Он целует меня в голову и замедляет ритм, но не останавливается.
– Скай, если ты просишь меня прекратить, я прекращу. Но, пожалуйста, не делай этого, потому что я совсем не хочу останавливаться. – Подавшись назад, он заглядывает мне в глаза, продолжая еле заметно двигаться. Глаза его полны боли и тревоги, и он говорит, задыхаясь: – Обещаю, мы не станем заходить дальше. Но, пожалуйста, не проси меня прекратить на этом месте. Мне надо смотреть на тебя и слышать, потому что я знаю, твои ощущения правильные, и это чертовски здорово. Ощущения просто потрясающие. И… пожалуйста.
Он приближает свои губы к моим и едва касается их легчайшим поцелуем. Этого достаточно, чтобы представить настоящий поцелуй, и одна мысль об этом вызывает у меня трепет. Он перестает двигаться и, ожидая моего ответа, приподнимается на руках.
Едва он отрывается, как меня охватывает разочарование и я готова расплакаться. Не потому, что он перестал и я в неведении, что делать дальше… но потому, что даже не представляла себе, насколько два человека могут быть близки и каким абсолютно правильным это может казаться. Как будто смысл жизни всего человечества вращается вокруг этого момента, вокруг нас двоих. Все, что происходило и произойдет в этом мире, всего лишь фон для творящегося между нами прямо сейчас, и я не хочу, чтобы это прекратилось. Не хочу. Я качаю головой, глядя в его умоляющие глаза, и могу лишь прошептать:
– Не надо. Что бы ты ни делал, не останавливайся.
Он просовывает руку мне под шею и наклоняет голову, прижимаясь лбом к моему.
– Спасибо, – еле слышно произносит он и осторожно опускается на меня, восстанавливая контакт между нашими телами.
Он несколько раз целует меня в уголки рта и начинает водить губами по подбородку и шее. Чем чаще он дышит, тем чаще дышу я. Чем чаще я дышу, тем быстрее он осыпает поцелуями мою шею. Чем быстрее он осыпает поцелуями мою шею, тем быстрее мы движемся в унисон в изматывающем ритме, который, судя по частоте моего пульса, долго не продержится.
Я вонзаю пятки в кровать и ногти ему в спину. Он перестает целовать меня в шею и пылко смотрит сверху вниз. Он снова сосредоточивается на моих губах, и, хотя мне очень хочется, чтобы он продолжал так же смотреть на меня, я не в силах разомкнуть веки. Они невольно закрываются, едва накатывает первый приступ озноба как предупредительный сигнал о дальнейшем.
– Открой глаза, – твердо произносит он. Я открыла бы, но совершенно беспомощна. – Пожалуйста.
Стоит мне услышать это единственное слово, и мои глаза распахиваются. Его упорный взгляд исполнен такого страстного желания, что мне начинает казаться, будто он уже целует меня. И хотя мне очень трудно выдержать это, я не свожу с него взгляда и комкаю простыню, возблагодарив провидение за то, что оно свело меня с этим безнадежным парнем. Ибо до момента, когда на меня снизошла чистая абсолютная нирвана, я даже не представляла, насколько мне его не хватало.
Я начинаю содрогаться под ним, а он все продолжает смотреть на меня широко открытыми глазами. Как бы я ни старалась, я уже не в силах держать глаза открытыми и закрываю их. Я чувствую, как он нежно прикасается губами к моим, но все же не целует меня. Наши губы упорно остаются без дела, а он не сбавляет темпа, отчего последние мои стоны, прерывистое дыхание и, может быть, даже часть моего сердца выскальзывают из меня и несутся к нему. Я медленно и блаженно спускаюсь на землю, и он в конце концов замирает, давая мне возможность прийти в себя после события, которое он каким-то образом сумел сделать совсем не стыдным.
Меня, совершенно выдохшуюся и эмоционально опустошенную, он продолжает целовать в шею, плечи и повсюду вблизи рта – того места, которое больше всего жаждет поцелуя.
Но он продолжает упорствовать, потому что, оторвавшись от моего плеча, приближает лицо к моему, но все же не собирается целовать меня в губы. Потом пробегает пальцами по моим волосам, отводя со лба выбившуюся прядь.
– Ты потрясающая, – шепчет он, глядя на сей раз только в глаза, а не на губы.
Эти слова извиняют его упрямство, и я невольно улыбаюсь в ответ. Он падает на кровать рядом со мной, все еще тяжело дыша и сознательно пытаясь обуздать желание, которое по-прежнему его обуревает.
Закрыв глаза, я прислушиваюсь к наступающей тишине, когда наше прерывистое дыхание постепенно затихает, сменяясь ровным негромким ритмом. Становится тихо и покойно, и, пожалуй, подобного умиротворения я никогда раньше не испытывала.
Холдер цепляет мой мизинец своим, словно у него нет сил удержать всю руку целиком. Но это очень мило, потому что раньше мы держались за руки, но никогда мизинцами… И я догадываюсь, что это еще один пройденный первый шаг. И это меня не разочаровывает, поскольку я знаю, что первые шаги не имеют для него значения. Он может целовать меня в первый раз, или двадцатый, или миллионный, и мне будет безразлично, первый это поцелуй или нет, потому что я точно знаю: мы только что выиграли конкурс на лучший первый поцелуй в истории первых поцелуев, даже не поцеловавшись.
После долгой безмолвной паузы он делает глубокий вдох, садится на постели и смотрит на меня:
– Мне пора. Больше не выдержу ни секунды.
Я поднимаю голову и уныло наблюдаю за тем, как он встает и натягивает на себя футболку. Увидев, что я надулась, он улыбается, потом опасно близко наклоняется ко мне:
– Я не шутил, когда говорил, что сегодня не стану тебя целовать. Но, черт возьми, Скай, я понятия не имел, как жутко ты все усложнишь!
Он дотрагивается рукой до моей шеи сзади, и я начинаю ловить ртом воздух, опасаясь, что сердце выпрыгнет из груди. Потом целует в щеку, и я чувствую его нерешительность, когда он нехотя отстраняется.
Не сводя с меня взгляда, Холдер пятится к окну. Перед тем как вылезти наружу, он вынимает телефон и быстро пробегает пальцами по дисплею, потом убирает в карман. Улыбнувшись мне, вылезает в окно и захлопывает за собой створку.
Я нахожу в себе силы вскочить и побежать на кухню. Хватаю телефон и, конечно, вижу сообщение, состоящее лишь из одного слова:
Потрясающе.
Я улыбаюсь, потому что это правда. Абсолютная правда.
Тринадцатью годами раньше
– Эй.
Я закрываюсь руками. Не хочу, чтобы он снова видел меня плачущей. Я знаю, он не станет смеяться. Ни один из них никогда не смеется надо мной. Но я и в самом деле не знаю, почему плачу, и хочу, чтобы это прекратилось, но оно не прекращается, и я ненавижу это, не выношу!
Он садится на тротуар рядом со мной, она – с другой стороны. Я все так же не поднимаю глаз, и мне по-прежнему грустно, но я не хочу, чтобы они ушли, потому что с ними мне хорошо.
– Вот тебе в утешение, – говорит она. – Сегодня в школе я сделала два таких, нам с тобой.
Она не просит меня посмотреть на нее, и я не гляжу, но чувствую, как она кладет что-то мне на колено.
Я не шевелюсь. Я не люблю получать подарки и не хочу, чтобы она видела, как я смотрю на это что-то.
Я не поднимаю головы и продолжаю плакать, не понимая, что со мной творится. Что-то неладно, иначе я бы не чувствовала себя так всякий раз, как это происходит. Потому что это должно произойти. Так, по крайней мере, говорит папа. Это должно произойти, и мне надо перестать плакать, потому что мои слезы очень, очень расстраивают его.
Они долго, долго сидят со мной, но сколько именно, я не знаю, потому что не понимаю, что длиннее – час или минута. Он склоняется надо мной и шепчет на ухо:
– Не забывай, что я тебе говорил. Помнишь, что надо делать, когда тебе грустно?
Я киваю, не поднимая головы. Когда мне грустно, я делаю, как он учил, но иногда все равно грущу.
Они остаются со мной еще несколько часов или минут, а потом она встает. Мне бы хотелось, чтобы они остались еще на одну минуту или два часа. Они никогда не спрашивают, что со мной. Вот почему они так мне нравятся, и я хочу, чтобы они остались.
Я приподнимаю локоть и, подглядывая из-под него, вижу, как удаляются ее ноги. Беру с колена ее подарок и перебираю пальцами. Она сделала мне эластичный браслет фиолетового цвета с половинкой сердечка. Я надеваю браслет на запястье и улыбаюсь сквозь слезы. Потом поднимаю голову и вижу, что он еще рядом и смотрит на меня. У него огорченный вид, и мне не по себе, потому что я чувствую, что расстроила его.
Он встает и поворачивается лицом к моему дому. Не произнося ни слова, долго глядит на него. Он всегда много думает, и мне интересно о чем. Наконец он переводит взгляд на меня.
– Не беспокойся, – силясь улыбнуться, произносит он. – Он не вечен.
Повернувшись, идет к своему дому, а я закрываю глаза и снова кладу голову на руки.
Не понимаю, зачем ему понадобилось это говорить. Я не хочу, чтобы папа умер… Хочу только, чтобы он перестал называть меня Принцессой.
Не понимаю, зачем ему понадобилось это говорить. Я не хочу, чтобы папа умер… Хочу только, чтобы он перестал называть меня Принцессой.
Понедельник, 3 сентября 2012 года
7 часов 20 минут
Я не часто достаю эту вещицу, но сегодня почему-то хочу на нее взглянуть. Наверное, мои ностальгические настроения вызваны субботним разговором с Холдером о прошлом. Помню, я сказала, что никогда не буду разыскивать отца, но иногда меня одолевает любопытство. Нельзя не удивляться тому, как это родитель может растить ребенка в течение нескольких лет, а потом просто отказаться от него. Я никогда этого не пойму, а может быть, мне и не надо понимать. Вот почему я никогда ни на чем не настаиваю. Никогда не задаю Карен вопросов. Не пытаюсь отделить воспоминания от снов. Не люблю поднимать эту тему… потому что мне это ни к чему.
Я достаю из шкатулки браслет и надеваю. Не знаю, кто мне его подарил, да и неважно. Прожив в приемной семье два года, я получила от друзей много подарков. Отличие этого в том, что он связан с единственным воспоминанием о той жизни. Браслет подтверждает его подлинность. А это значит, что я была кем-то другим. Девочкой, которую не помню. Девочкой, которая много плакала. Девочкой, совсем не похожей на нынешнюю.
Когда-нибудь я выброшу этот браслет, потому что так надо. Но сегодня мне просто хочется надеть его.
* * *Вчера мы с Холдером решили сделать короткую передышку. Именно передышку, потому что субботним вечером на моей кровати у нас часто перехватывало дыхание. Кроме того, должна вернуться Карен, и мне совсем не хочется вновь знакомить ее с моим новым… кем бы он ни был. Мы еще не дошли до того, чтобы определить происходящее между нами. Я знаю его совсем недолго и вряд ли могу считать бойфрендом, тем более что мы еще не целовались. Но, черт возьми, я бешусь при мысли о том, что он целует другую! Поэтому, встречаемся мы или нет, я считаю нас особенными. Можно ли стать особенным, не целуясь? Или быть особенным и встречаться – взаимоисключающие вещи?
Я громко хохочу.
Вчера утром я получила две эсэмэски. Я уже начинаю въезжать в это дело и просто балдею, получая сообщение. Представляю, насколько засасывают электронная почта, Facebook и прочие штуки. Одно было от Сикс. Она расхваливала мои кулинарные способности по части выпечки и строго наказывала мне позвонить ей в воскресенье вечером с ее телефона и рассказать о моих делах. Что я и сделала. Мы проболтали целый час, и она была не меньше меня сражена тем, что Холдер оказался совсем не таким, как мы ожидали. Я спросила ее про Лоренцо, и она даже не поняла, о ком речь, так что я рассмеялась и перестала расспрашивать. Скучаю по ней и жалею, что она уехала, но ей там нравится, и меня это радует.
Вторая эсэмэска пришла от Холдера. Вот что в ней было: «Боюсь увидеть тебя в школе. Это ужасно».
Раньше самым ярким событием дня был бег, а теперь – обидные эсэмэски от Холдера. Что до бега, то мы больше не бегаем вместе. Обменявшись вчера сообщениями, мы решили, что нам, пожалуй, лучше не бегать вместе, а то будет уже чересчур. Я сказала, что не хочу усложнять наши отношения. Кроме того, мне неловко, когда я потная, соплю и хриплю. Мне лучше бегать одной.
Сейчас я стою в каком-то оцепенении, уставившись в свой шкафчик, потому что не хочу на урок. Только на первом мы с Холдером будем вместе, и я не на шутку взволнована тем, как все получится. Я вынимаю из рюкзака книгу Брекина и две другие для него же, потом складываю в шкафчик остальные вещи. Я вхожу в класс и иду на свое место, но Брекина еще нет, как и Холдера. Я сажусь и смотрю на дверь, не вполне понимая, почему так нервничаю. Видеть его здесь совсем не то, что у себя дома. Ведь школа – это общественное место.
Открывается дверь, и входит Холдер, следом за ним – Брекин. Оба устремляются на галерку. Холдер улыбается мне, идя по одному проходу. Брекин с улыбкой шагает по другому с двумя стаканчиками кофе. Холдер доходит до места рядом со мной и собирается положить свой рюкзак. Одновременно ко мне подходит Брекин с намерением поставить стаканчики. Они смотрят друг на друга, потом на меня.
Неловко.
Я делаю единственное, что помогает мне в таких ситуациях, – пускаю в ход сарказм.
– Похоже, у нас возникло затруднение, мальчики. – Улыбнувшись обоим, я смотрю на кофе в руках у Брекина. – Вижу, мормон приготовил королеве подношение в виде кофе. Весьма впечатляюще. – Посмотрев на Холдера, я поднимаю бровь. – А где же твои дары, безнадежный отрок, чтобы я выбрала, кто будет сопровождать меня к классному трону?
Брекин смотрит на меня так, словно я тронулась умом. Холдер со смехом поднимает свой рюкзак с парты:
– Похоже, чтобы поубавить гонору некой особе, придется послать ей эсэмэску. – Он ставит рюкзак на свободное место перед Брекином.
Брекин по-прежнему стоит с несказанно смущенным видом, держа оба стаканчика. Я протягиваю руку и хватаю один:
– Мои поздравления, сэр. Сегодня королева выбрала вас. Садитесь. Ну и выходные выдались!
Брекин медленно усаживается и ставит на парту свой кофе, потом снимает с плеча рюкзак, все время подозрительно глядя на меня. Холдер сидит боком и тоже пялится. Я показываю на него:
– Брекин, это Холдер. Холдер не мой бойфренд, но если я застукаю его с другой за попыткой побить рекорд по лучшему первому поцелую, то он сразу станет бездыханным не-бойфрендом.
Холдер удивленно изгибает бровь и чуть улыбается:
– Вот как!
Его ямочки на щеках дразнят меня, и мне приходится заставить себя смотреть ему в глаза, иначе я отмочу что-нибудь неподобающее.
Я указываю на Брекина:
– Холдер, это Брекин. Брекин – мой новый и самый лучший друг на всем белом свете.
Брекин смотрит на Холдера, а тот улыбается ему и подает руку. Брекин неуверенно пожимает ее и, прищурив глаза, поворачивается ко мне:
– Твой не-бойфренд в курсе, что я мормон?
– Оказывается, у Холдера нет никаких проблем с мормонами. У него проблемы с придурками, – киваю я.
Брекин со смехом поворачивается к Холдеру:
– Ну, в таком случае добро пожаловать в наш союз.
Не сводя взгляда со стаканчика на парте Брекина, Холдер слегка улыбается ему:
– Я думал, мормонам запрещен кофеин.
– Однажды утром, проснувшись в печали, я решил нарушить это правило, – пожимает плечами Брекин.
Холдер смеется, Брекин улыбается, и все в этом мире славно. Или, по крайней мере, в мире первого урока. Я откидываюсь на стуле и сияю. Никаких затруднений. Муниципальная школа начинает мне нравиться.
* * *После урока Холдер идет за мной к шкафчику. Мы не разговариваем. Я меняю учебники, а он сдирает свежие гнусные записочки. Сегодня их только две, и мне становится грустно. Как легко они сдаются, а ведь только вторая неделя занятий!
Он комкает записки и бросает их на пол, а я запираю дверцу и поворачиваюсь к нему. Мы стоим друг против друга, прислонившись к шкафчикам.
– Ты подстригся, – говорю я, впервые заметив его стрижку.
Пробежав рукой по волосам, он ухмыляется:
– Угу. Одна знакомая цыпочка все уши мне прожужжала. Совсем достала.
– Мне нравится.
– Это хорошо, – улыбается он.
Я кривлю губы и раскачиваюсь на каблуках. Он продолжает улыбаться, и вид у него неотразимый. Если бы я не стояла сейчас в людном коридоре, то схватила бы его за футболку и притянула к себе, чтобы показать, каким считаю клевым. Но я отгоняю эти видения и улыбаюсь ему в ответ:
– Наверное, пора на урок.
– Ага, – медленно кивает он. И не уходит.
Мы стоим еще с полминуты, потом я со смехом отталкиваюсь ногой от шкафчика и поворачиваюсь, чтобы уйти. Он так проворно хватает меня за руку и притягивает к себе, что у меня перехватывает дыхание. Не успеваю я опомниться, как уже прижата спиной к шкафчику, а он стоит передо мной, преграждая руками путь. Одарив меня дьявольской усмешкой, он поворачивает к себе мое лицо. Потом дотрагивается до щеки и осторожно проводит большим пальцем по моим губам. Мне приходится напомнить себе, что мы в общественном месте и нельзя поддаваться порыву. Чтобы не упасть, вжимаюсь в шкафчики, поскольку у меня подкашиваются колени.
– Жаль, не поцеловал тебя в субботу, – говорит он, опуская взгляд на мои губы, продолжая гладить их пальцем. – Все время думаю, какие они на вкус.
Холдер прижимает палец по центру и, не убирая его, быстро прикасается губами к моим. В следующий миг губ уже нет, пальца тоже. Все происходит очень быстро, и только когда коридор перестает кружить перед глазами и я в состоянии стоять ровно, до меня доходит, что Холдер ушел.
Не знаю, как долго я продержусь. Я вспоминаю о своих напыщенных нервозных тирадах в субботу вечером, когда хотела, чтобы он поскорей покончил с этим и поцеловал меня на кухне. Я совершенно не представляла, что меня ждет.
* * *– Как?
Всего одно слово, но я, едва поставив свой поднос напротив Брекина, точно знаю, о чем идет речь. Рассмеявшись, я решаю до прихода Холдера огорошить Брекина всеми подробностями. Если Холдер сядет с нами. Мы не только не обсудили статус наших отношений, но и не договорились, как рассядемся за обедом.