— Что ты задумал?
— Объединить всех эскандулаков — васков, басков и гасков под одной короной. Моей короной.
— Где в своей державе ты видишь мое дукадо?
— Федеративной частью.
— Не понял?
— Федерация — это такое объединение государств, где центральной власти отдается внешняя политика, монетная стопа* и война. Все остальные вопросы на своей земле федераты решают самостоятельно.
— Чем это отличается от вассалитета?
— Тем, что у Федерации есть сила. Постоянная армия, флот и артиллерия. А не ополчение кабальеро, которое расползется по домам на сорок первый день призыва.
— Значит, будут налоги?
— Не без этого.
— Будешь давить сильные дома аристократии? Они же тебе просто так денег не дадут.
— Если будут бегать перелетами и нашим, и вашим. Если будут устраивать феодальные войны внутри государства — то обязательно. Будут бунтовать, устраивать мятежи — буду давить. В том числе и последним доводом короны.
— Это, каким же последним доводом?
— Увидишь. Ты все первым увидишь, брат мой. Немного попозже.
— А куда деть кучу бедных, но гордых безземельных кабальеро? Вот задавят Кордову, и не останется магометанской угрозы на Пиренеях. И останутся они без дела.
— Разбойников — на сук, умных на службу короне за деньги.
— Всех не переловишь, — потянулся Саншо к кувшину, чтобы снова наполнить наши кубки.
— Я и не буду их ловить. Я отдам это право городам.
— Ты понимаешь: к чему это приведет? Чернь будет вешать нобилей*? — дон Саншо округлил свой единственный глаз и поднял бровь.
— Ни в коем случае. Согласно древним фуэрос* наши города имеют статус коллективного идальго, и в этом статусе имеют представительство в кортесах. Каждого кабальеро-разбойника пойманного с поличным на территории городской округи будет судить городской суд, который получит у меня это право в свои фуэрос. И в каждом городе будет мой прокурор, который будет надзирать за законностью, чтобы не было произвола. Также дам им право содержать за счет города стражу для этого. Конную стражу, а не только копейщиков внутри стен. И обязательство выдавать укрывшихся на их территории разбойников законному суду. Однако в случае внешней опасности, на каждую провинцию назначу капитана, который под своим знаменем объединит все эти городские отряды конных арбалетчиков в единое ополчение. Этим я не нарушу старинные фуэрос, что города вправе не посылать своих солдат воевать на чужие земли. Кстати перекрытие перевалов на границе с Кастилией не есть чужая земля, не так ли?
— Это задушит нашу торговлю.
— Не задушит. Купцов будут пропускать, а вот большие военные отряды — нет.
— Цель?
— Не дать Кастилии выхода к морю. Пусть отвоевывает его у Гранадского халифата. Ты же сам этого хотел?
— Но есть еще Астурия и Галисия.
— Вот наша задача состоит в том, чтобы они вошли в Федерацию к нам, а не к Кастилии или Леону. И твоя свадьба будет не последним мероприятием в этой политике.
— Тебя точно надо почаще бить по голове свинцовыми шарами, — восхитился инфант. — А что будет с Арагоном?
— Граница по реке Эбро. Да и нет уже Арагона как такового. Есть объединенная с Кастилией Испания. Вот с ней граница по Эбро и перевалам наших гор. С южной стороны. До Португалии. Тут природа для нас постаралась: не так много перевалов, через которых можно провести армию.
— Но у Кастилии и Арагона останется выход к теплому морю на юге.
— Вот и пусть режутся там с берберийскими пиратами Магриба*. Турки перекрыли торговлю с Левантом*, значит, товары из Индии и Китая будут приходить в Европу либо через Варяжское море от Ганзы*, либо из-за Океана, когда найдут новые пути. Вот тебе, кстати, первый признак упадка средиземноморской торговли: венецианские евреи перебираются на жительство в Голландию. И не просто так, а со всеми капиталами. А они держали две трети торговли специями по Европе. Северный берег Пиренеев это морская торговля со всей Европой. И в перспективе со странами за океаном. А мы посередке. Зря, что ли Португалия из шоссов выпрыгивает — ищет морской путь в Индию. Ты был прав. Тут одно из двух: либо мы с тобой оседлаем эту торговлю, либо Кастилия, если захватит наши берега. Тогда лучшие в мире мореходы — баски и кантабры будут за мелкую монету носить кастильской короне золото.
— А шелк?
— Что шелк? Шелк можно разводить и у нас. В Андалузии мавры этим уже занимаются. Тот же Паук завел у себя тутовые рощи. На севере. Похоже, скоро и у него будет свой шелк. И не для роскоши нобилей, а для армии, чтобы она в походах не вшивела.
— И кто этим займется у нас? Сам знаешь, что лишних людей у нас нет. Да и лишнюю землю еще поискать.
— Женские монастыри, — усмехнулся я. — Апостол Павел завещал всем христианам: «Не трудящийся, да не ест». Вот пусть и выполняют заповеди господние. Дадим им на это монаршие привилегии за поставки части шелковой ткани в казну, а большую часть пусть сами продают. Покупатель обязательно найдется. И наши купцы на перепродаже свой серебряник заработают. И лишний раз аббатисы не будут стоять перед нами с протянутой рукой. Пусть лучше этими ручками сучат нити и ткут.
— Заодно выбьешь у своего дяди — примаса* буллу, что шелковую рясу могут носить только те аббатисы, что разводят тутовые рощи? — засмеялся Саншо. — Хитрый ты стал, раньше таким не был.
— Взрослею, — покачал я головой. — И как ты заметил, я все-таки Капетинг.
— Этого может быть мало, — подвел под нашей беседой инфант резюме.
— Мало, — согласился я, — но как говорят китайцы, которые стали первыми делать этот шелк: дорога в тысячу лиг начинается с первого шага. Есть еще рецепты, как делать наши отечественные благовония, которые будет иметь бешеный спрос. Купят задорого те же франки и дойчи, у которых никто не моется, а пахнуть они все хотят приятно и благородно.
— Но у нас нет, ни нарда, ни ладана, ни мускуса.
— Зато у нас есть розы, лаванда и жасмин, брат мой. И самый благодатный климат для их произрастания. И доить цветы мы можем каждый год не по одному разу.
— Вряд ли такие знания удастся долго держать в секрете. Расползутся.
— Конечно, расползутся, но мы с тобой с этого дела уже снимем сливки. И, кстати, земля для этого пойдет самая неудобная для землепашества — в предгорьях. Так что у нашего пахаря мы не отнимем ни пяди, в отличие от Англии где вилланов сгоняют с пахоты ради того чтобы их лорд мог пасти там своих овец и продавать шерсть в Голландию.
Тут мои клевреты привели замотанного в льняное полотно и отмытого до скрипа дю Валлона, и наши стратегические разработки были прерваны опасением нового аттракциона. Чтобы снова не собирать всех наших людей в кучу — пора было, судя по запаху срочно чистить трюм от навоза, мы выделили с барского стола поэту кубок анжуйского и отослали на нос барки сушиться. Поближе к кухонному очагу.
— А когда мы займемся с вами стихосложением? — только и спросил мессир Франсуа, перетаптываясь босыми ногами по палубе.
Он явно стеснялся своих волосатых голеней.
— После обеда. Самое время, переваривая пищу земную приобщиться к пище духовной, — ответил я ему, отсылая к Марте.
Когда поэт и сопровождающие его лица удалились на известное одному инфанту расстояние, он, проводив всех единственным, но не менее зорким глазом, заинтересованно спросил.
— Так с чего ты начнешь войну с Пауком?
Вот так вот. Как будто все уже решено. Чисто по человечески. Приезжаю домой и начинаю войну с сильнейшим королевством континента, об которое сам Карл Смелый Бургундский обломался. Вы на карту посмотрите: что там той Наварры по сравнению с Францией? Я уже не говорю вам за Беарн. Сколько людей у них там живет, и сколько в моем королевстве — прикиньте на минуточку мобилизационный ресурс. Так что не пойду я воевать с Людовиком номер одиннадцать сразу по возвращению домой. Никак… Разве что хорошо подготовившись. Но на ассиметричный ответ время нужно и деньги. Первое ограничено — через год-два меня отравить должны собственные бояре. Предопределение у меня такое. А как у меня со вторым — Бог ведает, а я пока нет.
— А ты мне поможешь? — спросил я Саншо.
— Конечно, помогу, ты еще сомневаешься? — кивнул инфант, подмигивая. — Я же твой зять!
— С размена земель, — ответил я с небольшой задержкой.
Пусть дон Саншо подозревает титаническую работу мысли под моими золотыми кудряшками. Нечего с ходу кидаться готовыми, давно продуманными рецептами. И так он постоянно повторяет, что мне полезно периодически по голове получать. Я все голову ломал, как это все «по благородному» провернуть, а Паук взял и сам подставился.
— Паук взял мои виконтства — пусть ими подавится, а я возьму его. И первым на очереди стоит кондадо* Коменж, которое так удачно расположилось между моими кондадо Фуа и Бигорра. Но сначала надо подготовить…
Но договорить не удалось, нас настигала какая-то подозрительная барка под парусом и бдительным сержантом была объявлена тревога по экипажу.
Преследовавший нас кораблик был богато украшен резьбой и позолотой. От солнца палубу укрывал двускатной крышей большой белый тент, с фигурными синими ламбрекенами по краям, расшитыми золотом. Кормовая надстройка возвышалась над тентом. Прямой парус плотного синего шелка украшали три большие золотые лилии треугольником книзу. Герб Иль-де-Франс.
Герб дома Валуа.
Сама Франция гналась за нами немалыми силами.
За первой баркой шли еще две, только видом прозаичней. С простыми полосатыми парусами, но с синим вымпелом на гафеле.
Встал у мачты, положив левую руку на эфес шпаги, правую приспособил над глазами на манер козырька и неожиданно для себя спросил инфанта.
— Драться будем?
— Не торопись, — ответил дон Саншо, внимательно оглядывая преследователей. — Это не Паук. Если мне не изменяет мой оставшийся глаз, это Орлеанский дом куда-то спешит. Видишь вверху паруса, над лилиями, белую «перекладину» с тремя выступами вниз?
— Орлеанский дом вроде сейчас с Пауком в контрах. Не?..
Дон Саншо не ответил, сосредоточив свое внимание на пафосном речном транспорте Орлеанского герцога. По понятиям пятнадцатого века такой «корапь» круче яхты Абрамовича в третьем тысячелетии.
Везде понты корявые… Куда ни кинь.
Стрелки сжимали в руках взведенные арбалеты и ждали только нашей команды, чтобы поднять их и выстрелить. Ни страха, ни сомнения в их позах. А на лицах только решительность постоять за своих принцев. Насмерть!
Так, во взведенном состоянии, в крайнем напряжении прошло полчаса, пока последняя барка Орлеанского конвоя не прошла неторопливо мимо нас дальше по течению реки. Прошли и даже внимания на нас — таких красивых, не обратили. Да и на что обращать? Мы же наших флагов не вывешивали. Идем, прикинувшись купцами. А яркие желтые гербовые котты, готовясь к грязной работе, аккуратные стрелки с себя поснимали.
Глава 7 Эхо столетней войны
Отобедали все с хорошим аппетитом, приятно осознавая, что опасность, хоть и мнимая, нас миновала.
Самое большое удовольствие от еды получал мессир Франсуа, как самый из нас голодный. Он очень смешно щурился от наслаждения, опростав очередную ложку в свой щербатый рот. Забавное зрелище, но вот сейчас над ним никто не смеялся: от сумы, да от тюрьмы… А уж от голода никто не зарекается. Понимающий тут народ.
Откушав, я переместился с кубком вина на свое лежбище у мачты, приказав Микалу позвать ко мне найденыша.
Мессир дю Валлон не заставил себя ждать. Как и не стал кочевряжиться, когда я предложил ему сесть неподалеку.
Курить хотелось не по детски. Когда же я от этой пагубы наконец-то отломаюсь? Если каждый раз вином отливаться, то раньше сопьюсь.
— Мессир Франсуа, так чему вы меня собираетесь учить? — начал я посиделки.
— Правильному стихосложению, Ваше Высочество.
— А в чем мое стихосложение неправильно?
— Вы не соблюдаете ритм и путаете ударные слоги.
На этом месте лекции мимо нас пробежали вдоль борта в сторону носа паж Саншо и младший отпрыск литейщика, на ходу фехтуя щепками от дров. Как я понял, из кастильских выкриков пажа, сын литейщика изображал собой сарацина, а сам он Сида. Но судя по немецким фразам отпрыска литейщика этот мелкий представитель третьего сословия считал себя вовсе Зигфридом.
Когда они «с боем» и с топотом возвращались к корме, я остановил это безобразие и приказал привести ко мне старшего сына литейщика.
Когда того привели, строго с него спросил:
— Пошто за младшими не смотришь? Ждешь, когда они себе глаза выколют этими щепками. Вырежи им из дерева нормальные тренировочные мечи. Тупые. Понял? Исполнять.
И снова повернулся к бродячему менестрелю.
— Так на чем мы остановились, мессир.
— Поэзия, Ваше Высочество, как всякое высокое искусство подчиняется небесной гармонии, выраженной цифрами.
— Это как же? Алгеброй гармонию проверять? — усмехнулся я, припомнив пушкинского Сальери.
— Именно так, Ваше Высочество. Именно так. Хорошо сказано. Поэтическое произведение должно быть построено таким образом, что все оно целиком, или каждая отдельная его часть, состоит из ряда повторяющихся метрических систем — строф одинаковой структуры. В равной упорядоченности чередования долгих и кратких слогов внутри целого; при этом само целое может разбиваться на меньшие отрезки одинаковых по чередованию слогов. Низшей ритмической единицей стиха является метр или икт, собственно само ритмическое ударение в стихе, которое объединяет две стопы в диподию. Сильная доля в метре, попадая под икт, превалирует над соседней — слабой. Сочетание двух метров образует диметр. Трех метров — триметр, четырех — тетраметр, пяти — пентаметр, шести — гекзаметр. Считается это так…
Мессир выложил передо мной гостку тонких и толстых щепок и стал выкладывать ими стихотворные формулы.
— Простейший пример, Ваше Высочество это структура диметра.
Он выложил рядом две толстые щепки.
— Это будет пиррихий или дибрахий. А если вот так…
Ниже пристроились тонкая и толстая щепки.
— То это уже трохей или как его еще называют — хорей. А если наоборот — то будет ямб.
Следом были положены две тонкие щепки.
— А это спондей. Сейчас мы научимся вас считать слоги диметра, и как освоим его, то пойдем дальше к более сложным метрам. А считается это так…
Твою маман! Вот уже никак не ожидал, что попаду на урок прикладной математики с пародией на двоичный код. Скучища! Но, блин горелый, сам же напросился: учить эту средневековую Булеву алгебру, что характерно.
— Вы меня слушаете, Ваше Высочество? — напомнил мне учитель, что я на уроке.
— Извини, отвлекся. Очень скучно это. Я привык стихи воспринимать как музыку речи, на слух и мелодичность.
— Так ведь и музыка, Ваше Высочество, также вся устроена на счете. И раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
Надул он щеки и попытался выдуть какую-то мелодию, одновременно размахивая рукой, вроде как дирижируя. Глаза дю Валлона горели, и, казалось, метали искры. В общем, этот мужик среди меня активно сеял разумное, доброе, вечное… Впрочем, почему мужик — он дворянин. И обучает меня как раз дворянской куртуазии. Вот так вот ляпнешь по привычке и, считай, врага нажил на пустом месте. А оно мне надо?
— Музыка также подчиняется законам ритма, как и стихосложение. А в основе познания ритма лежит математика, — мессир Франсуа развел руками. — Таково Господнее предопределение, небесная гармония. И если ее нарушать, то быстро можно скатиться в дьявольскую какофонию.
— А как же григорианское пение? — вставил я свои пять копеек. — Там нет никакого: раз-два-три.
— Нет, — согласился со мной поэт и продолжил. — Там все на раз-два. И, кстати, неспроста. Этот строй предназначен для молитвенного озвучения шествия пеших монахов, отправляющихся в монастыре на богослужение. Ног у монаха всего две, вот и хор свой григорианские монахи приспособили под неспешный шаг. Забегая вперед, скажу, что из всего богатства античности мы усвоили всего четыре стихотворных метра, потому как наши кони имеют четыре аллюра. А вот в сарацинском стихосложении целых тринадцать метров, так как у верблюда именно столько аллюров.
— Забавно, — ухмыльнулся я. — А как быть с теми народами, которые на осликах ездят?
— Онагров* чаще всего запрягают в повозки, поэтому размер будет несколько иной — на раз-два-три-четыре.
Мне моментально вспомнился мультик из детства, в котором среднеазиатский бай на ослике вез в повозке арбуз и пел.
Хм… Действительно на раз-два-три-четыре.
— Магарические песни, — меня стала реально развлекать такая беседа.
— Простите, Ваше Высочество, не понял.
— Ну, если трагедия это песни трагоса*, то песни магаре* будет магарическими, — пояснил я свою мысль. — Логично?
— Это вы так шутить изволите, Ваше Высочество?
— Изволю, — не стал я запираться.
— Ваше Высочество, к моему глубокому сожалению в математике монарших путей не бывает.
— Это-то я прекрасно понимаю, мессир Франсуа. Но душа жаждет сделать этот процесс немного увлекательней. Я и так раненый в голову, а тут такая же скукота, как играть гаммы. Мне сейчас такое не полезно.
— Как прикажете, Ваше Высочество, но я бы…
— Давайте лучше вы будете показывать все мне на конкретном примере. У меня есть красивая мелодия и к ней забавный текст, который надо будет перевести в стихотворную форму. Правильную стихотворную форму. Если вы мне в этом поможете, то я думаю, обучение пойдет быстрее.