Глава 8
День прошел точно так же, как и все предыдущие. Жизнь в тюрьме застыла. Караул исправно тащил службу, бойцы умирали от скуки. В подвале было тихо. Иногда заходил надзиратель, прохаживался мимо камер, постукивая дубинкой по ладони, словно ждал, что кто-то из арестантов начнет задираться.
Но заключенные давно растеряли боевой дух, сидели на нарах, кутаясь в одеяла. Стонал Борисов. С ногой, по уверению доктора Павлия, все было неплохо, но возникли новые проблемы: ушиб грудной клетки, сотрясение мозга, из-за которого пациент постоянно кружил между явью и бредом, трещина в скуле.
Прибыла кормежка для караула. Бойцы самостоятельно разогревали ее на плите. Офицеры питались отдельно, тем, что привозили из города. Системное снабжение еще не было налажено. То, что оставалось после солдат, доедали заключенные.
Борисов не мог ничего жевать. Его челюсть сотрясалась от боли. Всхлипывающая медсестра разбавляла кашу водой, кормила его из ложечки, чтобы хоть как-то поддержать силы.
К девяти часам вечера начало смеркаться.
Дернул же черт Войта снова приложиться к бутылке. Он пытался посмотреть переносной телевизор, но ничего из этого не получилось. Все шипело и бегало по экрану.
Майор начал, на свою беду, просматривать старые фото в телефоне. Он узрел жену, сбежавшую в Польшу, и чуть от злости не растоптал телефон! В нем вновь разыгралась ярость. На конкретных людей, на весь мир, на то, что он вынужден как Робинзон сидеть в глуши, без всякой возможности жить полноценной жизнью.
Пара стопок рома провалилась в пустоту, словно радио послушал. Он метался по своей каморке как волк по клетке.
«Даже выпить не с кем, – страдал майор. – С солдатней западло. Лейтенант Бобрик слишком правильный. Рысько себе на уме, сволочь подспудная, да и откажется наверняка, придумает миллион причин, почему не хочет принять чарку со своим начальником. С кем-нибудь из заключенных? Перебьются, мать их! С врагами не пьют. Но навестить тюрьму в этот вечер я обязан».
Войт вылакал чуть не всю бутылку, заедая ром кальмарами из консервной банки. Желчь разъедала его. Он залез в мобильный Интернет, глянул порнуху, еще добавил и к одиннадцати вечера был готов на подвиги.
Майор спустился в подвал, отобрал у Псаренко ключи, приказал явиться по первому зову и выгнал его к чертовой матери. Он вошел в камеру и набросился на бесчувственную Татьяну.
«Конец тебе, душечка, карт-бланш получен! – ярился Войт. – Огреби сполна за то унижение, когда я потерял уверенность в своей непреходящей мужской силе!»
Он сдернул одеяло, схватил узницу за руку и стащил на пол. Плевать, что его видят из камер напротив! Пусть знают и боятся!
От женщины осталось что-то жалкое. Ее лицо распухло и было изрыто какими-то жуткими пятнами. Под нарами засыхала лужа рвоты. Узницу периодически тошнило. Майор засмеялся. Ничего, людей нужно принимать такими, какие они есть!
– Крошка, приветик! – взревел он. – Уже не ждала? Думала, что все кончилось, отстали от тебя добрые дяди?! Как бы не так, милая ты моя. Мы еще толком и не начинали!
Он сдирал с нее порванные одежды и с отрадой чувствовал, что его мужская сила на месте. В самый интересный момент эта сучка вдруг ожила, испустила душераздирающий визг и засадила пяткой ему по коленке!
Тварь! И как извернулась?! Ярость чуть не порвала черепную кость.
– Так вот ты как, да? – закричал майор, подпрыгнул и тяжелой подошвой прибил ее позвоночник к полу.
Что-то хрустнуло, или ему показалось? Неважно. Бешенство застило разум. Женщина давилась кровью. Он схватил ее за волосы и с силой ударил головой об стену. Треснул череп, хлынула кровь через проломленные кости. Майор тупо смотрел на неподвижное, истекающее кровью тело, потом перевернул его носком ботинка. Мертвые глаза Татьяны были приоткрыты.
На мгновение майору стало не по себе. Он стряхнул оцепенение, присел на корточки, убедился в отсутствии пульса.
Что за черт? Под лопаткой вдруг что-то зацарапало. Войт испытал внезапный испуг и обернулся. Из камеры напротив, приподнявшись на локте, угрожающе смотрел Борисов.
Майор оскалился. Смотри, все равно отсюда не выйдешь. Он внезапно протрезвел, поднялся, обнаружил незастегнутые штаны, скрипнул молнией.
– Псаренко!
Хлопнула дверь. Исполнительный пес скатился со ступенек, припустил по проходу, подлетел, придерживая дубинку.
– Слушаю, пан майор.
– Убери тут. – Войт небрежно ткнул пальцем в камеру и потащился прочь, чувствуя, как рождается потребность проблеваться.
– А куда ее? – озадачился узколобый надзиратель. – Закопать, что ли? Замуровать?
– Мозги свои замуруй, дубина. – Майор остановился и зашипел: – Все равно пустое место. В пруд тащи, куда еще, да не у берега брось, а поглубже. Не под боком у базы, на южный берег тащи. Проследи уж, чтобы не всплыла никогда эта панночка.
Павел прополз через пролом в ограде, чтобы лучше видеть, растянулся за бугром. Он пристроил на него бинокль и припал к окулярам.
Несколько минут назад Рустам Боев, не имевший вредной привычки спать на посту, сообщил, что в тюрьме кого-то насилуют и убивают. Он и рад бы помочь, но даже если разобьет стекло и продавит решетку, все равно застрянет в узком оконном проеме.
Павел скрипнул зубами. Спецназовцы лежали тут весь божий день и ничего не делали, а в подвале, совсем рядом, страдали люди.
А Рустам молодец. Многочасовое сидение в щели рядом с неприятелем не превратило его в страдающий комок нервов.
Насторожились часовые, травящие байки недалеко от шлагбаума. Из дома выбрался сутулый мужик. Он тащил что-то в мешке, сволок со ступеней, попер к шлагбауму. Караульные как-то беспокойно попятились. Мужик с грузом что-то сказал им.
– Сам тащи, Псаренко! – громко отозвался кто-то. – Ты мужик крепкий, справишься! Не снасильничай только мертвячку.
Остальные заржали.
– Фу, гадость какая! – прокомментировал кто-то.
Соколовский не отрывался от бинокля. В мешке был явно не кот, а мертвый человек, женщина. Павел почувствовал, как тошнота поползла к горлу.
Мужик тем временем выволок свою ношу за колючую проволоку и отправился дальше, в сторону пролома, то есть прямиком на Павла. Пока еще он был далеко. Соколовский начал отползать и передал по рации товарищам, чтобы приготовились.
Караульные потеряли интерес к происходящему. Расстояние от крыльца до разбитого забора составляло не меньше ста пятидесяти метров. Солдаты не могли видеть, что творилось у пруда. Слышать что-то им мешали порывы ветра.
Мужик отдувался. Еще бы, руки не казенные. Несколько раз он делал передышку, все-таки доволок мешок до замусоренного берега, бросил его почти у обрыва, прокашлялся, отдышался.
– Да хрен я потащу тебя дальше, – пробормотал этот субъект. – Войту надо, пусть и тащит хоть до самого Байдака. – Он наклонился к мешку, начал его развязывать.
Показалась человеческая голова.
– Ох ты, хорошая моя. Не повезло тебе, бабонька. Сама виновата. Дай-ка проверю, точно ты покойница, не забыла умереть-то? А то ведь всякое бывало, знаешь ли. И не такие оживали. Нет, моя милая, прости, все в порядке, окочурилась ты. Теперь давай искупаемся.
За спиной этого типа выросли двое крепких парней. Один подсек его ногу, другой сжал предплечьем горло, придушил и опустил на землю. Надзиратель хрипел, но не мог даже кашлять. Слезящиеся глаза выползали из орбит. Дикий страх смерти цвел пышным цветом на синеющей физиономии.
Павел подполз и заглянул в мешок. Его чуть не вырвало. Бледный свет фонаря плясал по изувеченному фиолетовому лицу, состоявшему из сплошных рубцов и синяков. Когда-то это была женщина. Возможно, симпатичная.
«Все понятно, – подумал он. – Насиловали и избивали всей толпой. Такую мразь не жалко будет в расход выводить».
Захваченный мужик жалобно хлопал глазами, щурился, пытался разглядеть, кто над ним навис. Это слезное выражение как-то плохо прилипало к физиономии, достойной неандертальца. Субчик был тот еще.
– Какого хрена? – выдохнул он и получил чувствительную оплеуху.
Павел приставил нож к его горлу, надавил, проткнул кожу. Потекла кровь. Мужик завибрировал.
– Времени у нас нет. Первая ложь – сразу убиваем, – вкрадчиво проговорил Павел. – Ты кто?
– Псаренко Тихон Федорович. Контролер я.
– Кто в мешке?
– Это заключенная Тепленко. Опасная государственная преступница. Хлопцы, не убивайте, это не я ее…
– А кто?
– Майор Войт, начальник объекта. Он пьяный сегодня, вот и наворотил.
– Один такое с дивчиной не сделает, – буркнул Винничук.
– Это все контролеры, но не я. – Псаренко задыхался от страха.
– Конечно, – сказал Павел. – Ты этого не делал, но именно тебе начальник тюрьмы поручил ее утопить. Быстро говори. – Он усилил нажим лезвия, и надзиратель затрепетал как червяк на крючке. – Состав караула, контролеры, расположение помещений в здании. Перечисли поименно всех арестантов!
Признания сыпались как из рога изобилия. Псаренко готов был рассказать о чем угодно, лишь бы сохранить свою жалкую жизнь. Такая же мразь, как и все остальные.
Перво-наперво надзиратель сказал, что заключенный по фамилии Борисов здесь. Дескать, да, это пленный офицер колорадов… тьфу, ополченцев, считается арестантом номер один. Его сегодня избил полковник СБУ за то, что ведет себя слишком дерзко. А вообще-то у него нога сломана.
Дыхание капитана перехватило от такой новости. Неужели сбылось?!
– Быстро отвечать дальше!
– Трое контролеров, пятнадцать человек охраны, три смены. Начальник караула лейтенант Бобрик проживает в общежитии в Байдаке, сегодня как раз дежурит. Охраной командует капитан Рысько, всей тюрьмой – майор Войт, старый подонок, развратник и алкоголик.
Псаренко не скупился на эпитеты. Все уроды, гнилые тараканы, психически ненормальные люди. Один он хороший пушистый парень, давно мечтающий перейти на сторону ополченцев.
– Посты на шлагбауме, на крыльце и на периметре вокруг здания, – продолжал надзиратель.
Павел поторапливал его.
«Время бежит. Караульные встревожатся, увидев, что Псаренко долго нет, – раздумывал Соколовский. – Пока этот мужик оттащит покойницу подальше, привяжет к ней что-нибудь тяжелое, переведет в статус утопленницы, пройдет не больше четверти часа.
Пока ситуация в норме. Корвич ее контролирует.
Значит, охрана – не желторотые юнцы. Это прискорбно. Зато их не жалко».
– В тюряге четверо заключенных. О Борисове я сказал, еще Згурский, Горчак и ни в чем не повинная медсестра из Байдака, чем-то не понравившаяся Вишневскому, – соловьем разливался надзиратель.
– Кто такой Вишневский?
– Тот самый полковник СБУ, который избил Борисова. Зовут Борис Евгеньевич, куратор объекта. Это он сегодня приезжал с помощником капитаном Буничем. Такой отвратительный, гнусный тип…
– Не отвлекаться!
– Хорошо, я все понимаю. В здании замысловатые переходы, но выше первого этажа никто не бывает. Тюрьма в подвале, там железная дверь. Но сейчас она открыта, ключи у меня, вот они. Все «вольные» проживают на первом этаже. От холла отходят коридоры и двери в помещения. Дальше всех комната Войта. Вокруг холла каморки Бобрика и Рысько, двухкомнатное караульное помещение с электроплитами. По соседству находится дизель-генератор, он постоянно гудит.
Этот тип спецназу был больше не нужен. Да и вся планета запросто переживет его отсутствие.
Бойцы переглянулись. Павел, поколебался, ослабил нажим, потом убрал нож в поясной чехол, отвернулся и уставился на пролом, напротив которого залег Корвич. Винничук сделал то же самое.
Именно этого и дожидался Псаренко. Полным кретином он не был, понимал, что диверсанты, какими бы гуманистами они ни были, в живых его не оставят. Надзиратель вскочил, толкнул Павла в спину и бросился бежать, надеясь пролететь краем озера.
Яков вскинул пистолет с глушителем и дважды нажал на спусковой крючок. Беглец споткнулся и повалился в озеро.
– Юморист ты, Яша, – проговорил Павел. – А сразу не мог?
– Так вроде западло, – смутился боец. – Безоружный, то, се. А тут попытка к бегству. Его же никто не заставлял.
– Ты уверен, что насмерть?
– Не сомневайся, командир, качество гарантирую.
– Ладно. – Командир постучал по микрофону: – Пумба, Тимон, оттащите тело, чтобы глаза не мозолило. И мертвую женщину тоже за деревья спрячьте, потом похороним. Корвич, как у тебя?
– Пока спокойно, командир. Но часовые уже посматривают в эту сторону, начинают нервничать.
Соколовский лихорадочно кусал губы, принимая решение.
«На объект нужно выдвигаться немедленно, пока охрана не подняла тревогу, – размышлял он. – Штурмовать в лоб? Положить всех, кто возле здания, ворваться внутрь, не считаясь с потерями? Но надзиратели и часть охраны засядут в подвале, запрутся, как их оттуда выковыривать? Там арестанты, они могут пострадать. Без шума не выйдет. Пролезть через колючку, рискуя подорваться на мине, зайти с тыла? Но там решетки, да и часовые бродят».
Тут в наушниках раздался приглушенный голос Вдовенко:
– Сокол, это Тимон. Мы с Пумбой до леса добрались, женщину тут пристроили. Информация к размышлению. Здесь тоже забор, который опоясывает территорию. В нем симпатичная дыра. За ней колючка, та самая, что внутри забора, и юго-западный угол лечебницы.
– Ждите там, сейчас решим. Рустам, не спишь? Нужно срочно брать объект. Какие идеи?
– Я понял из ваших переговоров, командир. Слушай, я тут в перерывах между прохождением часового осматривал тыльную часть больницы. Рядом с торцом на западной стороне решетка на первом этаже держится на соплях. Я забрался на фундамент, подергал ее. Она отвалится, если хорошо нажать. Мы можем проникнуть в здание.
– Но колючка, мины, часовые!..
– Ничего. Работаем быстро, командир. Держишь объект перед глазами? Я вижу пролом в заборе на юго-западе. Ползите там и смещайтесь чуть вправо. Я порезал колючку между крышкой канализационного колодца и скелетом велосипеда. Хрен его знает, откуда он здесь, но его видно. Передняя стойка и кожух без колеса вверх торчат. Ползите там, смотрите на мины. Часовой сейчас пойдет, я его сниму. У нас будет не больше двух минут.
Командир заметил, что караульные на шлагбауме уже смотрели в их сторону, колебались, не отправить ли кого на поиски пропавшего надзирателя.
– Все на юго-западную сторону ограды! Ползти по-пластунски, не вставать, – приказал капитан.
Тени бойцов смещались к угловой части забора. Угол обзора сменился. С этой стороны глыба, застывшая между холмами, зияла зарешеченными глазницами, лишенными стекол, и кирпичной кладкой, обнажившейся после осыпания штукатурки. Спецназовцы рассыпались по пустырю, ползли к колючке.
– Часовой в минусе, – скупо доложил Боев. – Давайте, мужики, не подведите, а то скоро тут будет жарко.
Поблескивали в лунном свете проржавевшая крышка колодца, искривленный руль, погнутая велосипедная стойка. Тут Павлу пришлось застыть секунд на двадцать. С востока доносились голоса. Два солдата шли от шлагбаума к пролому, где они последний раз видели надзирателя.
Время не просто поджимало. Оно давило на пятки! Через минуту укропы выйдут к пруду, начнут звать Псаренко, поднимут тревогу.
Капитан пальцами в перчатках ощупывал извивы колючей проволоки. Есть разрез! Несколько секций отогнулись. Он привстал на корточки, приподнял кусок ограждения.
Первым под проволокой пролез Корвич и глухо сообщил, что мина справа в метре. Боец нашел аналогичный разрез в следующем ограждении, присел на корточки, задрал его.
– Быстро, парни! – пошептал командир.
Спецназ устремился в разрыв. Колючки цеплялись за одежду, рвали ткань. Черт с ней!
Два охранника уже вышли к озеру, скрылись из поля зрения. Ползти по пустырю смысла не было. Спецназовцы устремились к зданию. В окнах центральной части больницы поблескивал свет, но до них было далеко. Навстречу поднималось что-то смутно знакомое, закутанное в маскировочную накидку.
– Добрались, слава богу, – облегченно пробормотал Рустам. – Приветствую, мужики. Не поверите, дико соскучился по вашим плутоватым лицам.
– Часовой где, скучающий ты наш? – прошипел Павел.
– Бьется грудью в закрытые райские ворота, – ответил Боев и усмехнулся. – А его бренная оболочка скрыта в щели под фундаментом. Хорошее местечко, сам там весь день провел, совершая короткие вылазки. Лезем в окно, парни. Через минуту часового начнут искать.
Приближался момент истины.
Рустам вскарабкался на фундамент, схватился за деформированную оконную раму, поволок решетку. Она действительно держалась на честном слове, изношенные швы порвались. Бойцы осторожно пристроили ее рядом с домом.
Боев развел гнилые створки и первым вскарабкался внутрь. За ним полезли товарищи, бесшумно, быстро.
На полу помещения слоились грязь, мусор, пылища по щиколотку. Кругом останки развалившихся деревянных кроватей, кособокие шкафы с торчащими листами фанеры. Комната была просторной. Сдавленность воздуха не ощущалась, все продувалось насквозь.
В ушах бойцов звенело, слух напрягся до предела. Шли на цыпочках, стараясь не наступить на что-нибудь скрипучее.
Дверь, ведущая из комнаты, открылась с душераздирающим визгом. Спецназовцы по одному выскакивали в широкий коридор, приникали к стенам, перебегали.
Похоже, это был основной коридор южного крыла. Стены осыпались, с потолка свешивались обрывки проводов и цоколи разбитых люстр. Проход был длинный, метров тридцать. В его конце различался мерклый свет, там находился холл.
Слышалось приглушенное гудение. В одном из помещений работал генератор, приобщающий обитателей объекта к прелестям цивилизации.
Бойцы продвигались вперед, минуя закрытые двери, за которыми явно не было признаков жизни. Впрочем, не совсем так. Под одну из них, явно вставленную недавно, уходили два толстых кабеля.