– Она спрыгнула с кровати, быстро схватила свою одежду, вытирая слезы, натянула ее на себя, пытаясь наряду с одеждой обрести и чувство собственного достоинства, и спросила: «Лимузин все еще там, внизу?» Он ответил: «О-о, ты можешь остаться, если хочешь». Она сказала: «Зачем? Чтобы ты сделал это снова?»
По сравнению с Гаррисоном Фуллер был сухим критиканом. Он пытался представить Дезире как искушенную и многоопытную для ее лет девицу, в отличие от образа милой невинной девчушки, нарисованного обвинением, однако Гаррисон в ходе этой речи заявлял протесты. Фуллер отметил некоторые существенные противоречия в рассказах Дезире разным девушкам. Так, одним она сказала, что кричала, другим – что она этого не делала. Одной подруге она сказала, что я напал на нее в кровати, другой – что у нас был секс на полу. Это звучало так, словно она по ходу дела сочиняла свою историю. Но Фуллер совершил серьезную ошибку во время своей вступительной речи. Он пообещал, что жюри услышит меня. В подобных случаях так не делается. Некоторые считали, что версия государственного обвинения была настолько слабой, что мы могли бы вообще не вызывать никаких свидетелей, просто отдыхать – и получили бы оправдательный вердикт. Но он пообещал им меня, следовательно, я должен был свидетельствовать. Что еще хуже, на протяжении всей своей вступительной речи Фуллер ни разу не обратился ко мне. Ни прикосновения к плечу, ни взгляда в мою сторону – ничего, что показало бы отношения между адвокатом и его клиентом. Это проходят на первом курсе юридического колледжа.
«Присяжные не видели слаженной работы команды стороны защиты, они слышали лишь громогласного адвоката из другого штата, первое впечатление от которого было – настоящий «сухарь»». Это не мои слова, это высказывание Марка Шоу.
Гаррисон вначале вызвал соседку Дезире по номеру, затем саму Дезире. Закон об информационной защите жертв изнасилования позволил ей предстать застенчивой, наивной студенткой колледжа, преподающей по выходным в воскресной школе и поющей в церковном хоре. Она утверждала, что, когда я предложил ей выйти к лимузину, она отказывалась, пока я не пообещал, что мы совершим «осмотр достопримечательностей». Да, в два часа ночи в Индианаполисе можно много чего увидеть. Я был там недавно во время сольного шоу и убедился, что единственное, что можно увидеть в районе отеля «Кантербери», – это амбулаторных шизофреников, бездомных и, если повезет, то потрепанную шлюху.
Дезире повторила историю о том, что мы не целовались и не держались за руки, что я не проявлял никаких признаков любви, а лишь затащил ее в постель и стал грубым и низким. Она повторила, что затем она пошла в туалет, сняла со своих трусиков прокладку и выбросила ее. «У меня была прокладка в сумочке, но я подумала, что могла бы положить ее позже».
Она утверждала, что, когда она вернулась, я зажал ее, снял с нее топ, спустил с нее шорты и трусики и вставил два пальца в ее влагалище. Затем я вошел в нее. Она сказала, что на следующий вечер рассказала матери о том, что произошло, и они позвонили по 911.
Гаррисон считал, что она свидетельствовала весьма впечатляюще. Другие не были так уверены. Некоторые журналисты полагали, что она была слишком «стоической», один из них даже написал, что она выглядела «немного чопорной» и «почти идеальной». Еще до суда Гаррисон пригласил другого адвоката, Роберта Хаммерля, чтобы устроить ей условный перекрестный допрос и посмотреть, как она будет вести себя при психологическом давлении на нее.
Хаммерль начал задавать ей вопросы, касавшиеся неправдоподобных моментов, которые он усмотрел в деле.
– Послушайте, вы встречались с Майком Тайсоном, вы видели, как он ухаживает за девушками, вы дали ему свою фотографию в купальном костюме… Неужели вы не предполагали, что у него на уме был секс? – спросил он Дезире.
– Нет, – ответила она.
– Он позвал вас в середине ночи, и вы спустились к его лимузину. Когда вы подошли, он поцеловал вас. Неужели и тогда вам не пришло в голову, что у него на уме был секс?
– Нет.
– Потом вы поехали в отель, вошли к нему в номер, сели на его кровать. Вам и тогда не пришло в голову, что он хотел заняться с вами сексом?
– Нет.
– А когда он сказал: «Ты меня возбуждаешь!», вы тоже не думали, что у него на уме был секс?
– Нет.
Он продолжал, расспросив ее и о прокладке на трусиках.
– Все это было нелогично, – сказал Хаммерль Гаррисону, – но такова история в ее изложении, и она придерживается ее. У меня в целом осталось впечатление, что она сражалась со мной. Мне сказали, что там была наивная восемнадцатилетняя леди, но я ушел с ощущением, что, когда это происходило, там был некто гораздо сильнее, кто не позволил мне отследить ее действия. Я не могу понять, как все это согласуется с той массой наивных ошибок, которые она, как предполагается, совершила.
Хаммерль рассказал жене об инциденте с прокладкой на трусиках. Его жена сказала, что любая женщина, которая идет в туалет, чтобы снять со своих трусиков прокладку, готовится к сексу. И он согласился с женой. Когда Хаммерль на следующий день пришел к Гаррисону, он сказал ему: «Мой друг, вы по уши в дерьме!»
Я бы хотел, чтобы Хаммерль был моим адвокатом. Когда настало время для Фуллера проводить перекрестный допрос Дезире, он, казалось, даже не хотел делать его. И Марк Шоу согласен со мной. Он писал:
«Было трудно понять причины вежливости и мягкости Фуллера на перекрестном допросе, особенно когда прямой допрос Гаррисоном своего свидетеля предоставил ему так много возможностей «прощупать» Вашингтон насчет того, что конкретно произошло в гостиничном номере между ней и Тайсоном».
Он не мог понять, почему Фуллер не воспользовался ее оборонительным поведением. Она могла бы дать ему гораздо больше информации, чем требовалось. Он не выяснил особенностей договора ее семьи с ее гражданским адвокатом. В действительности, она солгала о цели этого договора. Она прекрасно знала, что собирается засудить мою задницу и собрать кучу денег, когда это уголовное дело будет завершено. И она сделала это.
Фуллер не выстреливал свои вопросы в Дезире так же быстро, как это делал Хаммерль при условном перекрестном допросе. Он не заставлял ее защищаться. Если бы он захотел, присяжные могли бы видеть, что она не так наивна, как представляла себя. Когда Фуллер упомянул, что Дезире было сделано замечание за то, что она вела себя как «группи»[168], когда находилась за кулисами вечером во время концерта Джонни Гилла, она заявила жюри, что не знает значения слова «группи»!
Он даже не стал задавать ей вопросов о прокладке на трусиках, которую она сняла! Его не интересовало, как я мог заниматься с ней оральным сексом, удерживая ее на кровати. Если я физически овладел ей, то где же были синяки? А если она кричала, почему никто в отеле не услышал ее? Мы ведь были в гостиничном номере в середине ночи, стояла полная тишина, и она кричала без всяких последствий? Если бы кто-нибудь напал на меня, я бы убежал. Я бы исчез, как только оказался в коридоре. Я бы принялся стучать во все двери: «Помогите мне, поскорее, на помощь, ко мне пристают!» Не надо быть Фрэнсисом Ли Бейли[169], чтобы понять, что все ее россказни – это полная фигня.
Другим свидетелем обвинения, который доставил мне неприятности, был врач пункта медицинской помощи Стивен Ричардсон. Он показал, что обследовал Дезире ночью после предполагаемого нападения. Он не обнаружил никаких синяков или ссадин на ее руках и ногах, никаких признаков того, что ее били или сжимали в объятиях. Не было травм ни на больших, ни на малых половых губах. Но он обнаружил две небольшие ссадины, шириной в одну восьмую дюйма и длиной в три восьмых[170], на входе во влагалище. Он сказал, что такие повреждения встречаются у 10–20 процентов жертв изнасилования. По его словам, за двадцать лет практики он лишь дважды встречал такие травмы как результат секса по согласию.
Речь шла об очень мелких ссадинах, однако Гаррисон сделал макроснимок половых органов Дезире, вставил его в раму и принес в зал суда. При взгляде на этот снимок создавалось впечатление, что кто-то молотил по ее влагалищу киянкой.
Фуллер ничего не противопоставил показаниям доктора Ричардсона, хотя мог бы. Войлес организовал мне прием у уролога, чтобы тот обследовал мой член и засвидетельствовал, что те небольшие ссадины могли быть вызваны его проникновением. Фуллер не захотел углубляться в эту область, хотя должен был бы. Вместо уролога Фуллер пригласил какую-то отстойную врачиху, которая от смущения объяснялась настолько путано, что показания этого эскулапа пошли на пользу стороны обвинения! И это была команда стороны защиты за миллион долларов!
Перед тем как обвинение завершило представлять свою версию, мои адвокаты попытались найти еще трех свидетелей защиты. Моя команда во время судебного разбирательства делала массу сумасшедших звонков, поэтому они отнеслись с легким скепсисом к звонку от девушки, которая сказала, что она и две ее подруги видели, как мы с Дезире обнимались и целовались на заднем сиденье лимузина и держались за руки по дороге в отель! Это могло бы существенно помочь нам, так как показало бы Дезире отъявленной лгуньей, какой она и была. Войлес получил разрешение изъять лимузин из базы вещественных доказательств и поставил его перед входом в отель, чтобы можно было убедиться в возможности в ночное время видеть через его тонированные стекла, как днем.
Перед тем как обвинение завершило представлять свою версию, мои адвокаты попытались найти еще трех свидетелей защиты. Моя команда во время судебного разбирательства делала массу сумасшедших звонков, поэтому они отнеслись с легким скепсисом к звонку от девушки, которая сказала, что она и две ее подруги видели, как мы с Дезире обнимались и целовались на заднем сиденье лимузина и держались за руки по дороге в отель! Это могло бы существенно помочь нам, так как показало бы Дезире отъявленной лгуньей, какой она и была. Войлес получил разрешение изъять лимузин из базы вещественных доказательств и поставил его перед входом в отель, чтобы можно было убедиться в возможности в ночное время видеть через его тонированные стекла, как днем.
Девушек проверили, все они были заслуживающими доверия, после чего их пытались допустить в качестве свидетелей, однако с судьей Гиффорд чуть не случился приступ. Она хотела знать, почему обвинение не было незамедлительно поставлено в известность об этих свидетелях. Потому что их должны были проверить и убедиться, что это не психи. Однако ее это не волновало. Все выглядело так, словно она воспринимала это за личную обиду.
– Я придерживаюсь мнения, что допуск этих свидетелей может нанести значительный ущерб штату Индиана, и полагаю, что штат Индиана в любом случае имеет такое же право на справедливое судебное разбирательство, как и ответчик, – заявила она и отказала им, возможно, самым важным свидетелям в моем деле, в допуске к даче показаний.
Затем штат завершил дело. Они вызвали миссис Вашингтон, и та не преминула подлить масла в огонь:
– Дезире ушла, и больше она уже не вернется. Я хочу назад свою дочь.
Даже некоторые присяжные начали плакать.
Затем представили отредактированную версию записи ее звонка по 911. Дезире словно вновь давала свидетельские показания, но мы при этом были лишены возможности подвергнуть ее перекрестному допросу:
– Той ночью я поехала с этим человеком в лимузине, и он сказал мне, что ему надо пойти забрать своих телохранителей. Он спросил, не хочу ли я зайти на минутку, и я ответила: «Хорошо, ладно». Понимаете, я ведь думала, что это хороший человек. Мы зашли, а он набросился на меня. Я только отлучилась в туалет, а этот человек уже оказался в нижнем белье. Одним словом, он делал все, что хотел сделать, и повторял при этом: «Не дерись со мной, не дерись со мной!» Я говорила что-то вроде: «Нет, нет, отстань от меня, убирайся, пожалуйста, отстань от меня!» Но он продолжал: «Не дерись со мной, не дерись со мной!» Этот человек был намного сильнее меня, и он делал то, что хотел, а я лишь повторяла: «Прекрати, пожалуйста, прекрати, пожалуйста!» Но он не прекращал.
Позже на этой записи диспетчер повторяла Дезире, что она стала жертвой, она стала жертвой, а затем у Дезире вырвалось нечто очень интересное.
– Я не пытаюсь указать вам, что надо делать, но вы не должны бояться, – произнесла диспетчер, тем самым побуждая Дезире составить отчет об изнасиловании.
– Но если кто-то, кого знает вся страна, против кого-то, как я, обычного человека, я имею в виду, что, скорее всего, подумают, что я собираюсь ради денег или как-то так, – сказала Дезире вдруг.
Позволить этой записи фигурировать в качестве вещественного доказательства в моем деле было весьма необъективно.
Многие правоведы считали, что данный шаг был недопустим, однако маленькую леди-судью это не остановило.
Теперь настало время нам представлять свою версию. Мы с Войлесом были совершенно обескуражены. Я никогда не верил нашей системе. Молодой Кеннеди был признан невиновным в изнасиловании в Палм-Бич[171] всего за месяц до начала моего судебного процесса, но я знал, что я обязательно буду осужден. Так работала система. Я потомок рабов. Я до сих пор сомневаюсь в том, что меня могут уважать как человека. Я был ниггером, и прокурор с ковбойскими замашками был намерен пнуть своими ковбойскими сапогами со шпорами меня в лицо. Ни один из этих людей не был готов помочь мне. Меня вздрючили в тот день, когда вынесли мне обвинительный приговор. Они хотели поиметь меня, так или иначе.
Фуллер и Бэггс не помогли. Кэтлин Бэггс была «приветлива» со всеми, как сыч. Она несколько раз устраивала разборки с судьей Джиффорд, и та ее просто возненавидела. Когда Войлес попытался подсказать Фуллеру, что Бэггс следует как-то расположить окружающих к себе, Фуллер ответил ему: «Мы не нуждаемся в ваших советах такого рода».
Гениальная линия защиты Фуллера заключалась в том, что Дезире должно было быть известно, во что она ввязывается, потому что я был грубым, вульгарным, отвратительным сексуальным животным. Вот так характеризовал меня мой собственный адвокат. Даже Гаррисон не мог поверить, что в этом состояла стратегия Фуллера. Он знал, что, представляя меня в качестве секс-машины, Фуллер погубит мою репутацию и оттолкнет от меня жюри. Я представал «таким бесчувственным и грубым, что ни один добропорядочный человек не мог испытывать сочувствия к такому типу». Что еще хуже, Гаррисон назвал стратегию защиты Фуллера расистской. «Защита лишила Тайсона его индивидуальности и превратила его в стереотип из расистских мультфильмов категории «Х»[172], – писал Гаррисон в своей книге.
Я посмеялся, когда одна из девушек, которых мы вызвали в качестве свидетеля защиты, сказала суду, что она случайно услышала, как я говорил другой конкурсантке: «Я хочу трахнуть тебя, и приводи свою соседку по комнате тоже, потому что я знаменитость, а ты знаешь, что мы поступаем таким образом».
Я и сам не помог себе в своем деле. Когда меня вызвали для дачи показаний, я вел себя высокомерно и враждебно. К тому же произошло дурное предзнаменование. Там, где остановились присяжные, случился пожар, и один из черных присяжных сказал судье, что он слишком взволнован, чтобы продолжать заседания. Этот парень всегда жаловался то на еду, то на жилье. Когда судья отпустила его, Гаррисон был в восторге. Он был убежден, что этот парень мешал бы работе жюри. Таким образом, в составе присяжных осталось только двое черных.
У нас было много свидетелей, показания которых противоречили имиджу Дезире. Так, одна из конкурсанток показала, что Вашингтон говорила ей о своем желании «получить много денег и стать такой, как Робин Гивенс». Она также сообщила, что Дезире материлась и делала сексуальные намеки. Согласно ее словам, я сказал: «Хочешь пойти ко мне в номер? Я знаю, что ты, скорее всего, откажешься, но все равно спрашиваю». Это было похоже на то, что я в действительности сказал.
Другая девушка показала, что, когда она увидела меня, она сказала Дезире:
– Сюда идет твой муж. Он не слишком гладко говорит.
– Майку не требуется говорить. Он будет делать деньги, а говорить буду я, – ответила на это Дезире. Обе девушки сказали, что не заметили никаких изменений в Дезире после предполагаемого изнасилования.
Еще одна девушка сообщила, что мы с Дезире обнимались, словно парочка на театрализованном представлении. Одна из конкурсанток упомянула, что Дезире наградила меня «взглядом, способным убить», когда я похлопал сзади другую девушку. Кэролайн Джонс дала свидетельские показания о том, что Дезире, увидев меня на репетиции, сказала ей: «А вот и двадцать миллионов долларов».
Я предстал перед судом для дачи показаний 7 февраля. Я рассказал, в основном, ту же историю, которая уже была изложена здесь. Разве что, когда я пересказывал свои слова Дезире о том, что хочу трахнуть ее, присяжных словно ударило молнией, как будто они никогда раньше не слышали слово «трахнуть». Фуллер паршиво подготовил меня к даче показаний. Когда они были завершены, судья Гиффорд объявила перерыв до следующего дня, что позволило обвинению изучить мои показания и подготовить свои ловушки.
На следующий день Гаррисон поднял шум, заявив, что в ответ на мои слова: «Я хочу трахнуть тебя» восемнадцатилетняя девушка никогда бы не ответила: «Хорошо, позвони мне». Полагаю, он жил во тьме веков. Но следует принять во внимание, что тот же самый человек, услышав мое утверждение, что у меня с Дезире оральный секс продолжался двадцать минут или около того, написал: «Его описание события разительно противоречило всему тому, что мне было известно о сексе».
Он также потратил много времени, чтобы заставить меня признаться, что мой успех на ринге стал результатом моей хитрости и коварства, моей способности к обманным действиям, что, конечно же, означало, что я лжец.
После того как я закончил свои показания, вызвали Джонни Гилла, который заявил, что, когда я сообщил Дезире о намерении трахнуть ее, она даже не вздрогнула. Фуллер вызвал также других конкурсанток, которые повторили слова Дезире о том, что я был «хорошо сложен» и что у меня был «зад, за который было приятно ухватиться». Вообще же действия стороны защиты были настолько неорганизованными и спонтанными, что даже мне было очевидно отсутствие в них слаженности и единой тактики. Основной изъян заключался в том, что Фуллер и Бэггс были слишком чопорными, чтобы вникать в мельчайшие детали полового акта. Они не предоставили присяжным реальных фактов для принятия решения при вынесении приговора.