– У нас есть его телефон, – добавил Третий.
– Супер, – сказал я. – Звоните.
38
Как пели в свои лучшие годы братья Самойловы из «Агаты Кристи», Константин Самохвалов пытался «заново придумать некий смысл бытия». Отпустить жертву он не собирался – не для того выманивал из дома и умолял приехать, унижаясь и глотая невидимые миру слезы, – но трахнуть ее он не сможет. Не потому, что не хочет (он никогда так ее не хотел, как сейчас!), а потому что… в общем, не сможет!
НЕ СМОЖЕТ!!!
Вот в чем петрушка!
И в этом, как ни странно, он обнаружил для себя новый источник вдохновения. Таким людям, как Константин Самохвалов, не нужно решение проблемы, им проблемы необходимы, чтобы оправдать свою ничтожность и озлобленность. А если проблем нет, их нужно создать!
Сначала он разберется с этой сексапильной овцой, а потом накажет всех остальных…
Он поднял руку, оттянул край куртки, заглянул к себе за пазуху. Времени осталось совсем мало, надо торопиться. Он сунул руку во внутренний карман, и через секунду перед лицом Натальи Николаевны блеснуло лезвие кухонного ножа.
– Рано расслабилась, тетя.
Ковырзин набрал номер на мобильном телефоне. Пока ждал, смотрел в окно на ярко освещенный прожекторами двор. Он теперь включил свет в кухне, и парень, что приходил к нему сегодня, мог видеть его силуэт в окне. Он надеялся, что увидит. Впрочем, сейчас, наверно, половина жителей этого проклятого дома стоит у окон, если не все. Забавное, наверно, зрелище.
Наконец ему ответили.
– Алло! – прохрипел старик в трубку. – Ковырзин беспокоит. Дайте Ковальчука… Хорошо, жду…
Он погладил ствол пистолета, лежащего перед ним на обеденном столе. Телевизор на кухне был настроен на местный информационный канал. Показывали урожай зерновых, потом переключились на ферму и какую-то важную делегацию людей в белых халатах, которые лезли руками в кормушки и с важным видом мацали комбикорм. На мгновение Ковырзин почувствовал себя лет на тридцать моложе.
Дали Ковальчука.
– Алло! Здравствуйте, генерал… И вам того же. Послушайте, в моем доме какая-то канитель. Мне нужны детали и контакты рулевого. Срочно.
Снова пауза. Ковырзин слушал и кивал. Потом взял фломастер и написал номер прямо на обеденном столе.
– Спасибо, генерал. Приятно было с вами служить… Что?… А, это шутка. Счастливо.
Он отключился и тут же стал набирать новый номер. Выругался, наткнувшись на короткие гудки, затем попытался снова. И снова. И снова. Все это время он не сводил глаз с происходящего за окном. Он заметил, что парень машет ему рукой. Ковырзин махнул в ответ и изобразил знак, означающий разговор по телефону.
Сотая попытка дозвона оказалась успешной. Ему ответили.
– Слушаю! – проорал человек.
– С вами говорит Ковырзин Николай Григорьевич, генерал-майор госбезопасности в отставке. Я смотрю на вас из окна третьего этажа. Вот видите, я поднимаю руку.
– Вижу.
(Наш Третий, стоявший рядом, махнул рукой в ответ, хотя и без особого почтения).
– Сориентируйте меня, где террорист?
– Возможно, в лифте вашего подъезда. Или на любой из площадок. Больше ему спрятаться негде. Хотя… Третий упустил из вида, что парень с заложницей может ворваться в любую из квартир, и едва ли он встретит серьезное сопротивление.
– Чего он хочет?
– Пока не знаю. Мы как раз сейчас пытаемся с ним связаться. Телефон не отвечает.
– Хорошо, а теперь дайте мне вон того молодого человека, который рядом с вами стоит. Третий проворчал что-то неразборчивое, но просьбу выполнил.
– Слушаю вас, – сказал я.
– Ответьте мне, молодой человек, на один вопрос.
– Только коротко.
– Вы всерьез верите в мою безгрешность?
Я опустил руки. Такого вопроса я не ожидал. – Что?
– Вы сказали, что не считаете меня дьяволом.
– Даже если так, любезный, вы не думаете, что сейчас не время для таких вопросов?
– Хорошо. В общем, я пошел. – Куда?!
– В подъезд. Я его возьму. Не таких делал, сынок. Знать бы только, где он…
Я покосился на Третьего. Тот что-то обсуждал с подчиненными. Спецназ у дверей подъезда, наверно, готовился к штурму – настолько оживленно шли переговоры и передвижения по двору. Толпу зевак оттеснили почти к проезжей части. Из второго подъезда активно эвакуировались местные жители – в халатах, трико, майках-алкоголичках, кто-то тащил тяжелые сумки.
– Точно никто не скажет, – сказал я старику. – Ищите. Удачи! Тот отключился.
39
Ковырзин Николай Григорьевич остановился у двери лифта. Как он сразу не подумал! Ведь есть же информационное табло! В его доме современные лифты, хвала Отису.
На дисплее красовалась цифра «4», а из кабины этажом выше слышались возня и всхлипы. Проще пареной репы!
Генерал-майор поднимался по ступенькам. Ему нужно было преодолеть всего два пролета – сущие пустяки для ветерана нескольких войн, кавалера тонны орденов и персонального пенсионера, который последние три года в основном бил баклуши.
«Сущие пустяки, сущие пустяки», – убеждал себя старик, переставляя ноги с одной ступеньки на другую. Стоять у оврага ночью и грызть семечки, прикидываясь обленившимся истребителем космополитов, было гораздо сложнее. Отмахиваться от призраков, одолевавших тебя по ночам, и вопить во сне, требуя адвоката, было гораздо страшнее. В конце концов, благополучно дожить чуть ли не до ста лет в стране, обильно поливавшей кровью и себя, и соседей, – тоже занятие не для слабовольных. А тут всего-то шестнадцать ступенек! Сущая ерунда!
Однако, выбравшись на площадку четвертого этажа, старик молил только об одном – чтобы он не ошибся. Второго такого пролета он не выдержит точно.
Вот они, двери лифта. Из щели торчали какие-то железки, кажется, ключи. Изнутри доносятся женские стоны. Ковырзин огляделся. Жители квартир на этом этаже наверняка пялятся в окна и боятся носы высунуть. Трусливые животные…
Он проверил «Макарова», снял с предохранителя, выпрямился.
«Во имя мировой революции, Отца, Сына и Святого Духа… гаси его, Николаша!»
Он нажал кнопку вызова. Двери открылись, ключи упали на пол.
В кабине лифта бородатый мужчина в черной куртке, белой рубашке и брюках – ни дать, ни взять переросший студент-заочник на сдаче госэкзамена – пытался кухонным ножом освежевать полураздетую женщину. Именно пытался, потому что так и не приступил.
– Привет, – сказал Ковырзин и нажал на курок.
Выстрел оглушил всех – и жертву, и насильника, и стрелка. Но готов к этому был, разумеется, только генерал-майор госбезопасности, даже несмотря на свой преклонный возраст.
Он шагнул в кабину.
Террориста отнесло к противоположной стене. Пуля угодила ему в грудь, прямо в правый карман белоснежной рубашки. Он стонал, в глазах застыли удивление и ужас.
– Ага, – сказал Ковырзин, – так оно и бывает.
Женщина, которую Самохвалов пытался порезать на куски, еще сильнее вжалась в ближайший к двери угол. Наверно, ей казалось, что ее сейчас тоже пустят в расход. И уж точно она не ожидала увидеть здесь реликтового деда.
Старик, убедившись, что второго выстрела не требуется, повернулся к женщине, но нагибаться не стал, зная, что уже не сможет выпрямиться.
– Как вы? Та кивнула.
– Уйти сами сможете? Снова кивок.
– Отлично.
Самохвалов хрипел и продолжал пялиться на седовласого пришельца круглыми от ужаса глазами.
– Не бойся, сынок, уже все.
Ковырзин ногой отогнул край его куртки. Черт, отсюда ничего не видно, придется приседать.
Он сделал глубокий вдох и, держась свободной рукой за стену, присел на корточки. Получилось лучше, чем он ожидал.
«Хоть завтра в ЗАГС».
Старик выдернул рубашку парня из его дорогих штанов… и желудок его едва не вернул проглоченный ужин. Он с самой большой скоростью, на какую был способен, достал телефон, нажал кнопку, вызывающую последнего абонента.
Ему повезло – линия оказалась свободной.
– Офицер? Это Ковырзин. У него на поясе взрывчатка… в тротиле килограмма два – два с половиной… Да, неплохо может получиться… Хм, инженеры-химики, мать вашу… Но это еще полбеды, офицер. Здесь таймер… Знаешь, сколько осталось?
Ковырзин сделал паузу. Он сам не мог поверить в эти цифры. Если часы действительно работают, то времени у них нет совсем.
– Полторы минуты. Вы ничего не успеете, она взорвется в руках… ладно, не ори, отведи людей от стен…
Он бросил трубку, посмотрел на террориста. Константин потерял сознание. Если он и знал, как отключить собранную им бомбу, то уже не смог бы этого сделать.
– Ты в форме? – спросил Ковырзин женщину. Она испуганно кивнула.
– Помоги снять с него эту штуку… и валите отсюда оба.
У него не было уверенности, что бомба не взорвется от манипуляций с ней, но не было и времени это проверять. В конце концов, если она до сих пор не взорвалась, значит, выдержит.
Топилина встряхнулась. Вдвоем со стариком они аккуратно развернули Костю, сняли ремень со взрывчаткой с пояса. Ковырзин аккуратно положил сверток с приклеенными электронными часами в угол кабины.
– Забирайте его и уходите. У нас минута…
«Может, не взорвется?» – с робкой надеждой подумал старик.
Топилина схватила истекающего кровью парня за руку и потащила из кабины. Вышло не очень удачно – свободная рука Константина уперлась в угол.
– Черт! – заплакала женщина. – Помогите же!!!
Ковырзин поправил руку, и Самохвалов пулей вылетел из лифта, едва не покатившись с лестницы вместе с женщиной.
– Нажмите последний этаж, – попросил Ковырзин. Он так и остался сидеть на полу.
Выполнив его просьбу, Наталья Николаевна тут же выскочила из кабины. Когда створки дверей сомкнулись, она крикнула:
– Спасибо!!! – И помчалась по лестнице вниз, оставив своего мучителя истекать кровью на площадке четвертого этажа.
И кто ее за это осудит?
Ковырзин посмотрел на циферблат.
Тридцать секунд. Двадцать девять. Двадцать восемь… Хорошо, что в этом доме не шестнадцать этажей! Тогда бы он точно не успел.
«А может, все-таки не взорвется? Вдруг муляж?»
Лифт остановился на десятом этаже. Ковырзин напрягся, руками уперся в створки и с воплем поднялся на ноги. Едва не упал, но удержался. Взрывчатка висела на локте.
– Господи, чем я занимаюсь?
Он вышел на площадку, осмотрелся. Можно было бы метнуть бомбу и в окно, но окна выходили во двор. Риск был огромен. На площадке же две квартиры точно пустовали – в дверях горели красные светодиоды охранной сигнализации. Кто находился в двух остальных, Ковырзин, конечно, не знал.
Пусть им повезет…
Он повернул за угол лифтовой шахты, размахнулся насколько хватило сил и зашвырнул сверток наверх, на технический этаж, в сторону единственного раскрытого окошка, выходящего на крышу. В глаз стекла капля пота, и он вытер ее тыльной стороной ладони…
А потом было очень громко.
Но совсем не больно.
40
Константин Самохвалов так и не пришел в себя. Он умер на следующий день после события, вошедшего в историю дома номер тринадцать как Большой Бум. Мать к нему в палату не пустили, а других желающих проститься с парнем не нашлось. Люди из следственной группы нашли его мобильный телефон на нижней площадке подъезда, в котором разыгралась трагедия. Аппарат выпал из ненадежного кармана тщательно отутюженных брюк. Кто знает, если бы удалось поговорить с Константином, может, удалось бы избежать жертв. Почти наверняка удалось бы избежать.
Непосредственно от взрыва погибло три человека. Один из них – Ковырзин Николай Григорьевич, двое других обитали в ближайшей к эпицентру квартире. Вопреки мольбам старика им не повезло, мужчина и женщина преклонных лет, собиравшиеся поужинать перед телевизором, попали под град бетонных обломков. Впрочем, по словам экспертов, если бы бомба, в оценке мощности которой Ковырзин ошибся ненамного, взорвалась на нижних этажах, мог обрушиться весь подъезд. Приняв решение забросить эту гадость на самый верх за мгновения до срабатывания часового механизма, старый перец поступил правильно. Основная ударная волна ушла в воздух, снеся чердак и несколько перегородок на площадке десятого этажа. Разумеется, пострадал лифт. Вот вроде и все потери.
Семенова взяли ночью на выезде из города. Он не придумал ничего лучше, как тормознуть тачку и угрозами заставить водителя увезти его подальше от кишащего ментами мегаполиса. На посту ГИБДД ошарашенный водитель сбросил скорость и на ходу выскочил из автомобиля. Семенов был пьян в дюбель. На следующее утро, когда он, больной и изрядно пощипанный, пришел в себя, ему сразу предъявили обвинение в убийстве.
Во дворе за столиком для домино по-прежнему время от времени встречаются Владимир Петрович, Кеша, Саша и другие местные жители, которым хочется услышать подробности трагических событий из первых уст. Никаких неприятностей в доме номер тринадцать по Тополиной улице с конца сентября больше не фиксировалось, если не считать того, что закончились запасы знаменитой наливки тещи Владимира Петровича. Ехать в деревню за пополнением он категорически отказывался, потому что его грязно-синяя «копейка» уже месяц не могла выехать из гаража без посторонней помощи.
41
Но все это было значительно позже, а в тот самый вечер, когда на крыше тринадцатого дома разверзся огненный смерч, я вернулся к матери. Точнее, часы уже перепрыгнули на следующие сутки, когда я постучал в дверь. Томка спала в маленькой комнате. Лишь взглянув на меня, матушка сразу с порога предложила:
– Я уже постелила тебе рядом с ней. Но сначала покормлю.
Я не стал возражать. Разделся в прихожей, прошел на кухню, уселся за стол. Вечер трудного дня… не первый и не последний такой.
Мама и накормила, и напоила – вытащила из застенков буфета бутылку водки. Она был уже початой, хотя я не припомню, чтобы сам когда-нибудь пил из нее.
– Прикладываешься по вечерам тайком? – улыбнулся я.
– Держу исключительно для растирания… и для всяких экстренных случаев. Сегодня, мне кажется, такой, да?
– В общем, да.
Она не стала меня расспрашивать. Частично о происходящем ей поведал привезший ребенка Дима Картамышев, частично сама Томка разболтала бабушке, где они с папой шарахались на ночь глядя. А уж с моего лица баба Соня прочла все остальное. Матушка у меня мудрый человек, не полезет с расспросами, пока ей не позволят. Да мне и нечего было рассказать. На протяжении всей этой истории я играл роль консультанта, не более того, а уж сегодня и вовсе оставался зрителем, как и все местные жители.
Впрочем, Таня Казьмина замучила меня благодарностями, да и не только она. Мы еще долго стояли с Владимиром Петровичем и остальными аборигенами недалеко от двора – ближе нас не подпускали и обещали не пустить как минимум до утра (жителей первого подъезда, находившихся во время взрыва внутри, эвакуировали до особого распоряжения). Таня выглядела перепуганной маленькой пичужкой, я обнимал ее, наверно, с полчаса, пытаясь то ли согреть, то ли успокоить. Я и сам был не совсем в себе. Не каждый день увидишь, как на твоих глазах взрывается жилой дом…
– Много погибло? – спросила мама после того, как мы выпили по рюмке.
– Надеюсь, что нет.
– Господи…
И мама налила вторую рюмку. На столе передо мной стояло большое блюдо с мясной нарезкой, солеными огурчиками и свежими помидорами.
Хороший вечер, теплый и уютный. У мамы всегда хорошо, и так будет всегда, даже когда мне стукнет пятьдесят. Дай бог тебе здоровья, мама…
В половину второго ночи зазвонил ее сотовый телефон. Она нервно взглянула на меня. Да я и сам чуть не подпрыгнул. Чертовы ночные звонки…
– Алло? – осторожно сказала мама.
Я смотрел на нее, отмечая стремительные перемены в выражении лица: от слегка взволнованного до потухшего. «Господи, что там еще стряслось?» – подумал я.
Закончив разговор (точнее, прослушивание монолога, ибо за две минуты мама успела лишь произнести два раза «хорошо» и один раз «ладно, мы приедем»), она задумчиво уставилась на меня. Так смотрят люди, которые не знают, как озвучить дурную весть.
– Мам, что?!
– Сынок… такое дело… в общем…
Она потянулась к бутылке, чтобы налить еще водки.
– Может, ты уже скажешь?
– Твой отец умер…
Кусочек мяса, висевший на моей вилке, плюхнулся обратно в тарелку. – Эээ… что?
– Умер твой отец. Твой родной отец, с которым мы развелись, когда ты был маленьким. Я положил вилку на стол.
Клянусь, в тот миг я не ощутил всей остроты момента. Мой неведомый папа давно не являлся для меня чем-то одушевленным. В моем сердце существовал, скорее, придуманный образ… но вот поди ж ты, он, оказывается, где-то и как-то жил, а теперь еще и умер.
– И что? – спросил я наконец.
– Он оставил наследство. Нам с тобой. Судя по всему, серьезное, поэтому нам надо срочно ехать. – Куда?!
Мама оглядела кухню. Она смахивала на человека, которому требуется догон.
– В Москву.
Июль 2014
Продолжение читайте в романе «Томка вне зоны доступа»