромлено и уничтожено в двух решительных битвах… не буду вас утомлять датами и названиями, так как это в нашем случае неважно.
Медведев улыбнулся, я понял, что у него на дисплее уже появились города Кадиссия и Нехавенде, где окончательно исчезла персидская армия. Возможно, сейчас у него там арабские конники рубят и повергают отборные персидские войска.
– Затем арабы, – продолжал я, – захватили Северную Африку, дошли до Атлантического океана, переплыли Гибралтар и покорили Испанию!.. Страшная угроза нависла над всей христианской Европой, тем более что мусульмане дошли до центра Франции. К счастью для Европы, в исламе произошел раскол на шиитов и суннитов, начались распри, стало не до завоеваний, и экспансия прекратилась. Через семь веков испанцам удалось все же вытеснить арабов с полуострова, но все остальные завоевания ислама сохранились. И все это благодаря одному-единственному человеку! Он все это сделал благодаря своей великолепной инфистской идее: которую назвал исламом. Да, он один! Даже Христос не сам создал свое христианство, а только заложил пару основных идей, а все остальное сделали Павел с учениками, а Магомет сам надиктовал весь Коран, при его жизни был записан полностью. С того времени вот уже тринадцать столетий он регламентирует жизнь всех мусульман на свете.
Медведев вскинул руку.
– Прошу, – пригласил я.
– Если бы не Коран, – сказал он, – арабский язык бы исчез. Он уже исчезал в то время, распадаясь на множество диалектов, но Коран сделал его всеобщим языком общения.
– Верно, – согласился я. – И вообще, если уж на то пошло, в истории множество таких личностей, что не будь их, мир был бы совершенно другим. Сколько ни говорили глупостей, что, мол, не появись Гитлер, кто-то другой бы возглавил нацистов и все было бы так же в точности, это глупость. До Гитлера никто не поддерживал национал-социалистов, что были одной из сотен крохотных партий. Только он лично сумел сделать ее единственной силой, поднявшей Германию из пепла послевоенной разрухи, и когда он покончил с собой, закончила свое существование и партия.
Бережняк поднял руку.
– Простите, но ведь идеи нацизма живы!
– Что вы имеете в виду?
– Но даже в России есть движение русских нацистов… или те же скинхеды…
Я развел руками.
– В Германии до Гитлера тоже были свои скинхеды. Но не приди к ним он, гений своего рода, они так бы и остались этими скинхедами. Много у нас скинхедов? Велико их политическое влияние?.. То-то и оно, один человек и сейчас может изменить мир. Да так круто, что…
Я умолк, покачал головой. Они все молча смотрели на меня, очень серьезные, с застывшими лицами, словно в аудитории пролетел незримый ангел, призывая всех к великому вниманию, сейчас будет сказано нечто великое, меняющее их жизнь.
– Еще один пример, – сказал я, превозмогая себя, потому что лекция еще только началась, – уникальность Ленина. Понятно же, что как ни сильна была фракция марксистов-коммунистов в России, она никогда не сумела бы добиться вообще права голоса, если бы не появился Ленин. Именно он собрал все разрозненные группки марксистов и объединил их в единую мощную партию, что в Западной Европе сделали уже потом с огромным опозданием и то лишь по примеру России. Но даже Ленин, если бы не вел удивительно умелую политику, не смог бы обеспечить своей партии захват власти в стране, а затем и суметь ее удержать. Критических моментов было слишком много, когда лишь его личное влияние перевешивало все доводы. Это и при захвате Зимнего дворца с его знаменитым: «Вчера было рано, а завтра будет поздно», и при встрече на Финском вокзале, и при подписании Брестского мира, когда все члены ЦК во главе с Дзержинским были против…
Медведев обменялся взглядом с девушкой, которую я продолжал называть про себя Мерилин Монро, она под нее и косит, она кивнула, и оба уставились на меня.
– Не будь Ленина, – продолжил я, – все историки сходятся во мнении, история России пошла бы по другому пути. А вместе с ней, как вы все понимаете, и всего мира. Россия осталась бы капиталистической, вместе с остальной Европой довоевала бы с Германией, не было бы гражданской войны… Каким был бы мир? Стало бы России лучше или хуже – ответить никто не может, слишком много факторов, которые учесть просто невозможно. Одно ясно, сейчас мы жили бы в совершенно другом мире.
Медведев сказал громко:
– Или не жили бы вовсе.
Я кивнул.
– Совершенно верно. Никто не может сказать даже приблизительно, каким был бы мир. Так что меняют его именно личности, что бы ни говорили политизированные болтуны о великой роли народных масс. Ни хрена они не решают, как не решали и раньше, когда в самом деле были силой. Даже во времена Пугачева, когда именно массы опрокидывали троны, нужны были пугачевы, стеньки разины, болотниковы, лжедмитрии, чтобы эту массу воспламенить, возглавить и повести. Сейчас эти массы ведут инфисты, хотя народу кажется, что они, народ, сами добровольно и осознанно идут за некими вождями. То есть вы поведете…
Медведев переглянулся с Мерилин Монро, она чуть наклонила голову, он поинтересовался:
– Основное оружие – книги?
Я развел руками.
– Сейчас ситуация с книгами весьма напряженная. Началась еще с того времени, когда в быт только начали входить видеокниги. Читать стало некогда, все предельно заняты, реальностью стала горькая шутка: «Вот выйду на пенсию и тогда закончу свою вторую книгу… – Вы писатель? – Нет, читатель…» С другой стороны, не так обидно, что наши книги, которые мы пишем по году, прочитывают за сутки и больше к ним не возвращаются. Теперь же с видеокнигами возятся намного дольше, от двух недель до трех-четырех месяцев.
Медведев сказал с завистью:
– Это с вашими. А я вот взял роман Владислава Листогонова, так за трое суток закончил. Как будто ваты пожевал! Целые главы скроллировал, не глядя. А добавочные сценарии так и вовсе не смотрел.
Я снова развел руками.
– Тут уж, как говорится, что посмеешь, то и пожмешь. Думаю, господин Листогонов писал свою видеокнигу, наблюдая футбольный матч по телевизору. В рекламных паузах. Что легко пишется, трудно читается.
Медведев тут же обратил взор на экран дисплея, сказал несколько слов. Полагаю, сейчас там возникла надпись: «Что легко пишется – трудно читается». Бережняк и его команда тоже пошевелили губами, но эти вряд ли что-то берут от меня, как и от других. Есть такая странная, хотя и очень многочисленная разновидность патриотов: мало того, что истинными патриотами считают только себя, а остальные и рядом не стояли, к тому же все – предатели и засланные казачки, но еще и очень уж критически по отношению ко всем, кто говорит и думает хоть чуть иначе. Если кто-то перегибает в сторону патриотизма, то у этих «правильных» кривятся губы: лопух, невежа, деревенский лапоть, не дорос до нашего европейского уровня, если кто-то оевропеился чуть больше – уже не наш человек, западник, не замечая, что сами уже ультразападники, кривят носы при любом упоминании о России.
Я взглянул на часы, время закругляться, сказал громко:
– Существовал так называемый дельфийский оракул, что давал предсказания царям и правителям. Это сейчас просто хи-хи и персонаж комиксов, но раньше это в самом деле было собрание виднейших и мудрейших мужей, что на основании личного опыта и накопленной мудрости поколений осуществляли долгосрочные прогнозы. Футурологи, если говорить современным языком, геополитики, социо-логи!
Я перевел дыхание, продолжил:
– Такие оракулы, ессно, существовали не только в Греции. Дельфийский – просто лучше всех запомнившийся, да и то благодаря анекдотам. А так вообще-то оракулы существовали во всех странах и во все эпохи. И короли, цари, императоры, ханы и шахи постоянно советовались с ними. Не зря, потому что в оракулы подбирались люди, способные улавливать тенденции развития общества и умело проектировать их в будущее, попутно замечая будущие препятствия, возможности, плюсы и минусы, о чем и предупреждали правителей.
Надо сказать, что все это срабатывало всегда хорошо, правильно, оправдывало сосуществование этих древних футурологов. Срабатывало всегда… за немногими исключениями.
Я сделал паузу, по лицам вижу, заинтересовались, в середине аудитории очень подвижный темноволосый парень вскинул руку.
– Прошу, – сказал я.
Он вскочил, вытянулся, военная выправка, спросил живо:
– А что за исключения?
Я кивком позволил ему сесть, прошелся вдоль доски.
– А вот здесь как раз и вмешивается то, что как не могли предсказать древние и средневековые оракулы, так не могут и современные футурологи, несмотря на сотни мощных институтов по изучению тенденций, путей развития, возможностей, изучения настроений масс в целом и по группам!.. Что? А именно личность. Увы, можно предсказать миграцию народов через триста лет, скажем, на основании того, что пересохнет река или великое озеро, у которого кормились, но нельзя предсказать рождение человека, в чьем мозгу родится идея…
Я снова умолк, парень продолжает стоять, глаза горят любопытством, прошептал, так, чтобы все услышали:
– Какая?
Он наконец сел, очень смущенный.
Я улыбнулся, в аудитории тоже заулыбались, очень уж наивный вопрос, парняга совсем застеснялся, но смотрит на меня неотрывно.
Я развел руками.
– Знать, какие идеи возникнут, – это сделать мир полностью предсказуемым. Конечно, это мечта всех правителей, однако она остается такой же несбыточной мечтой, как и во времена Навуходоносора. Так что вполне возможно, где-то сейчас на планете родился… или уже вырос и начинает создавать свое учение, которое изменит мир, какой-нибудь реформатор церкви?.. Или в какой-нибудь бразильской деревушке начинает проповеди фанатик, призывающий бросить науку и технологию, уйти в пещеры?.. Но для своей не такой уж и новой идеи нашел особые слова, что затронут сердца?
Медведев спросил с места ревниво:
– А почему реформатор церкви в Бразилии, а не у нас, в России?
Я развел руками.
– Реформировать можно то, что есть. А в России вроде бы есть религия, вернее, торчат повсюду церкви, и в то же время совершенно нет религиозной мысли, нет философии православия, нет споров, дебатов, дискуссий, а есть гнилое болото, что медленно зарастает торфом. Потому возрождение православия исключено, здесь не поможет рождение даже сверхгения. Ему просто пришлось бы создавать религию заново. А для этого вовсе не обязательно брать ей дискредитированное название православия.
Лица очень серьезные, переваривают идею, что искать надо обязательно где-то в другом поле, но в каком, это еще надо определить, все не так просто, иначе бы уже кто-то да нашел. Но не так часто рождаются будды, мухаммады, иисусы, конфуции…
Я произнес подсказывающе:
– Это, конечно, дикая идея, но мы вообще могли пойти не по пути развития науки, а по… по другой дороге!
Они смотрели непонимающе, Медведев вскинул руку.
– Простите… по какой?
Я сдвинул плечами.
– Сейчас это сказать трудно. Мы слишком далеко утопали по пути науки, нам просто трудно вообразить, что существуют другие пути. Но они существовали и для нас. Человек развивался, двигался, а потом как уперся в стену, несколько тысяч лет цивилизация топталась на месте, не продвигаясь ни на шажок! Сменялись названия древних империй, но мир как бы застыл. Это похоже на медленно прибывающую воду, дорогу которой перекрыла земляная плотина. Вода медленно заполняет долину, идет вширь, начинает размывать запруду, причем – в разных местах… верно? Но вот где-то плотина подается, пробивается тоненькая струйка, там сразу увеличивается давление, туда устремляется вода, узкая щелочка расширяется, размывается, вода уносит частички земли, щель все шире, и вода, оставив почти пробитые в других местах щели, устремляется в это одно-единственное русло.
Медведев кивнул, глаза постепенно становились шире.
– Хотите сказать, что если бы вода пробила щелочку в другом месте…
Он остановился, не решившись продолжить, я кивнул, одобряя его мысли, пусть и не высказанные, закончил за него:
– Вы правы, у нас была бы не наука, а нечто другое.
Кто-то спросил из задних рядов:
– Магия?
Я поморщился.
– Ну почему только магия?.. Я же говорю, что-то иное. Но что именно, теперь не узнаем, плотину прорвали в том месте человеческого сознания, что теперь именуется «научным методом познания», а мы зашли по этому пути уже достаточно далеко, чтобы не возвращаться и исследовать остатки плотины. Но даже сейчас на этом достаточно узком пути от мощного древа науки то и дело идут многообещающие веточки, которые мы вынуждены обрубывать или просто не обращать на них внимания, иначе остановимся в своем быстром беге вперед и ввысь.
Они молчали, вводили текст, снабжали гипертекстовыми ссылками, я выждал и закончил:
– Общество в целом, занятое утилитарными вопросами… даже вроде бы абстрактная наука занята ими, может не обращать внимания на боковые веточки, но вам, инфистам, лучше не проходить мимо! Там могут находиться для вас мощные инструменты, которые вы, конечно же, сперва примените как оружие, как и все, созданное человеком, но…
Прозвенел звонок, я сказал громко:
– Лекция окончена. В следующий раз – практические занятия…
Мерилин Монро ахнула:
– Ого! А сейчас что было?
– Разминка, – ответил я.
Но когда спускался по широкой мраморной лестнице, мир внезапно померк. Холодный ветер пронизал кости. Ощущение большой беды нахлынуло с такой силой, что я растерянно оглянулся: куда бежать, что делать, как спасать, ведь мир рушится, надвигается нечто ужасное…
Почти на ощупь выбрался на улицу. Михаил вышел из машины и распахнул дверь. Глаза с беспокойством обшарили мое лицо.
– Что-то случилось?
– Да вроде бы нет…
– Вы так побледнели!.. Краше в гроб кладут. Что с вами сделали за одну лекцию?.. Во, вампирюги!
Не за лекцию, мелькнуло в черепе. Лекцию я читал, самодовольный и напыщенный дурак, громко и уверенно. А курсанты записывали за мной мои мудрые, самые мудрые и мудрейшие мысли. Все шло, как я и хотел… Но что за ужас ворвался в мою душу и едва не разорвал меня, как пустой пузырь?
Часть III
Глава 1
Кристина торопливо собирала мне в большую туристическую сумку «все необходимое», я злился и выбрасывал, для мужчины необходимы только бритва и зубная щетка, да и то, если посмотреть, не так уж надо, просто для добавочного комфорта. В это время в прихожей раздался звонок.
На экране возникло бледное лицо Томберга. Я тут же с облегчением оставил глупое занятие, вышел. На лестничной площадке переминался, как всегда, с ноги на ногу Петр Янович, бледный, как-то обвисший, поникший. Я торопливо открыл дверь, подхватил его под руку. Теперь я чувствовал, что это в самом деле старик, что держался доныне то ли благодаря остаткам здоровья, то ли благодаря своей дисциплине.
Кристина быстро открыла холодильник. Когда я ввел Томберга на кухню, на столе уже сверкал гранями большой стакан, Кристина протянула руку к пакетам с соком.
– Вам какой?
Томберг сказал слабо:
– Ох, да не беспокойтесь так… Мне право неловко…
Кристина смотрела с тревогой. Томберг выглядит живым мертвецом. Лицо стало желтым, кожа обвисла, словно он тяжело болел и к тому же голодал. Под глазами висели мешки, похожие на рыбацкие сети, забитые мелкой рыбой. Дыхание вырывалось с хрипами, сипами, в груди клокотало, будто закипал и никак не мог закипеть старый дырявый чайник.
Я торопливо налил ему и себе сока, Кристина плеснула в высокий бокал тоника. Пальцы Томберга приняли стакан с безучастностью. Обычно Томберг стеснялся даже того, что я наливаю ему хорошего, свежевыжатого сока, сам пьет только воду из-под крана, да и то неотфильтрованную, на соки пенсии не хватает. Даже молоко только полпроцентное, что почти вода, оправдываясь печенью, хотя я-то знаю, что с печенью все в порядке.
– Как они могут, Володенька? – спросил он жалобно. – Вчера впервые зашел по этой вашей штуке… по модему в этот Интэрнэт… Попал на литературный сайт, который вы мне рекомендовали… Володенька, как они могут?..
– Что?
Он повторил потрясенно:
– Как могут так… себя вести?.. Почему так ругаются? Разве ж так говорят писатели?
– Вы пейте, пейте, – попросил я. – Хотите, апельсинового добавлю?.. Там витамины…
Старый мир ушел с приходом Интернета, подумал я, а с Интернетом прежде всего пришло… даже не пришло, а нагло вломилось время резких оценок. Вообще время резкости, ибо Интернет есть Интернет, он, по большей части, анонимен. Даже ваш лучший друг может прийти на ваш сайт и, укрывшись за ником, выдаст такое, что мало не покажется. Выдаст все, что не решится сказать в глаза, ведь он друг и не хочет портить с вами отношения.
В Интернете ведутся злые споры на любые темы. Туда же может забрести придурок, который попросту покроет матом и правых, и левых. И ничего с ним не сделать, разве что стереть писанину. Потому люди Интернета быстро привыкают к резким оценкам, сами не сдерживают свои эмоции, не скупятся на эпитеты. Самые точные социологические опросы среди населения – анонимные. Так вот, Интернет весь анонимен. Можно сказать, что раньше вся наша культура, все общество было пропитано ложью, а сейчас пришло время правды…