– Если бы мы выпили эту дрянь, наверняка вернулись бы на Лансароте писаными красавцами… – пробормотал один из них. – Только мертвыми.
Как только утлое суденышко отчалило, чтобы исчезнуть из вида в восточном направлении, оставшиеся на берегу вновь испытали тоскливое чувство, что их бросили на произвол судьбы на самом краю света. Разница, однако, заключалась в том, что теперь они сознавали, что им предстоит столкнуться не с враждебными, как предполагалось, обитателями сурового острова, а с гораздо более конкретной и ужасной опасностью: последний из их родников постепенно иссякал.
Они сели и стали смотреть, как струйка воды, от которой зависело их существование, с каждым часом становилась тоньше, в то время как кувшин, в котором они пытались ее сохранить, звучал, будто пустой. И вот в какой-то момент наступила тоскливая тишина, прелюдия самого большого из всех несчастий.
Пришло время обрушить проклятия на голову зарвавшегося капитана, который пустил под откос их жизни, смешав их с мочой.
С соседних склонов за ними наблюдали островитяне.
Как и говорил Акомар, те словно ждали, когда пришельцы в конце концов выроют себе могилу, а значит, предположение о том, что с водой у них все обстоит не так плохо, как у испанцев, оказалось верным. Конечно, они потеряли свои урожаи: посадки сожгло солнце. Пришлось зарезать часть скота и засолить мясо, но делали они это очень тщательно и выборочно, желая создать лучшие условия для особей с наибольшей способностью к производству потомства. Отобранных животных отвели на самые вершины, чтобы они пробавлялись скудным подножным кормом и не страдали от жары; недостатка в воде они, по-видимому, не испытывали. А прочих камнями загнали в нижние участки, где им перерезали горло, пока они не успели испустить последний вздох.
У туземцев явно был накоплен огромный опыт разумного использования всего того, без чего просто невозможно выжить. Понятно, что за столько поколений – несть им числа – они научились приспосабливаться к перепадам настроения здешней до крайности капризной природы.
А тут вдруг прибыли издалека какие-то сомнительные персоны, которые взяли и создали им лишние проблемы. Вот поэтому они, судя по всему, и заняли мудрую позицию, терпеливо выжидая, когда столь нежеланные гости раз и навсегда исчезнут с лица земли.
Кто не способен бережно относиться к их острову, не заслуживает того, чтобы жить на нем.
* * *– Я начинаю понимать, почему ты ими так восхищаешься.
– Много же времени тебе для этого понадобилось. Они встали поздно, поскольку накануне проговорили чуть ли не до рассвета, а теперь поглощали обильный завтрак, приготовленный неутомимой Файной, здесь было и молоко, надоенное с первым лучом солнца, и свежемолотый гофио.
– Мне понадобилось меньше суток, приблизительно столько времени, сколько я здесь нахожусь, – внес уточнение монсеньор Касорла. – Хотя за это время ты наговорил больше, чем за все те годы, что я с тобой знаком, а их немало. И что же, туземцы действительно располагали достаточным количеством воды не только для себя, но также для того, чтобы выжила часть их скота?
– Получалось, что так, и это привело к тому, что проблем стало еще больше, поскольку капитан организовал отряды, поставив перед ними задачу перевернуть на острове хоть все камни, но выяснить, как же, черт побери, удается раздобыть воду тем, кого он по-прежнему считал «чистыми дикарями». – Генерал налил молока, добавил гофио и немного меда в мешочек из кроличьей шкуры и начал не спеша месить тесто, словно это спокойное занятие приносило ему особое удовлетворение. – Кастаньос пришел к выводу, что водонакопители должны были находиться на дне некоторых пещер: на склонах гор открывались входы в них, – поскольку, на его взгляд, они образовались в период дождей… – Он несколько раз кивнул головой, прежде чем добавить: – Если честно, я тоже был уверен, что так оно и было – что островитяне использовали то, что здесь называют «водные галереи»: до них можно добраться, буря склоны Тейде. Они возникают, когда зимние снега просачиваются сквозь проницаемые почвы, но задерживаются в каменном слое, через который им не удается пробиться.
– Я слышал об этом и, признаюсь, тоже первым делом о них подумал.
– Вот поэтому солдаты проникли в бесчисленное множество гротов, но ничего не нашли, пока наконец практически по чистой случайности не обнаружили одну пещеру, вход в которую был завален огромными камнями. На одном из них был высечен символ богини Танит: круг, пересеченный горизонтальной линией, который как бы удерживается в равновесии на треугольнике, хотя иногда треугольник может быть заменен трапецией.
– Разреши мне хотя бы раз блеснуть знаниями… – взмолился прелат. – Если не ошибаюсь, Танит – это богиня-покровительница Карфагена, ипостась финикийской Астарты, почитаемая берберами и даже обитателями Ибицы. – Он сделал короткую паузу, а затем не без гордости добавил: – И если мне не изменяет память, ей начали поклоняться за пять столетий до Христа.
– Меня радует, что ты разбираешься в том, о чем я тебе рассказываю. Как мне удалось выяснить, Танит являлась божеством, от которого зависели природные циклы и плодородие земли, но также плодовитость животных и людей, и ее власть распространялась и на недра, то есть преисподнюю, на здоровье и на смерть… – Хозяин дома, продолжая месить гофио, заключил: – Что подтолкнуло капитана к мысли о том, что в этой глубокой пещере островитяне прячут свои водосборники.
– А разве тебе не пришло бы в голову то же самое?
– Конечно, особенно в тот момент, когда три человека собрались туда войти и старый Тенаро сказал им, чтобы они этого не делали, потому что, мол, это «проклятая пещера, из которой никто никогда не возвращался».
– Однако они не поверили…
– Не то слово. Выставили его оттуда взашей, а капрал с двумя солдатами, взяв с собой факелы, отправились внутрь; на самом деле это была не пещера, а скорее лавовый канал.
– Вот тут ты меня подловил! – неохотно признался арагонец, который до этого момента испытывал довольство собой: вон сколько всего ему известно о богине Танит. – Что это еще за «лавовый канал»?
– Он образуется во время извержения вулкана, когда кипящая лава устремляется вниз по склону. Сверху при соприкосновении с воздухом она остывает, а нижние слои продолжают стекать в море, оставляя после себя что-то вроде гигантской сети туннелей, порой протяженностью несколько километров. Со временем сверху накапливается земля, и какой-нибудь из них может засыпать, но другие, как в данном случае, выдерживают давление и остаются невредимыми.
– С тобой я всегда узнаю что-то новое, а эта тема меня особенно интересует. Только перестань мять этот треклятый мешок, ты заставляешь меня нервничать.
Собеседник с улыбкой повиновался и стал с видимым удовольствием понемногу откусывать от колобка, слепленного из массы, напоминавшей малоаппетитную коричневую замазку.
– Хочешь немного?.. – предложил он.
– Лучше умереть.
– Очень вкусно. Это Гарса показала мне, как добиться нужной густоты и вкуса.
– После того что ты мне рассказал, я испытываю огромное восхищение перед этой красивой, умной и решительной женщиной, однако, если ты не против, в кулинарных темах я отдам предпочтение Файне. Что же случилось с солдатами?
– Они так и не вернулись обратно. Ни они, ни двое других, которых на следующий день отправили на поиски; капитан выбрал их среди бывших заключенных, которым предоставили свободу в обмен на службу в армии. Вероятно, он решил, что, если кому-то еще суждено погибнуть, пусть это будут преступники.
– А почему они тоже не вернулись?
– В тот момент я не мог найти какого-либо объяснения, поскольку даже островитяне не знали, в чем дело. Однако спустя годы выяснилось, что в лавовом туннеле скапливались газы почти на уровне земли. Они не воспламенялись и не имели никакого запаха, поэтому тот, кто продвигался по туннелю, ничего не чувствовал до тех пор, пока не становилось слишком поздно – человек терял сознание. Старик Тенаро был прав: из этой пещеры никто не возвращался.
– Так поэтому в качестве предупреждения об опасности на входном камне вырезали символ богини Танит?
– Может быть! Гарса рассказала мне, что на острове имеется еще несколько подобных символов, однако, по словам ее бабки, «они появились до прибытия первых людей». Думаю, их оставили финикийцы, когда приплыли туда в поисках орхила, то есть, вероятно, еще до того как завезли рабов.
Монсеньор Касорла отодвинул тарелку в сторону, долгое время сидел в задумчивости, несколько раз подряд тряхнул головой, будто хотел показать, что услышанное произвело на него неизгладимое впечатление, и спросил, словно обращаясь к себе самому и не надеясь получить ответ:
– То есть две тысячи лет назад эти шельмецы финикийцы уже знали, что на острове, расположенном на краю света, существует проклятая пещера? Вот продувные бестии!
– Что за манера выражаться, Алехандро!.. Да еще в присутствии дамы.
Старая Файна в замешательстве невольно огляделась по сторонам и пожала плечами, как бы давая понять, что хозяин повредился рассудком.
– Про даму – это обо мне? – поинтересовалась она.
– А что, разве здесь есть другая?
– А ну вас!
Она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, и прелат рассмеялся:
– Тебе следовало бы вести себя осторожнее и не задевать ее, а то гляди, как бы не плюнула тебе в суп. Моя кухарка обычно так и поступает.
– Файна на такое неспособна… – Генерал вновь откусил от своего колобка-гофио, а затем добавил: – Надеюсь… Как думаешь, сможешь продержаться в седле пару часов? Мне хотелось бы отвезти тебя в одно необычное место.
– С учетом того, что я растолстел, держаться придется лошади.
* * *Было известно, что островитяне собирают воду в так называемые эрэ. Эти водосборники представляли собой не что иное, как углубления в водонепроницаемой почве у подножия склона, предварительно очищенного от камней и растительности, чтобы ничего не мешало дождевым потокам скатываться вниз. Однако в середине августа испанцы, чьи скудные запасы воды стремительно подходили к концу, как ни пытались, не сумели обнаружить ни одного из таких вот эрэ.
Тем не менее каждое утро Гарса появлялась с небольшим бурдюком, чтобы утолить жажду своего мужа, Бруно Сёднигусто и Амансио Ареса, пока однажды лейтенант не отказался пить: он чувствовал себя преступником, поскольку в лагере соотечественники начали испытывать серьезные трудности из-за нехватки столь необходимого для жизни вещества.
– Я знаю, что они наломали достаточно дров… – сказал он. – Но ведь это не дает твоим людям права вести себя так бесчувственно: они спокойно смотрят, как умирают эти парни, и в то же время не дают подохнуть скотине.
– Если бы скотина подохла, мы все – мужчины, женщины и дети – не сегодня завтра погибли бы, – невозмутимо ответила девушка. – А если бы мы начали снабжать водой испанцев – каждый из них потребляет, сколько четверо наших, – скоро вообще никому не хватило бы.
– И вы дадите им погибнуть?
– Это зависит только от Бога.
– Не думаю, что Бог каким-то чудом обеспечивает вас водой, – уверенно заметил Гонсало Баэса. – Откуда вы ее берете?
– Ты же знаешь, что я люблю тебя больше жизни, и, если бы с тобой что-то случилось, я бы предпочла перестать дышать, но этого я тебе сказать не могу, – твердо, хотя и не резко, прозвучало в ответ. – Я, не колеблясь ни минуты, отдала бы за тебя жизнь, и единственное, о чем я тебя прошу, – не вынуждай меня выбирать между остальными испанцами и моим народом.
– Я никогда не стал бы этого делать.
– Тогда убеди своего неразумного капитана покинуть остров.
– Как? – поинтересовался лейтенант, который безуспешно ломал голову над поистине неразрешимой проблемой. – Корабль со сменным гарнизоном прибудет лишь через несколько месяцев.
– Не знаю, – ответила девушка. – Однако, если бы Кастаньос со своими сержантами покинул остров, вполне возможно (я в этом не вполне уверена), что мне удалось бы убедить Бенейгана помочь остальным твоим людям продержаться какое-то время.
– Сколько времени?
– Этого я тоже не знаю, но если бы людям, которые создали здесь такую невыносимую обстановку, удалось добраться на лодке до Гомеры, они могли бы вернуться с помощью. Рыбаки на севере видели три больших корабля, которые туда направлялись.
– Что это были за корабли?
– Громадные, с большими белыми парусами.
– На Гомере есть испанцы, – нехотя был вынужден согласиться Гонсало Баэса. – И насколько я понял, на этом острове почти никогда не бывает проблем с водой, но сомневаюсь, чтобы Кастаньос, зная об опасностях, с которыми ему пришлось бы столкнуться, на это согласился.
– Большей опасности он подвергается – и худшей смерти, – оставаясь здесь.
– Даже в этом случае он предпочел бы отправить других.
– Так не пойдет. Заставь его!
– Ты что, сошла с ума?
– Разве это безумие – попытаться спасти отца моего ребенка и дать шанс на спасение нескольким парням, обреченным на самую страшную из смертей? – спросила несчастная девушка; было заметно, что она действительно удручена. – Ни Бенейган, ни Тенаро, ни самая сердобольная старушка не дадут им ни капли воды, пока капитан остается на острове.
Она была права, и ее супругу это было известно: для туземцев Кастаньос явился своего рода воплощением того самого кровожадного Ласаро, жестокого наемника на службе у норманнов, причинившего столько вреда их предкам; алчность, безрассудство и самонадеянность капитана принесли им несчастья, смерть и разрушение. Поэтому, естественно, они не были настроены выказывать какое-либо сочувствие ни ему, ни его людям, считая, что однажды те могут вновь приняться за старое.
Антекерец понимал, что капитан все еще остается его командиром, тем не менее придется-таки выбирать между возможной гибелью в море нескольких нежелательных личностей и верной смертью на суше многих невинных людей, в том числе бедняги монаха.
Случаются такие ситуации, в которых не хотелось бы оказаться никому, вот это был как раз тот случай. Ведь какое бы решение он ни принял, все равно будет считаться предателем: либо придется нарушить присягу, либо предать тех, кто оказался на краю гибели, потому что в нужный момент ему недостало мужества выступить против командира, не оправдавшего своего звания.
Гарса, похоже, поняла, что ее измученному супругу надо все обдумать, поэтому она оставила его наедине со своими мыслями в скудной тени куста, уже сбросившего все свои листья. И тут точно из-под земли вырос тот, кто теперь полностью оправдывал свое прозвище, поскольку исхудал и загорел до такой степени, что стал смахивать на ходячие мощи.
– Черт тебя побери, Ящерица! – сердито воскликнул его командир. – Как же ты меня напугал!
– Сожалею, мой лейтенант, но ради вашей матери, если она еще жива, умоляю, дайте немного воды.
– Разве не ты хвастал, что грабитель с большой дороги способен выжить где угодно? – поддел его лейтенант, пренебрегая вежливостью. – Сдается мне, что тебя надолго не хватит.
– Так то ж была Сьерра-Морена, а не это пекло, где от солнца в голове все плавится.
– И то правда: жарища, да еще столько камней из черной лавы – наши головы, можно сказать, сунули в топку. – Гонсало Баэса окинул его долгим взглядом, в котором угадывалось сострадание: парню явно пришлось несладко, – однако все же отрицательно покачал головой: – Мне жаль, но у меня тоже нет воды.
– У твоей жены есть.
– Самый минимум, только для своей семьи. Пойми, не могу же я просить, чтобы она отняла воду у родных и отдала ее дезертиру.
Бывший грабитель с большой дороги, похоже, согласился со справедливым замечанием лейтенанта, попытался облизнуть растрескавшиеся губы, а затем сказал:
– Предлагаю вам соглашение: если вы раздобудете мне кувшин воды, я вам скажу, где берут воду островитяне.
– Я весь во внимании.
– Сначала вода.
– Сначала твоя история, и если я в нее поверю, то достану тебе кувшин воды, даю слово.
Парень обдумал ответ, понял, вероятно, что молчание ничего не даст, и наконец сказал, пожав плечами:
– Согласен! Хотя язык у меня стал суше, чем сердце капитана Кастаньоса, поэтому не знаю, дойду ли до конца. – Он перевел дыхание, прежде чем добавить: – На восточном берегу – там, где скалы обрываются в море почти отвесно, – существует каменистый пляж, на который ведет такая тропинке, что просто дух захватывает, а эти бестии островитяне снуют туда и обратно, будто это столбовая дорога. Как мне удалось узнать, источник называют «ико́та», что на их языке значит что-то вроде «выброс воды», хотя подобраться к чертовой струе можно только во время отлива.
– Я тебе не верю!
– Ваше право, но это правда, – ответил Ящерица, целуя ноготь мизинца. – Клянусь вам! Однажды я увидел издали десятка два женщин, которые спускались по скале с пустыми бурдюками, а возвращались с наполненными. Поэтому я сказал себе: если им нужна соленая вода, есть и более доступные места, где можно ее набрать. Я спрятался наверху и заметил, что в течение дня они только тем и занимались, что ловили рыбу или купались нагишом, но как только вода спала, отправились наполнять свои бурдюки под струей, которая била из отверстия в скале и до того момента не была видна.
– Это самая невероятная история, которую мне когда-либо приходилось слышать.
– Надо думать! Однако меня мучила жажда, поэтому как-то раз в полнолуние я решил спуститься, рискуя сломать себе шею, подождал, пока море отступит, и действительно – из отверстия в скале бил родник, который, вероятно, берет начало на одной из главных вершин острова, поскольку находится как раз у подножия. Я напился вдоволь. Однако вода была слишком соленой, поэтому на ней, как мне кажется, можно продержаться от силы неделю.