Решение свое Катенька изложила Роме, и тот с пониманием ее жертвенность одобрил. Теперь, довольная устройством дела и соблюденным порядком вещей, она ехала на встречу с Настей, чтобы составить список необходимых покупок в дорогу и безотлагательно эти покупки совершить.
По предварительным соображениям список выходил большой. Хорошо, хоть часть вещей, необходимых в кочевом обиходе, оказалась в наличии и под рукой. Скажем, двухместная палатка (без палаток – никак) была у Тарарама. Ее Катенька решила уступить Насте с Егором, потому что у своих родителей собиралась взять отличную трехместную палатку с тентом, переходящим в полог, в которой им с Ромой, конечно же, будет удобнее. “Тарарамушка, милый…” Кроме того, у Ромы с давних времен, как отцовское наследство (отец его был заядлым рыбаком, читавшим на ночь сыну Сабанеева), завалялись покрытые несмываемой копотью котелок, чайник и железная тренога, раскладывающаяся над костром, а также зверского вида нож в чехле, саперная лопатка, топорик и спальник на гагачьем пуху. Еще один спальник нашелся у Егора. Что-то по мелочи, вроде спичек, консервного ножа, разделочной доски или фонарика, можно было захватить из дома. И это все. Остальное требовалось добыть. А именно: еще два спальника, два широких надувных матраса и насос к ним, решетку для приготовления чего угодно на углях, складные стол и стульчики, одноразовую посуду, бумажные салфетки, ну и, разумеется, продукты. Собственно, именно продукты и требовали согласованного списка, поскольку прочее легко вмещалось в голове. С одной стороны – просто, с другой – серьезное дело, требующее хозяйственной сметки и знания мелочей полевого быта. Ко всему про стол со стульчиками Роме и Егору лучше было не говорить, чтобы не засмеяли. Хотя смешного что тут? Зачем играть в спартанцев, когда можно бросить все нужные штуки в багажник и хлопот не знать? Одно дело – излишество, другое – разумная практичность. Путать эти вещи вредно. Иначе нужно брать в руки посох, класть в котомку краюху и черепок, чтобы было чем взять воду из ключа, и ночевать, укрывшись лапником, на сене.
Ехать решили недели на две. С учетом приобретения вещей для обустройства дикой жизни, трат на бензин и насущную пищу денег требовалось порядком, хотя если разбить на всех… Посчитали складчину, по сколько с носа, вышло – реально. Это чтобы не экономить, но и не понтить. Катенька, Тарарам и Настя такие деньги поднимали легко. Егор позвонил отцу, продал пару книжек, где-то одолжил и поднял тоже. А если бы не поднял, то и Катенька, и Тарарам, и Настя без разговора в общий котел вложились за него – или они не банда?
Только позавчера договорились о поездке (Егор позвонил от Ромы и предложил родившийся у Тарарама план – под солнцем августа всем вместе прокатиться по стране), а сегодня Катенька с Настей уже разбирали на Кронверкском дорожные покупки и валялись на широком, поверху нежно ворсистом, на пробу надутом матрасе. Когда, наконец, принялись сортировать и укладывать продукты, у Насти запела мобилка. По разговору Катенька поняла – Егор. Настя призналась, что они на Кронверкском, и протянула трубку Катеньке.
– Привет, – сказал Егор. – Помнится, ты говорила, что у твоего отца рабочую почту заспамили и ему реклама “Незабудки” прет. Ну с прочей хряпой вместе. Так?
Катенька припомнила, что да, было дело.
– Адрес менял? Фильтры ставил?
Катенька не знала. И отца не спросить – на работе. С другой стороны, она слышала, как он жаловался кому-то по телефону, что, мол, сисадмин греет жопу в Хорватии, а в сервере уже ужи завелись.
– В его рабочую почту залезть сможешь? – спросил Егор.
Катенька могла. Но так удивилась вопросу, что даже не узнала: на фиг?
– Я подъеду скоро, – пообещал Егор. – Бутерброд дашь?
Катенька пообещала тоже.
Минут через десять Егор уже звонил в дверь. Катенька и Настя вместе пошли открывать.
Прямо из прихожей отправились в отцовский кабинет. Катенька включила ноутбук, потыкала клавиши и зашла в почту (рабочий адрес был зарегистрирован на служебном сервере, но сисадмин вывел на него и домашний комп отца). Егор просмотрел принятые сообщения под сегодняшним и вчерашним числом – их оказалось не больше десятка, и все явно не рекламного характера.
– Черт! – сказал Егор.
Настя поинтересовалась, что он ищет.
– Мусор! – отрезал Егор.
Катенька предположила, что отец, просматривая почту, просто удалил спам в корзину.
Открыли корзину – точно. Вся папка была забита мусором самого невероятного содержания – от сообщений о предстоящих концертах поп-див с обещанным полетом на метле до предложений гарантированного увеличения пениса до размеров фаллоса. Наконец во вчерашнем спаме Егор отыскал рекламу цветочного треста “Незабудка”.
– Вот, – взволнованно сообщил он. – Кажется, здесь “Незабудка” извещает нас о рождении нового мира.
В тексте, однако, говорилось о доставках букетов и корзин, оформлении свадеб и банкетов, цветниках на крышах и методе контейнерного озеленения. Катенька и Настя шутку не поняли и с вопросом посмотрели на Егора.
– Да не здесь, – сказал он. – Под скрепкой.
В аттачменте, где заинтересованные лица могли найти развернутую информацию о любезных услугах цветочного треста, была вложена восьмистраничная речь Тарарама – весть о новом законе, нанизанном на стержень общего долга, первый и главный документ нового мира.
– Роме позавчера надо было проплаченную рекламу “Незабудки” в спам-контору сбросить, – пояснил Егор. – В качестве, так сказать, последнего задания и лебединой песни. Мы на кухне сидели, он комп притащил, а тут у него в комнате телефон бренькнул. Он вышел. А у меня на флэшке с собой как раз эта скрижаль была. Ну я файл вложения и заменил.
– То есть Тарарам об этом не знает? – нахмурилась Настя.
– Ни-ни, – засмеялся Егор. – Сюрпрайз!
– Дурак! – Настя не скрывала досаду. – Ты же в помои жемчуг выплеснул.
– Наряди свинью в серьги, а она – в навоз, – сурово подтвердила Катенька. – Еще бутерброд просит…
Улыбка сползла с лица Егора. С этого угла он на дело не смотрел. Черт возьми – что за хмельное шутовство… Катеньке стало жалко Егора – такой искренней и отчаянной была его беда.
– Ладно, – сказала Катенька, выходя из программы и выключая ноутбук. – Пойдем барахло укладывать.
В коридоре Егор обрел дар речи и попытался вину загладить:
– Тарарам просил закон в какую-нибудь актуальную полемику воткнуть, какая в блогах подвернется. Так я вчера воткнул. Сегодня утром посмотрел – вся Сеть гудит, как улей. – В дверях Катенькиной комнаты он замер – двуспальный надувной матрас на полу был весь завален провиантом. – Да нам этого добра до второго пришествия хва… – и тут, пораженный, осекся.
Катеньку тоже вдруг пробила небольшая молния, томным, щемящим ознобом пробежавшая вдоль позвоночника. “Тарарамушка, – немо ахнула она, – милый…”
Глава 11. Зиму везут
1Выплывшая из мойки “маздочка” влажно сияла, как облизанный леденец. “Точно соплями намазанная”, – осудил Тарарам. Он не стал перед дорогой наводить никчемный лоск, сохранив на “самурайке” умеренный, сизоватый и бархатистый, налет городской пыли, – Рома справедливо считал, что машина создана для человека, а не наоборот, и раз это так, то устройство железяки, конечно, надо содержать в порядке и не марать сиденья соусом от шавермы, но при этом ей все же следует иметь такой вид, который не оскорбляет чувства соотечественников. “Толковые люди в России всегда это понимали, – задумался о преемственности Тарарам. – Ершовский конек-горбунок – вот образец необходимой достаточности: и нa небо заскочит, и уздечку с седлом из ценных пород пластмассы не просит”.
Разделились по гендерному признаку: Настя – с Катенькой, Егор – штурманом на “самурае”. Так, подумалось, сподручней будет испытывать дикое счастье одоления пространства вдаль и вширь.
После мойки заехали в “Ленту” на Обводном – купить пару фляг воды, приличный атлас дорог и водку, которую девицы в свой список вероломно не включили. Полиэтиленовый мешок с двумя бутылками водки, брошенный на заднее сиденье “самурайки” к палаткам и спальным мешкам, долго шуршал и похрустывал, укладываясь, будто недовольный позой и небрежным обращением. Дальше путь лежал по Боровой, на Витебский и на московскую трассу.
Для начала решили поколесить по Валдаю, где, как оказалось, прежде никому бывать не доводилось. Кроме Егора, который лет десять назад гостил на даче у дальней родни в деревеньке Теребень. Помнить толком он ничего не помнил, помимо встречи с лисой на проселочной дороге, гигантских, в три охвата, елей, чудесной бабочки медведицы с багряными, в черных горошинах, крыльями и восхищенных возгласов никогда не бывавшего в Швейцарии отца: “Швейцария! Чистая Швейцария!” Решили – надо посмотреть. Ну а оттуда, если Господь попустит, – через пригоже раскинувшийся по берегам Тверцы и сияющий куполами над монастырскими стенами Торжок на Ржев и Вязьму… Далее из смирения планов не строили – местные духи сами подскажут вернейшие пути.
– Удивительно, какая я дура, – сказала Катенька, извлекая заправочный пистолет из горловины бензобака. – Все ждала и ждала, когда же начнется моя жизнь. Моя, собственная жизнь… Так ждала, что пропустила и не заметила.
– Что не заметила? – Настя поморщилась, будто произнесенные слова поцарапали ей горло, хотя на самом деле она была раздражена назойливо щекотавшим ей нос, призрачно дрожащим в воздухе и потому видным завитком бензинового пара.
– Не заметила, что уже живу ею. Живу, и жизнь моя полна чудес. – В подтверждение сказанного Катенька в театральном удивлении похлопала ресницами. – Знаешь, свои придумки, чтобы не забыть, Тарарам записывает на ладони. Такая привычка. Ну вот… Есть люди, читающие по руке судьбу, а я по Роминой руке читаю его мысли.
Деревья вокруг были зелены той яркой зеленью, которая на севере и в августе выглядит сочно, молодо, неугомонно. Растительная жизнь просто не успевала здесь устать и состариться, оставаясь юной до самой смерти, как молочный зуб. Даже сейчас, когда небо незаметно затянула хмарь, прыснувший с белесых небес мелкий дождик веял не унынием и скукой, а свободой, свежестью и чистотой.
– Я ошибался, – сказал Тарарам, выруливая с бензоколонки. – Душ Ставрогина – это не привет с той стороны.
– Как догадался? – Егор сосредоточенно листал дорожный атлас.
– Мне голос был. В виде озарения и ниспослания верного знания. – По тону сказанного Егор не понял, шутит Рома или нет. – Душ Ставрогина – это зародыш нового мира. Того, который не продут еще сквозняками ветра перемен до хронического насморка. Он – оживающий сон земли. – Тарарам широко взмахнул рукой. – Нам щедро даруется новый эдем. Это, дружок, и есть спасательная капсула, в которую надо пересесть. Дверь в нее. Нужно отважно ступить за порог, уйти в первозданные дали и помочить пятки в море. Новый эдем надо потихоньку населить, а то там некому стрелять лося в двенадцатый позвонок. Собственно говоря, этот элизиум уже принял нас, поскольку сам определяет, кого отвергнуть, а кому открыться. Еще немного, и миры поменяются местами – этот станет призраком, а тот, девственный, воплотится. И тогда – гудбай, господа. Закрытие Америки. Тогда – гуляй, Вася, ешь опилки.
На мойке строго договорились, что Тарарам идет лидером, а Катенька – за ним. Во-первых, “самурай” на трассе – совсем не чемпион (это он по пашне, там, где танки вязнут, скачет зайцем, а по шоссе – сто тридцать, и край), поэтому, если Катенька на дороге забудется и педаль притопит, Рома за ней может и не угнаться. А во-вторых, Тарарам намекнул, что вооружен супротив пасущейся на асфальте продажной сволочи в погонах, так что удар из засады готов принять на себя. В случае же необходимости штурманы осуществляют мобильную связь. Катенька, отчаянно решившая идти в фарватере судьбы своего мужчины, не возражала.
Распогодилось так же внезапно, как недавно засмурнело. Дождь, не успев начаться, кончился, хмарь развеялась, и мокрая зелень на предполуденном солнце сделалась еще ярче. Мелкие капли на лобовом стекле в два взмаха стерли щетки дворников. Асфальт даже не промочило.
Словом, тронулись. Рванули вон из города, накрытого незримым раскаленным куполом, трепещущим полем, звонким контуром безумия, растревоженной и клубящейся сферой Вернадского, – из города, насмерть опоенного великой симфонией конца. Гениальной и страшной симфонией. Ее сочинил тот, чья музыка разбивает сердца. Где найти ему благодарного слушателя?
Сфера трепетала, гудела, бродила в сложном движении, как рой над маткой. Закон явился, был брошен в котел вселенской переплавки, вступил в реакцию, исторг из клокочущих недр смерчи и огненные протуберанцы. Музыка смерти колыхнулась, вздрогнула, готовая вдребезги рассыпаться на тысячу звонких нот.
Словом, отправились. Едва успели. Потому что следом, пуская слюни с языка, уже бежали псы расплаты.
2
Неприятности начались сразу за Любанью.
Черный, глухо тонированный “лексус” с индульгенцией-триколором за лобовым стеклом так некрасиво, по-хамски подрезал Катенькину “мазду”, что Катенька, ударив по тормозам, едва успела уйти на обочину, при этом чудом удержав машину от прыжка в заросший могучим борщевиком кювет. “лексус”, обойдя следом и “самурая”, как ни в чем не бывало умчался вдаль и скрылся за маячившей в перспективе трассы фурой. Катеньке не часто подмигивала смерть, поэтому она, бледная, оцепеневшая, с разом похолодевшей в жилах кровью, некоторое время отходила от происшествия в замершей на обочине машине. Тарарам, не поняв толком, что случилось, тоже съехал на обочину и сдал задним ходом к “мазде”.
– Он нас чуть не убил! – потрясенно повторяла Катенька. – Он чуть не убил нас!
– Сука! – лаконично подтвердила Настя.
Рома попросил рассказать, что стряслось. Катенька не могла. Рассказала Настя.
– Разлучить нас хотел, тварь нехорошая, – извлек смысл Тарарам. Конечно, ко второму пришествию он не имел никакого отношения, но чувствовал вещи глубоко и тонко. – Не нравится ему, когда людей ведет любовь…
В Сябреницах, немного не доезжая Чудова, известного на всю страну крупным спичечным производством, “самурая” остановил взмахом полосатого скипетра притаившийся за кустом отцветшей сирени дорожный башибузук. Рома превысил всего ничего – километров на десять-пятнадцать, – поэтому в сердцах обложил крохобора, пока тот вразвалочку шел к согрешившему “японцу”. Приложив ладонь к брусничному околышу, инспектор предъявил на обозрение экран своей скоростемерки и пригласил Тарарама на разговор к офицеру в стоящую под кустом патрульную машину.
Спустя немного времени Рома вернулся.
– Сколько? – Егор ожидал конца сделки в “самурае”.
– Забудь, – махнул рукой Тарарам. – На этот случай у меня фантики есть.
И он поведал историю, как однажды девушка Даша – способный график мухинской школы, – поспорив в запале с каким-то мелким провокатором, нарисовала приличное количество довольно достоверных денег. Внимательного изучения фальшивки не выдерживали, но на скорый взгляд сомнений не вызывали. Спор был выигран. Доказав высокий профессиональный уровень, Даша собиралась подделки сжечь, но Тарарам придумал цветным бумажкам правильное применение.
– Эти фарисеи при тебе деньги в руки не берут, подставы боятся. Играют в честных – сперва судом постращают или прав лишением, а после нехотя так, будто одолжение тебе великое делают, соглашаются: мол, бакшиш по таксе положите вот сюда и больше не грешите. – Рома махнул рукой Катеньке, съехавшей на обочину позади засады, чтобы пристраивалась за ним. – Так что, когда дело вскроется, поди докопайся, от кого фантик получил. Я, спасибо Даше, уже четвертый год им эту липу впариваю.
В Трегубове, бессмысленно махая крыльями, под колеса “самурая” бросилась заполошная курица. Объехать сигающую из стороны в сторону дуру было невозможно. Глухой удар в бампер – и пыльная белая тушка отлетела в канаву. Два мужика на завалинке оживленно следили за событием и наконец расхохотались, тыча пальцами в оставленную им добычу. Такого здесь произойти никак не могло – трасса была тяжелая, и местные курицы в своем коллективном бессознательном выработали строгое табу на подобные вылазки. И тем не менее… Трубка у Егора запела “Славься…” Настя поздравила с удачной охотой.
На подъезде к Новгороду дозаправились и договорились в первой же встреченной на пути приличной закусочной пообедать. Когда вновь выехали на шоссе, Катенька взглянула на указатель уровня топлива и поняла, что колонка-автомат не долила ей как минимум литров восемь. Катенька таких вещей не любила, но срывать досаду было не на ком, так что пришлось весь негатив похоронить в себе, а это вредно. Тарарам на своем агрегате тоже заметил недолив и подумал, что, пожалуй, за всю жизнь впервые сталкивается с такой последовательной чередой мелких гадостей. Не в его характере было придавать им значение, но выглядело все уж как-то слишком нарочито. Напрашивались подозрения на скверный знак и выбравшую их в игрушки чью-то злую волю.
Придорожное кафе “Как у мамы”, пустое, с прохладным бетонным полом и сдвоенной будкой клозета во дворе, предложило холодный борщ, пирожки с рыбой и зразы. Еда оказалась вполне приличной, хотя мама, конечно же, денег с чад своих брать бы не стала. Впрочем, в своем компоте из вишни Егор обнаружил желудь. Чего-то ж все-таки это стоило.
– Надо было в Трегубове остановиться и курицу забрать, – сказала хозяйственная Катенька. – Все, что на дороге, принадлежит дороге. Ну и в каком-то смысле нам.
– Получается, что и мы принадлежим дороге, – продолжил мысль Егор. – И в каком-то смысле тем, кто на ней царит.
Вскоре, ведомые обжитой асфальтовой стезей, они пожалели, что поспешили с обедом: в поселке Крестцы по обе стороны шоссе за импровизированными прилавками стояли бойкие приветливые бабы, торгующие чаем из дымящих самоваров и румяными домашними пирожками. Картина выглядела очень аппетитно – поселок жил дорожным промыслом, и конкурентная борьба заставляла стряпух фантазировать. Не сговариваясь, путники проводили дымы сияющих серебряными боками самоваров вздохом.