– Они больше не захотят никого смотреть, кроме Тайсона. Он переступит границы. Он войдет в пантеон великих боксеров наряду с Джоном Л. Салливаном, Джо Луисом, Бенни Леонардом, Джо Гансом и остальными. Тайсон станет блистательным боксером.
Я рассказывал себе о себе самом в третьем лице.
Когда я сошел с поезда и взял такси до дома Каса, я накрутил себя до предела. Мир скоро увидит боксера, подобного которому он никогда прежде еще не видел. Я собирался переступить границы. Хотя это звучит высокомерно, но я вполне здраво представлял свои перспективы в качестве боксера. Я знал, что ничто не могло остановить меня и что я стану чемпионом, так же твердо, как то, что после четверга настанет пятница.
В течение следующих шести лет я не проиграл ни одного боя.
Глава 4
Нельзя утверждать, что после двух поражений от Тиллмана на меня слишком уж зарились в мире бокса. Кас предполагал, что я выиграю на Олимпиаде золотую медаль и начну свою профессиональную карьеру с выгодного контракта с телевидением. Но из этого ничего не получилось. Профессиональные промоутеры не были заинтересованы во мне. Никто в мире бокса по-настоящему не верил в созданный Касом стиль боксирования «пикабу». И многие полагали, что я был недостаточно высоким, чтобы успешно выступать в тяжелом весе.
Думаю, все эти разговоры доходили до Каса. Однажды вечером я выносил мусор, а Кас прибирался на кухне.
– Хотел бы я, чтобы у тебя было тело, как у Майка Уивера[61] или Кена Нортона[62], – сказал он неожиданно. – В этом случае ты выглядел бы очень устрашающе. Ты бы производил зловещее впечатление. У них нет темперамента, но зато есть телосложение, которое устрашает. Ты мог бы парализовать других боксеров одним своим видом.
У меня сдавило горло. И по сей день, когда я рассказываю эту историю, я начинаю задыхаться. Я обиделся и почувствовал себя задетым, но ничего не сказал Касу, потому что тогда бы он ответил: «О-о, ты плачешь? Ты что, маленький ребенок? Как ты собираешься проводить важные бои, если у тебя нет эмоциональной выдержки?»
Каждый раз, когда я проявлял свои эмоции, он презирал это, поэтому я сдержал слезы.
– Не волнуйся, Кас, – я придал своему голосу высокомерный тон. – Ты увидишь: придет день, и весь мир будет бояться меня. От одного только упоминания моего имени кровь будет стыть у них в жилах.
В этот день я превратился в «Железного Майка», я на все сто процентов стал этим парнем. Хотя до этого я и выигрывал почти каждый бой эффектным образом, эмоционально я еще не полностью превращался в зверя, как того хотел от меня Кас. После разговора о том, что я слишком низкорослый, я стал этим зверем. Я даже начал фантазировать на тему о том, что, если бы я на самом деле убил кого-нибудь на ринге, это, безусловно, смогло бы всех устрашить. Раз уж Кас желал создать общественно опасного чемпиона, я решил позаимствовать манеру поведения у плохих парней из фильмов, у таких ребят, как Джек Пэланс[63] и Ричард Уидмарк[64]. Я ушел с головой в роль высокомерного социопата, человека, склонного к антиобщественным поступкам.
Но прежде всего я получил «Кадиллак». Кас не мог позволить себе оплачивать мои расходы, пока выстраивалась моя карьера, поэтому он организовал все так, что деньги выкладывали его приятель Джимми Джекобс и его партнер Билл Кейтон. Джимми был удивительный парень. Он был Бейбом Рутом[65] в гандболе, и, пока он путешествовал по всему миру, выступая в соревнованиях, он начал коллекционировать редкие фильмы о боксе. В конце концов он встретил Билла Кейтона, который сам был коллекционером, и они организовали компанию «Биг Файтс» («Большие Бои»). Они монополизировали боксерский кинорынок, и Кейтон позже сделал состояние на продаже киноматериалов про бокс американскому кабельному спортивному телевизионному каналу «ESPN». Когда Кас был еще в Нью-Йорке, он лет десять жил вместе с Джимми, поэтому они были близкими друзьями. Что интересно, Кас разработал секретный план подготовки Джимми как боксера, чтобы он мог провести свой первый поединок, неважно, в качестве любителя или профессионала, с Арчи Муром[66] за звание чемпиона в легком весе. Джекобс интенсивно тренировался с Касом шесть месяцев, но бой так и не состоялся, потому что Арчи отказался от участия.
Однако Касу никогда не нравился Кейтон, партнер Джимми. Кас полагал, что тот был слишком влюблен в свои деньги. Мне он тоже не нравился. Если Джимми был яркой личностью, то Кейтон представлял собой надутого бесчувственного сухаря. Джимми и Кейтон много лет занимались боксерским менеджментом, они работали с Уилфредом Бенитесом и Эдвином Росарио[67], поэтому, несмотря на свою нелюбовь к Кейтону, когда я стал профессионалом, Кас обещал им участие в организации моих дел.
Думаю, Кас рассматривал Джимми и Билла в качестве инвесторов, которые не вмешивались бы в мой профессиональный рост и позволили бы Касу полностью контролировать мое воспитание. К настоящему моменту они инвестировали в меня более 200 000 долларов. Когда я вернулся с Олимпийских игр, Джимми сказал Касу, что он хотел бы купить мне новую машину. Как я подозреваю, они были обеспокоены тем, что я могу бросить Каса и начать работать с кем-то другим, исключив их из своих планов. Безусловно, я бы этого никогда не сделал.
Кас рассердился, поскольку полагал, что я этого не заслужил. Ему не нравилось, что не вернулся домой с золотой медалью. Тем не менее, он отвел меня в местный автосалон. Вначале Кас пытался отправить меня в дилерский центр «Олдсмобиль Катласс», потому что эти автомашины стоили не так много.
– Не-е, Кас, я хочу «Кадиллак», – сказал я.
– Майк, а я тебе говорю…
– Если это не «Кадиллак», то тогда ничего другого, – стоял я на своем.
Я получил машину, мы вернулись на ней домой и поставили ее в гараж. У меня не было водительских прав и я не умел водить, но, когда Кас, рассердившись, вспылил, я схватил ключи от своей машины, прибежал в гараж, сел в машину, заперся и включил музыку.
В сентябре 1984 года я подписал два контракта: один с Биллом Кейтоном, другой – с Джимми Джекобсом. Кейтон был владельцем рекламного агентства, и он подписал со мной личный контракт на семь лет, по которому он становился моим агентом при рекламных съемках. Вместо обычных 10 или 15 процентов он брал 331/3 процента. Мне были неизвестны все эти детали, я просто поставил свою подпись. Несколько недель спустя я подписал контракт с Джимми, и он стал моим менеджером. Стандартный четырехлетний контракт, две трети – мне, а одна треть – для Джимми. Затем они договорились делить доход от контрактов друг с другом. Кас также поставил свою подпись под моим контрактом. Под его подписью было обозначено: «Кас Д'Амато, советник Майкла Тайсона, принимающий окончательное решение по всем вопросам, связанным с Майком Тайсоном». Теперь у меня была официальная управленческая команда. Я знал, что Кейтон и Джимми были весьма искушенными парнями в общении с прессой и умели из дерьма сделать конфетку. А уж с Касом, который должен был принимать все решения в сфере бокса и тщательно подбирать мне соперников, я тем более был готов начать свою профессиональную карьеру.
Где-то через неделю после начала тренировок я исчез на четыре дня. Меня выследил Том Патти: я сидел в своем «Кадиллаке».
– Майк, ты где был? – поинтересовался Томми.
– Мне не нужно все это дерьмо, – выдохнул я. – Отец моей подруги Энджи работает менеджером в универмаге «Ньюберри». Он может устроить меня на работу, и я буду зарабатывать сто тысяч долларов. Я получил этот «Кадиллак», и я собираюсь сбежать, – ответил я.
На самом деле я просто нервничал, поскольку теперь мне предстояло выступать уже в качестве профессионала.
– Майк, ты не будешь зарабатывать сто кусков в год только потому, что встречаешься с его дочерью, – пытался образумить меня Томми.
– Я способен на многое, – сказал я.
– Чувак, у тебя не такой большой выбор. Вернуться в спортзал, выиграть бой и двигаться дальше.
На следующий день я вернулся в спортзал. Справившись со своими нервами, я был горд тем, что собирался стать профессиональным боксером в восемнадцать лет. В моем углу у меня была отличная команда. Кроме Кевина Руни, в ней был также Мэтт Барански. Мэтт был замечательным человеком, который делал упор на системный подход, методику и тактику. Кевин просто орал «А-а-а!» прямо тебе в лицо.
Мы обсудили, каким у меня будет прозвище. Джимми и Билл считали, что в этом нет необходимости, однако Кас хотел назвать меня «Ужасным Тэном»[68] как дань уважения Джо Луису, «Коричневому бомбардировщику». Я подумал, что это было бы круто, но мы так и не воспользовались этой идеей.
Я воздал должное и другим своим героям. Мне на голову водрузили миску, прошлись вокруг электробритвой – и у меня получилась стрижка в духе Джека Демпси. Я решил также принять спартанский вид, который был у всех моих кумиров: ни носков, ни халата. Я хотел продемонстрировать, что возвращаюсь к истокам бокса.
Я воздал должное и другим своим героям. Мне на голову водрузили миску, прошлись вокруг электробритвой – и у меня получилась стрижка в духе Джека Демпси. Я решил также принять спартанский вид, который был у всех моих кумиров: ни носков, ни халата. Я хотел продемонстрировать, что возвращаюсь к истокам бокса.
Мой первый профессиональный бой состоялся 6 марта 1985 года в Олбани. Моим соперником был парень по имени Эктор Мерседес. Мы ничего не знали о нем, поэтому утром в день боя Кас повисел на телефоне, переговорив с некоторыми тренерами и владельцами спортзалов в Пуэрто-Рико, чтобы убедиться в том, что Мерседес не «темная лошадка». В ночь перед боем я нервничал. При этом я знал, что смогу побить парня, как только увижу его на ринге. Я понимал также, что Кас, чтобы вдохнуть в меня уверенность, на первые бои будет подбирать мне более слабых противников.
Я оказался прав. Они прекратили бой в первом раунде, когда я мутузил брякнувшегося на колени Эктора в углу ринга. Я был воодушевлен, но в раздевалке Кас указал мне на все мои недостатки.
– Ты должен выше держать свои руки. Твои руки болтались, – подчеркнул он.
Мои следующие два боя также были в Олбани, который стал моим родным городом. Через месяц после победы над Мерседесом я дрался с Трентом Синглетоном. Выйдя на ринг, я поклонился всем четырем сторонам зала, затем поднял руки, приветствуя зрителей, как гладиатор. Я трижды отправил соперника в нокдаун, не потратив на это много времени. Рефери остановил бой. Не спеша вернувшись в свой угол, я поцеловал секунданта и потрепал его по голове.
Через месяц я должен был опять драться, а между боями я бегал, тренировался, боксировал и вообще делал все, что хотел от меня Кас: бокс, бокс и снова бокс, спарринг, спарринг и снова спарринг.
23 мая я дрался с Доном Хелпином, который был гораздо более опытным соперником. Он продержался три раунда, поскольку мне пришлось приспосабливаться к левше, меняя традиционную стойку, экспериментируя и приобретая необходимый опыт. В четвертом раунде я чисто попал в него с левой и затем с правой, и он уже падал, когда я еще раз достал его правым хуком. Он валялся на канвасе довольно много времени, прежде чем его, наконец, подняли. Кас, конечно, полагал, что я недостаточно работал по корпусу и перемещался фронтально. Джекобс и Кейтон, однако, были в восторге от того, как я смотрелся.
После этих боев я обратил на себя внимание. Появились некоторые характерные надписи и плакаты. Например, на играх в бейсбол был плакат: «Гуден – это доктор Нок, а Майк Тайсон – это доктор Нок-аут». У меня появились поклонницы, но я не воспользовался своими успехами в этих целях. Я слишком любил себя, чтобы думать о ком-нибудь другом. Кас вообще-то считал, что мне стоило слегка проветриться. Он полагал, что мне следовало больше выходить из дома. Поэтому я съездил в Олбани и пообщался там с некоторыми из своих приятелей.
Мои первые бои практически не принесли мне никаких денег. Мой первый бой вообще явился потерей денег для промоутера, но Джимми дал мне 500 долларов. Затем он взял из них 50 долларов, чтобы отдать Кевину, и еще 350 долларов – чтобы положить мне в банк, так что в результате я получил на руки 100 долларов. Они были больше озабочены рекламированием моего имени, чем зарабатыванием денег на первых боях. Джимми и Кейтон были первыми боксерскими менеджерами, которые сделали нарезки со всеми моими нокаутами и отправили кассеты с видеозаписью каждому писателю в стране, освещавшему события в мире бокса. Это был очень инновационный подход.
Я выступал просто сенсационно, но Кас, казалось, брюзжал все больше и больше. Иногда я начинал думать, что Кас принимает меня за дядю Тома. Я старался быть вежливым с теми, с кем я встречался, я говорил им: «Да, мэм» и «Нет, сэр», и Каса это раздражало.
– Почему ты так разговариваешь с ними? Ты думаешь, они лучше тебя? Все эти люди пустышки и жулики, – ворчал он.
И когда я вел себя, как бог, которым, как он сам уверял меня, я был, он смотрел на меня с отвращением:
– Ты похож на тех, кто продвигает тебя, не так ли? Такие ребята, как Кейтон и ему подобные, прожужжали тебе все уши насчет того, как ты велик.
Думаю, ему было просто необходимо на ком-то сорваться. Мой день зависел от того, с какой ноги Кас вставал утром. К этому времени я уже получил водительские права и отвозил его на различные совещания и конференции.
20 июня, незадолго до моего девятнадцатилетия, я дрался с Рикки Спейном в Атлантик-Сити. Это был мой первый профессиональный бой за пределами Олбани, и Кас послал меня посмотреть крупные бои по всей стране, чтобы я привык и к другим залам.
– А этот зал преврати в свой дом, который ты должен знать с закрытыми глазами, – учил он меня. – Жить тебе здесь предстоит еще долго, так что осваивайся.
Он также брал меня с собой, когда общался с крупными боксерами. Он сажал меня рядом с ними за обеденным столом и знакомил меня с ними, чтобы я не смущался при встрече с каким-нибудь боксером.
Я был очень рад драться в Атлантик-Сити, а также тому, что бой должен был транслироваться по каналу «ESPN». До сих пор моего соперника также никто еще не побеждал, его показатель был 7–0, из них пять побед нокаутом. Меня представили как «Ребенка-драчуна». Не знаю уж, как насчет «ребенка», но я дважды уложил Спейна на канвас в первом раунде, и рефери остановил бой.
Джимми и Кейтон пытались договориться о постоянном времени для меня на канале «ESPN», но Боб Арум, который отвечал за боксерские поединки, сказал им, что его антрепренеры отнюдь не впечатлены моими способностями. Это по-настоящему взбесило Каса. Кас возненавидел антрепренеров Арума, и после моего следующего боя мы с Арумом больше никогда не работали.
Но все эти политические дела меня не интересовали. Я не мог дождаться своего следующего боя. Он вновь состоялся в Атлантик-Сити 11 июля. Я дрался с Джоном Олдерсоном, здоровенным деревенским парнем из Западной Вирджинии, чей показатель был 4–0. Этот бой транслировался по «ESPN». Я несколько раз сбивал соперника с ног во втором раунде, и врач остановил поединок после того, как тот вернулся в свой угол.
После следующего боя с Ларри Симсом мой показатель стал 6–0, но я по-настоящему взбесил Каса тем, как я сделал это. Симс был, действительно, хорошим бойцом, умным, хитрым, из числа думающих боксеров, с ним было трудно вести бой. Поэтому в третьем раунде я встал в левостороннюю стойку и нокаутировал его потрясающим ударом. Позже в раздевалке Кас набросился на меня.
– Кто научил тебя левосторонней стойке, этому дерьму? Теперь будет нелегко договариваться о боях для тебя, – возмущался он. – С левшами не любят драться. Ты погубишь все, что я сделал.
Кас ненавидел левшей.
– Кас, прости!
Такой облом, с… ка! Получается так, что я извинялся за эффектный нокаут.
Через месяц я вернулся на ринг и в первом же раунде расправился с Лоренцо Кенеди, а три недели спустя встретился с Майклом Джонсоном в Атлантик-Сити. Когда мы стояли, выслушивая инструктаж рефери, Джонсон выглядел таким высокомерным, словно он испытывал ко мне отвращение. Через несколько секунд он уже лежал на канвасе после левого хука по почкам, а когда он поднялся, я выбросил потрясающий правый с такой силой, что два его передних зуба засели в капе. Я знал, что он еще долго не придет в себя. Кевин выскочил на ринг, мы смеялись и делали «дай пять», как малые дети. Я не смог сдержаться: «Ха, Кевин, посмотри-ка на этого мертвого ниггера!»
Теперь у меня был показатель 8–0, все восемь побед нокаутами, и Джимми с Касом задействовали все свои связи с прессой, чтобы обеспечить мне признание. Я поехал в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на обеде с Джимми и его друзьями-журналистами. Мы обхаживали прессу как могли. Меня стали упоминать в светской хронике, потому что я начал появляться в таких популярных местах Нью-Йорка, как ресторан «Колумб» в районе Верхний Вест-Сайд. Я сблизился с замечательным фотографом Брайаном Хэмиллом. Он и его брат Пит, который был всемирно известным писателем, начали знакомить меня со знаменитостями. Пит приводил меня в бар, и мы сидели там с Поли Германом, одним из хозяев. В то время Поли был весьма известен в Нью-Йорке. Мне казалось, что он был больше знаменит, чем сами эти знаменитости. Каждый хотел быть рядом с Поли, сидеть с ним за одним столом, просить его о каких-либо услугах. Я подозревал, что он был мафиозным боссом или кем-то в этом роде.
Ты никогда не знаешь, с кем можешь встретиться в «Колумбе». Иногда Пит оставлял меня там с Поли. Я познакомился с Дэвидом Боуи, Михаилом Барышниковым, малышкой Дрю Берримор, они сидели с нами за одним столом. «Вот это круто! – думал я про себя. – Надо сохранять хладнокровие». Далее были Роберт Де Ниро и Джо Пеши, которые вошли и сели за столик. Мы сидели и разговаривали, затем Поли говорит: «Эй, Майк, мы все должны кое-куда пойти». И бум, минут через пять я сидел, отдыхая, в доме у Лайзы Миннелли вместе с Раулем Хулиа.