– Я не из тех мнемоников, что могут запомнить больше трех цифр.
– Понятно, – сказал Лордер. – А если сосканировать этот пароль и перенести в окошечко?
– Нет, – ответил я равнодушно. – Программа следит, чтобы цифры набирались по одной.
– С какими интервалами?
– Интервалы не так важны… Но не нужно злоупотреблять. Если задумаетесь больше пяти секунд, то весь пароль придется сначала.
Лордер громко и зло выругался.
Пароль они вводили, сменяя друг друга, больше часа. Не меньше семи раз ошибались, набивали не ту цифру, вспыхивала надпись «Пароль неверен». В первый раз наорали на меня, во второй раз сперва проверили и отыскали ошибку, вместо единицы кто-то из них поставил семерку, тут же нажали на ввод, вспыхнула та же надпись насчет error. Снова орали и ругались, кипели, обливались ядом, но сообразили, что дальше явно была еще одна ошибка, надо было не торопиться, проверить до конца.
Я обреченно смотрел, как в окошке для пароля появляются цифры. Идиот, идиот, идиот!.. Какие только хитрые пароли не придумывал!.. Как страшился хакеров, особенно самого неуловимого из них и умелого, Охренника, который, говорят, мог взломать все. Он уже взламывал сверхзащищенные сайты, похищал секретные материалы. Когда я однажды поинтересовался, почему такое странное прозвище, мне с восторгом объяснили, что он работает или работал ночным охранником, так и подписывался, потом изменил букву. Но Охренника нет, сверхсекретную директорию я раскрыл сам…
Лордер обливался потом, снял даже рубашку, голое до пояса тело блестело от влаги. Он шумно дышал, глаза зло сверкали, а под смуглой кожей ходили тугие желваки.
После последней цифры они не меньше пяти раз прошлись по всем цифрам, наконец Челлестоун нажал на ввод, и…
Все разом вздохнули, а Челлестоун панибратски хлопнул Лордера по мокрой спине. Пока еще не видели текста, но пароль сработал, директория раскрылась, как устрица, которой подрезали мускулы.
Я чувствовал почти физическую боль. Когда компы появились, они в любом доме стояли, как холодильники, телевизоры, кондишены и другие простые вещи, что просто служат. Но комп сумел стать в каждой семье частичкой души, и сейчас я сцепил зубы, чувствовал, что меня вскрывают острым ножом, ко мне заглядывают во внутренности.
Лордер, наконец, вскрыл последнюю директорию, я увидел, как торжествующая улыбка осветила его суровое лицо. Курсор набежал на значок текстового файла, я услышал щелчок. Отсюда мне не видны буквы, но эти шестеро заговорили, бросившись к экрану все разом. Самое время выхватить у них пистолеты и начать стрелять. Или шарахнуть каким-нибудь гаечным ключом, выскочить наверх, обезоружить капитана Джессику, повернуть корабль в сторону наших вод… или хотя бы подать по радио сигнал SOS.
Вместо этого я застонал сквозь зубы, зажмурился. От экрана донесся голос Челлестоуна:
– Ого!.. Это ж на что он замахнулся…
И голос Соммерга:
– Да, самонадеянно… Но не по теме.
Лакло сказал торопливо:
– Соммерг, не делайте никаких выводов!.. Это, конечно, не поможет в решении наших проблем, однако Владимир наверняка станет с нами сотрудничать! А совместно разработаем такие программы, что никаких кризисов не будет и в помине!
Я медленно поднял веки. Пятеро еще всматривались в экран, только Лордер заправил пачку бумаги в принтер, нажал на пиктограмму печати. Скоростной принтер тут же мягко застрекотал, выплевывая странички. Я смотрел на растущую горку обреченно, это уже близко к катастрофе. Когда принтер умолк, стопка белых листов была толщиной в четыре пальца.
Челлестоун проверил, подмигнул мне.
– Ровно шесть экземпляров! Ни одним больше.
А Лакло откровенно хохотнул:
– Мы слово держим!
Соммерг и Лордер взяли свои экземпляры и ушли молча. Все понятно, никто слово держать не собирается, но сперва хотят прочесть. Во-первых, я мог обмануть их, дать не ту работу. Во-вторых, в этой работе могут оказаться те изюминки, которые можно попытаться украсть, приспособить в своих работах… А потом, когда прочтут, ессно, отошлют файл в свой центр…
Обо мне просто забыли, что понятно. У них в руках моя основная работа, в ней может быть спасение западной цивилизации… или же приближение ее краха.
Я остался там же, в кресле. Уже не притворяясь, что раздавлен, я в самом деле чувствовал себя так, словно попал под асфальтовый каток. Великие идеи безжалостны. Да, Юса должна быть принесена в жертву, ибо что такое это временное образование, так и не ставшее даже народом, на огромной планете?.. Но все эти шестеро – юсовцы. Им это не понравится, очень не понравится…
В Юсе уверены, что честность, порядочность, благородство – существуют только из-за какой-то неопытности и наивности. Мол, развелось полусумасшедших проповедников, вот люди им и поверили. А вот у нас, в Юсе, – умные, практичные. Нам по фигу любовь и высокие страсти, честность и слово чести: надежнее перепоручить адвокатам, а отношения между Ромео и Джульеттой для верности надо скрепить брачным договором, где по пунктикам расписать: что, кому и за что. Будет убита сама любовь? Ну и фиг с нею, зато не будет и страданий!
Животное и юсовец полагают, что их дело – жить и наслаждаться жизнью. Человек же жизнь принимает за возможность что-то сделать. Вообще немного стоит жизнь того, для кого она дороже всего на свете, потому жизнь юсовцев должна быть не дороже жизни комаров, которых убиваем без угрызений совести.
Наверняка есть местечко, подумал я раздраженно, где мне жилось бы лучше… и где будет житься лучше. К примеру, мне предстоит пожить под хрустальным куполом Марса, буду водить большие звездолеты между галактиками… но пока что я здесь. А значит, мне здесь жить и работать так, как надо. Чтобы потом меня взяли в будущие тела, как прошедший горнило испытаний образец.
Глава 11
В салоне самолета весь мой ряд кресел пуст. Можно пересесть поближе к окну или подальше от туалета, понаблюдать облака внизу или послать стюардессу за новой порцией марочного кагора. В общем салоне свободных мест нет, там битком, но здесь, в первом классе, все еще непривычная для россиянина роскошь.
С борта самолета я вошел в Инет, коннект непривычно медленный, едва дождался загрузки своего сайта, поспешно заменил пароль. Книга не готова, не готова, не готова!.. Шестеро инфистов сдержат слово, теперь уверен, даже знаю, но вдруг кто-то решит познакомить свое начальство с моей рукописью из других соображений? Еще не понимают, что рукопись не готова. Еще не понимают, что значат баги в этом случае…
Стюардесса бодрым голосом сообщила, что в Москве, где приземлимся через полчаса, прошел сильный ливень с градом и ураганом. Вырвало с корнем около тысячи деревьев, повалено столько-то столбов, кое-где нарушено движение троллейбусов, но сейчас уже все спешно восстанавливается, а к моменту посадки самолета все будет о’кей. Разве что стоит одеться потеплее: из-за обильного града, что в некоторых местах укрыл землю на десять сантиметров, температура воздуха с тридцати пяти упала до шестнадцати.
В коридоре, через который проходят все пассажиры на предмет выявления запрещенных к ввозу предметов, хороший яркий свет, телекамеры рассматривают без всякой скрытости, как это все еще делается в театрах или на званых банкетах. Пока я шел от одной двери к другой, вэбкамеры сверили мой портрет с тем миллионом разыскиваемых или даже просто подозрительных, что добавились в последнюю минуту, программы перерыли все в архивах, и когда таможенник вежливо улыбнулся и, протягивая паспорт, сказал: «Добро пожаловать домой», я убедился, что меня пока никто не разыскивает, а с бандитами я не схож.
На выходе служащие аэропорта косились подозрительно, не часто видят пассажира, что не только без багажа, но даже в руках пусто, а сам в легкомысленной майке и в шортах. Но я не видел ни таможенников, ни толпы желающих улететь или встречающих, проломился к выходу.
Я вышел в ночь, яркий свет фонарей освещает площадь перед аэропортом, тускло блестят, как панцири гигантских жуков, крыши автомобилей. На стоянке сразу замечают таких спешащих или опаздывающих. Из ряда ожидающих в мою сторону метнулась «Волга», остановилась как вкопанная.
Высунулся краснорожий мужик с продувной рожей.
– Хозяин, куды гнать?
– В Южное Бутово, – велел я.
– Ого, – сказал он, – это ж будет…
Когда он выговорил сумму, в его глазах была готовность отступить на заранее заготовленные позиции и назвать цифру поменьше, но я лишь махнул рукой.
– Гони.
– Бу сделано, хозяин! – сказал он с облегчением.
Машина рванулась с места, будто под отечественным капотом мотор от феррари, а с госстоянки нас провожали угрюмыми взглядами таксисты. Есть вещи неизменные: лучшие места принадлежат частникам, как при советской власти, так и при всех последующих.
Мужик гнал машину умело, скорость превышал вдвое, но когда антирадар высветил что-то нехорошее, мы прошли мимо затаившихся гаишников чинно и едва ли не на цыпочках, а потом снова рванули во всю ивановскую, водитель только косился иногда на экран антирадара.
Десять минут от Шереметьево до Окружной, тридцать по Кольцевой, пробок в это время суток нет, водила на Окружной с наслаждением выжал все, что могла дать машина, и уже не покидал левый ряд. К счастью, в этот час машин мало, да и те больше на правых полосах, а если далеко впереди показывалась какая машина, обычно крутая иномарка, водитель требовательно мигал фарами, а если уступали лыжню недостаточно быстро, ухитрялся проскакивать по узенькой полоске у самого бетонного забора и так подрезал нахала, что тот в панике дергался, его несло направо через все восемь полос.
Я посмотрел на часы, спросил:
– Связь с Инетом есть?
– Обижаешь, хозяин, – ответил водитель, не поворачивая головы, но глаза довольно заблестели. – Прямо перед тобой панель… Всего десять долларов за пользование.
Пластина подалась в мою сторону легко, одновременно засветился жидкокристаллический экран. Я вошел в Инет с первого нажатия клавиши, здесь пароль вводить не надо, сохранен, настучал адрес моего сайта. Высветилась заставка сразу же, хотя здесь всего лишь через спутник, быстро набрал код сайта, сбившись только раз, вот она, моя главная директория, вот прога замены пароля…
Я отстучал набор цифр вперемешку со словами, с облегчением вышел из Инета. Водитель краем глаза посматривал, как я выключил и задвинул встроенный ноутбук обратно.
– Полегчало?
– Есть такое, – признался я. – Ты… вот что, не гони так. У меня уже ничего не горит.
– Успел погасить? – поинтересовался водитель. И, не дожидаясь ответа, сказал: – Кого я только не возил, как-нибудь книгу напишу… В метро да на улице таких людёв не встретишь. А на самолетах простые слесари не летают. Ты вон, вижу, из непростых…
– Зато слесарь, – согласился я. – Давай в правый ряд, скоро съезд с Окружной.
– Знаю, – ответил он бодро. – Не впервой и в Бутово, я тут бывал, когда первые дома закладывали…
Он казался то простым таким хитреньким мужиком, то вдруг в его речи проскальзывали странные обороты, совсем не нижнего уровня. Я косился на одутловатое лицо, небритое, с мешками под глазами, лицо выпивохи и бабника, но в какие-то моменты как будто видел то, что под этим слоем жирка и помятой кожи: тугие мышцы, сжатые челюсти, острый взгляд, словно в водилы подался недавний спецназовец, уволенный за какие-то проступки.
Поколебавшись, я взял с подставки шоферский мобильник, потыкал пальцем. После первого же гудка услышал щелчок и усталый голос:
– Слушаю.
– Привет, Кристина, – сказал я. – Я уже в Москве, еду из Шереметьево. Твои хозяева тебя выдали… но это мелочи, верно?
На том конце беспроводной связи после паузы голос сказал почти шепотом:
– Прости…
– Ладно, – сказал я. – У тебя какое звание? Не меньше полковника, верно?.. Значит, какое-то образование в самом деле имеется. Дуй ко мне, появилась срочная работа.
Я слышал ее дыхание в мембране, потом раздался недоверчивый голос:
– Ты… что ты задумал?
– Решил удавить тебя своими руками, – ответил я.
На этот раз пауза была совсем крохотная. Я услышал легкий нерешительный вздох, затем тихий голос:
– Лечу.
Водила посматривал на меня искоса, но помалкивал. Похоже, в самом деле возил самых разных людей, а разговоры по мобильнику и раньше иной раз звучали достаточно загадочно и устрашающе.
На въезде в Бутово мы ухитрились нарушить еще пару правил, в том числе и ограничения в скорости, но милицейской машины не видно. Свернули на бульвар Ушакова, я указал на дом. Водитель напоследок щегольнул, проехав напрямик едва ли не на двух колесах по пешеходной дорожке. Я щедро расплатился, он довольно хмыкнул, хорошо, когда сразу долларами, других у меня сейчас и нет, машина круто развернулась к дороге, а я влетел в подъезд.
Кодовый замок, удивленный взгляд консьержки, мелькнули ступеньки, почтовые ящики на стене. Над шахтой лифта пошли двигаться огоньки, очень надолго замирая в каждой ячейке. Я переминался с ноги на ногу, едва не подвывал, как человек, который из последних сил зажимает кольцо ануса, чтобы содержимое прямой кишки не вывалилось в штаны.
Наконец двери лифта распахнулись, я тут же оказался внутри кабины, торопливо нажал верхнюю кнопку, фу-у, наконец-то двинулись с неспешностью черепахи вверх. На своей площадке едва не отпрянул обратно в лифт: целая толпа, все возбужденно галдят. Дородный милиционер черкает в блокноте, лицо скучающее, слегка брезгливое. Увидев меня, кивнул.
– Здравствуйте! Старший лейтенант Онищенко, участковый инспектор. Вы из шестьдесят седьмой квартиры, верно?.. Я еще помню, у вас собака такая страшная…
– Собака у меня милая и красивая, – возразил я нервно. – Что случилось?
– Вы знали Томберга, – спросил он, – жильца из квартиры на вашем этаже?..
– Знал, – ответил я упавшим голосом. – Но… что с ним?
– Оставил записку, – ответил участковый. – Обычное «Прошу никого не винить, по собственному хотению». Но там еще одна странная приписка…
– Какая?
– «Закрыто последнее издательство, – процитировал инспектор, заглядывая одним глазом в блокнот. – Жить незачем»… Это что значит?
– Не хотел жить на пенсию, – ответил я сдавленным голосом. Невидимая рука схватила меня за горло и сжала. – Он хотел… работать. Извините…
Деревянными шагами я направился к двери, отпер, ноги понесли едва ли не вслепую через общий коридор, кое-как вставил ключ в замочную скважину. Не успел я со своим Главным романом. Не успел!.. Томберг остался бы жив, чувствую. Да что там чувствую, знаю. Всегда медлим, всегда опаздываем, а в результате имеем… что имеем.
Уф, двери отворились сразу, все на месте, сигнализация пискнула, у меня три секунды, чтобы отключить, а еще две секунды на отключение добавочной, тайной проводки. Я сделал все, ничего не забыл, но внутри оставалась тянущая пустота, быстро разрасталась в чувство огромной потери.
– Работа! – крикнул я из коридора.
Комп включился и, пока я забежал в ванную смыть пот и грязь, он подготовился к работе и даже вошел в директорию, где и хранится моя работа. Моя Главная работа. Мое все, из-за чего живу. Ради чего пришел в этот мир, ради чего занимаюсь черт знает чем, даже этой допотопной и примитивной инфовойной, которой придет конец с момента публикации моей книги…
Из окна на пол упал косой луч заходящего солнца. Проходя мимо, я ухватил взглядом – с семнадцатого видно далеко! – прекрасный бульвар Ушакова во всю длину, ровные асфальтовые дорожки, цветочные клумбы, гуляющих стариков и молодежь, парочки на лавочках, группки молодежи. Весело визжащая детвора носится на роликах, маленьких самокатах, трехколесных велосипедах, на скейбордах, прыгает щенок за мячиком, а вон там на зеленый газон поставили плетеную корзинку, вытаскивают крохотных щенков знакомиться с травой…
На экране высветилась надпись игердлой – шрифтом, который я сам создал для моего труда, что перевернет мир. Сейчас нажму кнопку и войду в этот новый молодой мир.
Я машинально щелкнул по пиктограмме «Сгенерировать пароль». Высветился длинный ряд цифр и символов, я скопировал в буфер, перенес в окошко. Машина недоверчиво переспросила, заменить ли старый на новый, это за сегодня уже третий раз, я сказал «да», она вздохнула и немного пошелестела кулером, удивляясь человеческим причудам.
Вообще-то я, конечно, обнаглел или обленился, как верно определил Лордер. Сперва работал только на съемном диске, это стопроцентная гарантия, что если какой-то суперхакер и сумеет влезть в комп, то отыщет только системные файлы, что заставляют машину работать, но моей работы там вообще нет – она в ящике стола или даже в моем кармане на отдельной железке, никуда не подключенной. Но, как показала практика, с вводом двухсотпятидесятишестизначного пароля случаи несанкционированного доступа прекратились, взломы баз данных остались только в голливудовских блокбастерах. Такой пароль можно взломать в результате кропотливой работы в течении двух-трех лет, постепенно подбирая по одной цифре, но защита поставлена простая и самая эффективная: пароль можно менять хоть каждый день! И с таким трудом найденные первые цифры пароля сразу оказываются неверными…
– Кофе! – крикнул я в сторону кухни. – Крепкий, с сахаром!
Палец мой опустился на клавишу, сердце трепыхнулось в предчувствии. Вообще-то у инфооружия есть один серьезный недостаток. Настолько крупный, что, возможно, сводит на нет все достоинства. Инфооружие, даже очень точно нацеленное, осколками все же попадает и по создателям. К примеру, чтобы разрушить твердыню СССР, создали теорию о полной свободе личности, когда трахайся с кем хочешь, смотри порнуху, никаких ограничений, в магазинах все для желудка, в библиотеках – любые книги, хочешь – про науку, хочешь – про сексуальную технику и извращения.