Однако в полночь Дэвид нежно поцеловал ее и вскоре после этого ушел, выразив надежду, что дороги не слишком завалены снегом.
Разочарованная Клер ломала себе голову, пытаясь понять, в чем дело. В конце концов, она не приглашала Дэвида к себе, он пришел сам. Почему же тогда он не захотел остаться?
Разумеется, она не позволила бы ему этого.
Среда, 11 января 1967 года
– Так что у тебя ко мне такого частного и срочного, что об этом нельзя было поговорить по телефону?
Разговор происходил в домашнем кабинете Адама. Хозяин кабинета, облаченный в смокинг, плеснул виски в высокий изящный стакан и протянул его брату.
Майн был в черных кожаных мотоциклетных штанах и толстом свитере с высоким воротником, похожем на те, что носят моряки.
– Я уже два года жду своих комиссионных по делу с „Фрэмуэлл", – сказал он.
Соглашением, заключенным между ним и Мирандой, предусматривалось, что Майну полагается два процента от каждой суммы, которую она заплатила за недвижимость, приобретенную при его непосредственном или косвенном содействии. И эти проценты выплачивались Майку правильно по всем сделкам, кроме той, что была связана с приобретением фирмы „Фрэмуэлл" – сети табачных магазинов: самой крупной сделки из всех, к которым он приложил руку.
– Ты получишь свои деньги, – ответил Адам. – Но с „Фрэмуэлл" не все обошлось гладко. Честно говоря, нам тогда пришлось уплатить очень высокие проценты за ссуду.
– Плевать. Это не моя проблема.
– При всем моем уважении, – Майк знал, что означает эта фраза: Адаму надоело говорить на поднятую им тему, – это твоя проблема, Майк, потому что в твоем контракте не указана дата выплаты процентов. Так что я на вполне законных основаниях мог бы потянуть с этим лет эдак сто.
– Но мы ведь не составляли контракта! Ты набросал это соглашение на листке бумаги за обедом, и мы оба поставили свои подписи. Вот!
Майн извлек из кармана листок и перечитал его. Действительно, срок выплаты процентов не был указан.
– Если ты будешь гнать волну, – предупредил Адам, – тебе придется либо набраться терпения на сто лет, либо согласиться на половинную сумму.
Майн, ошеломленный, уставился на Адама.
– Ты же мой брат, скотина! Разве братья позволяют подобные шутки? Ты же использовал меня, как и когда хотел, ты заставлял меня делать за тебя всякую грязную работу…
– Если бы ты не брался за нее, всегда нашелся бы миллион других желающих.
– Ну и сволочь же ты!
Разъяренный Майк видел: Адам уверен в своей безнаказанности. Он даже начал демонстративно зажигать сигарету, не сомневаясь, что ситуация у него под контролем.
– Вспомни, пожалуйста, сколько раз я обеспечивал законное прикрытие тебе и твоим… хм… друзьям, – спокойно проговорил он. – Я поговорю с Мирандой насчет выплаты тебе процентов. Я посмотрю, нельзя ли ускорить это дело.
– К черту! Я сам поговорю с Мирандой! – рявкнул Майк.
Адам метнул на него быстрый взгляд.
– Нет. Не делай этого. Зачем? И тут внезапно Майка осенило.
– Миранда думает, что уже давным-давно рассчиталась со мной, верно? – атаковал он. – Что ты сделал с этим чеком – подчистил на нем мое имя и поставил свое?
Он успел заметить, как в глазах брата мелькнула досада, он опустил глаза и, казалось, сосредоточил все внимание на своей золотой зажигалке.
– Наверняка ты говорил себе, что только берешь у меня эти деньги взаймы на время, чтобы уплатить свои проклятые игорные долги. Что, не так? – уже кричал Майк. – А я называю это воровством!
Адам преспокойно положил свою сигарету на каминную доску.
Здесь Майк окончательно рассвирепел. Его до такой степени возмутила подлая выходка брата и эта кража, что ему захотелось ударить его – сильно, жестоко, так, чтобы почувствовать, как под кулаком проминается плоть, с хрустом ломаются кости, брызжет кровь.
Он ударил Адама со всего размаха.
Тот покачнулся, налетел на металлический экран, стоявший перед камином, и, потеряв равновесие, рухнул на пол.
Майк услышал, как голова брата стукнулась о кованую каминную решетку. Все произошло так быстро, что он даже не успел опустить выброшенную вперед руку, и она все еще была вытянута по направлению к затянутому в смокинг неподвижному телу Адама.
Тут же раскаявшись в содеянном, Майк бросился на колени и приподнял голову Адама: она моталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. Майк побледнел.
„О Господи! – подумал он, – я ведь не мог убить его, не мог с одного-единственного удара… я же не настолько силен…" Он знал, что только очень хороший боксер, значительно более умелый, чем он сам, способен одним ударом в челюсть заставить человека потерять сознание.
Майк торопливо вцепился в Адама и начал тянуть, пока не уложил его целиком на ковер. Он сорвал с него галстук, расстегнул воротничок и рубашку и сунул палец ему в рот, чтобы проверить, не запал ли язык назад, к гортани. Потом, схватив телефон, набрал 999. Он знал, что экономки нет дома, поскольку Адам сам открыл ему дверь.
После четвертого гудка дежурный оператор ответил:
– Полицию, пожарную команду или „скорую помощь"?
– „Скорую помощь"! Как можно скорее!
Дав адрес и объяснив, как доехать, Майк побежал на кухню за водой и полотенцем. Как мог он ударить своего брата – единственного в мире человека, с которым ему было хорошо и спокойно?
Смачивая виски брата холодной водой, Майк бормотал:
– Прости меня, Адам. Ради Бога, прости! Это все мой чертов темперамент. Забудь об этих проклятых деньгах. Только, ради всего святого, открой глаза. Пожалуйста!
Веки Адама чуть дрогнули. Майк осторожно и заботливо обтер ему лицо. Адам открыл глаза и произнес слабым голосом:
– О Господи, у меня голова раскалывается. Что случилось? – Он попытался поднять голову, но комната поплыла и закачалась перед глазами, и он опять откинулся на ковер. Снова закрыв глаза, он прошептал с тревогой: – Где мои часы?
– Там же, где и были, – у тебя на руке, – ответил Майк, обмахивая брата мокрым полотенцем. – „Скорая" уже выехала, будет здесь с минуты на минуту.
Адам медленно поднял к лицу левую руку и посмотрел на часы. Майк был озадачен: что в них такого особенного, в этих часах? Обыкновенная, ничем не примечательная „Омега".
– Не надо „скорой", – все так же слабо проговорил Адам. – Ты просто вмазал мне, и все. Ты ведь не супермен… Завтра утром я буду в порядке.
Пятница, 20 января 1967 года
Как только пробило шесть, Клер услышала, что петли ворот заскрипели. Сердце подпрыгнуло в груди, дыхание перехватило. Уронив на пол перчатки, в которых она возилась у плиты, Клер прильнула к окну. По дорожке к дому шел Дэвид – он появился почти на полчаса раньше, чем она ожидала.
Войдя в кухню, он сказал:
– Завтра, когда мы будем расчищать сад, я смажу эти ворота… Ммм, что это за потрясающий запах? – и обнял Клер.
– Тушеная картошка с пореем. – За последнее время Клер стало доставлять удовольствие готовить, и она больше не смотрела на это занятие как на досадную необходимость, которая трижды в день отрывает время от зарабатывания на жизнь. – У нас будет салат из цикория с апельсинами под уксусным соусом, грибной пирог с орехами, потом стилтонский сыр и домашнее овсяное печенье, – она перечислила все это не слишком внятно, поскольку лицо ее упиралось в твидовый пиджак Дэвида.
– Звучит просто восхитительно. – Он поцеловал ее в макушку. – Кстати, ты что – вегетарианка?
– Только с прошлой недели. Я решила, что мне не нравится питаться мертвечиной, знаешь, после того как я сама попалась в капкан. Я знаю, большинство людей считает, что это просто заскок.
Клер подала ужин рано, чтобы четырехлетний Джош смог тоже посидеть с ними за столом и насладиться всей этой вкуснятиной. Конечно, она предпочла бы романтический обед вдвоем при свечах, но еще больше ей хотелось, чтобы Джош смотрел на Дэвида как на одну из приятных сторон жизни, а не как на помеху.
После того как Джош был уложен в постель, они снова уселись на ковре перед камином, прислонившись к креслу со сломанной спинкой, и, взявшись за руки, слушали концерт по радио.
– Я хочу сказать тебе кое-что, – шепнула Клер.
Она как следует обдумала все, что собиралась сказать Дэвиду, но теперь, заглянув в свете огня в самую глубь его темных, затененных густыми ресницами глаз, забыла все приготовленные слова и только сумела, вздохнув, произнести с сожалением:
– Ты такой красивый!
– Я знаю, что ты имеешь в виду… Это просто ужасно. Если бы ты знала, как это мешает мне жить! Женщины не слушают, что я им говорю, а мужчины не доверяют мне – и все из-за моей внешности. Но я ничего не могу с этим поделать. Я специально отрастил волосы подлиннее и зачесываю их вперед, чтобы хоть как-то прикрыть лицо. Одно время я даже носил очки, хотя они мне и не нужны… Но знаешь, в этом есть и некоторый плюс: со мной никто не хочет драться. Иногда я сижу в баре, а чужаки цепляются ко мне – думают, что я голубой. Тогда я не торопясь поднимаюсь во весь рост, и, когда они видят, сколько во мне футов и дюймов, тут же отстают. Они ведь не знают, что я никогда в жизни не дрался, – Дэвид рассмеялся как-то виновато. – У меня тоже есть кое-какие заскоки.
Но Клер не хотелось смеяться. Вместо этого она наконец сказала то, что собиралась сказать, – она почувствовала, что должна теперь это сделать:
– Дэвид, я нахожу тебя почти невыносимо привлекательным. Мне очень хорошо рядом с тобой. Но я не хочу ложиться с тобой в постель. Я хочу, чтобы ты понял это как следует.
– Почему? – поинтересовался Дэвид, поудобнее укладывая свою руку, обнимающую Клер.
И тут нервы Клер сдали. Ведь она пыталась объяснить ему: „Потому, что после ухода от Сэма я пережила отвратительное, мутное, постыдное, унизительное время, и я никогда не допущу, чтобы это снова повторилось". А кроме того, она боялась, что сексуальное разочарование с самого начала обречет их отношения на провал.
Но, позабыв все свои доводы, Клер залилась слезами:
– Потому, что вся моя личная жизнь – это одно сплошное разочарование!
– Но все это ведь уже в прошлом, – тихонько сказал Дэвид, прижимая ее к себе. – А сейчас-то в чем дело?
Клер всхлипнула:
– Секс – это совсем не то, чего я ожидала.
– Для меня без тесных эмоциональных отношений секс тоже не существует, – ответил Дэвид. – Я не могу отделить его от таких старомодных чувств, как любовь и привязанность.
– Но ведь именно это всегда говорят женщины!
– Знаешь, Клер, что мне нравится в тебе – это твоя наивность. Возможно, все, что я говорю, – не более чем надежный, тысячи раз проверенный способ за полминуты спустить с девушки трико – а кстати, тан оно и есть. Но я сказал тебе то, что на самом деле чувствую.
– Я поняла, почему с тобой тан легко говорить, – проговорила Клер. – Ты не занимаешься самоутвержденим, а действительно слушаешь меня и отвечаешь мне – словом и делом. А вот мой муж не принимал меня всерьез.
– И что, с тех пор у тебя никого не было? Клер заколебалась было, но ответила честно:
– У меня был целый ряд приятелей на одну ночь. Обычно они возились, сопели, потом внезапно все кончалось. Я не разу не испытала того, что должна была испытать, и мне было слишком неловко и стыдно просить их сделать то, что мне нужно, так что потом не оставалось ничего, кроме сожаления и раскаяния…
– Но если ты никогда не говорила им, что именно тебя заводит, как же ты могла ожидать, что…
– Согласна, это полный идиотизм. Я не стыдилась ложиться с ними в постель, но стыдилась сказать им, что мне нужно.
– Ты чувствуешь по-своему и реагируешь по-своему, и, если ты сама будешь говорить мужчине, как у тебя это происходит, никаких проблем не будет, уверяю тебя, – сказал Дэвид, после чего они устроились поудобнее и стали целоваться уже всерьез.
Пятница, 27 января 1967 года
Вечером следующей пятницы, после суфле из шпината, картофеля, запеченного в сметане, и довольно приличного количества превосходного кларета, Клер сидела у огня, обнаженная до пояса.
– Пойдем в постель, – прошептала она.
– Ты обещаешь, что не будешь травить себе душу?
– Как это?
– Ну, разными дурацкими мыслями.
– Какими, например?
– Типа „надеюсь, у меня все произойдет быстро… надеюсь, что мое тело не хуже, чем у других… надеюсь, что сумею…"
– „Надеюсь, что он не устал и я ему не надоела… он будет разочарован, если я не сумею…" – смущаясь, добавила Клер.
– О черт, сколько всяких проблем! Не надо их решать. Надо наплевать на них.
Клер кивнула.
Дэвид встал и помог ей подняться на ноги. Взявшись за руки, они тихонько пошли наверх, в спальню.
Глава 20
Понедельник, 19 марта 1967 года
– О Господи, я абсолютно забыла, что я это подписывала!
Миранда ошарашенно смотрела на документ, который Адам только что положил перед ней на белый подковообразный письменный стол. Ей вдруг стало холодно, как будто сырой мартовский ветер, насквозь продувавший улицы Лондона, вдруг проник в ее уютный кабинет.
Адам, задумчиво глядя на Миранду, наклонился к ней через стол.
– Я долго, очень долго раздумывал над этим. Я, конечно, понимаю, что тебе никак не хотелось бы лишаться пятнадцати процентов акций „СЭППЛАЙКИТС": такого никому бы не захотелось. Но, с другой стороны, это было условием, на котором я вошел в твою компанию: ты согласилась на то, что, если она когда-нибудь станет открытой, я получу пятнадцать процентов от общего числа акций по номиналу – то есть на сумму пятнадцать тысяч фунтов. И я хочу, Миранда, чтобы ты не отступала от своего слова.
– Но я считала, что это относится только к „КИТС"! – выговорила Миранда. Она была близка к обмороку.
– В документе дословно сказано:,….д/я и / или от любого другого предприятия, возникшего на основе данной компании". Это означает пятнадцать процентов от „СЭППЛАЙКИТС", Миранда. Ты же наверняка прочла этот документ прежде, чем подписать его?
– Но, дорогой мой… – Миранда умоляюще взглянула на Адама.
Он с сожалением покачал головой:
– Это дело не личного характера: оно касается всего твоего бизнеса. Знаешь, что заставило меня принять окончательное решение настаивать на этом? Я понял, что, будь ты мужчиной, Миранда, или не будь у меня с тобой личных отношений, я без малейших колебаний потребовал бы эти акции.
Разделенные столом, они смотрели друг на друга – на этот раз как чужие. Между ними словно бы выросла стеклянная стена. Миранда произнесла спокойно:
– В таком случае, Адам, мне хотелось бы посоветоваться еще с одним юристом.
– Разумеется. Но тебе нужно связаться с Фредди Суонсоном как можно скорее. В конце концов, до выпуска акций в свободную продажу остается только два дня.
– Почему же, черт побери, ты не сказал мне раньше? – взорвалась Миранда.
– Я принял решение только что, – мягко ответил Адам. Он не собирался давать ей возможность принять ответные меры.
Миранда позвонила своему адвокату. Убедившись в том, что ей все-таки придется продать пятнадцать процентов акций „СЭППЛАЙКИТС" Адаму, она сказала:
– В таком случае прошу вас переписать мое завещание, исключив из него всякое упоминание об Адаме Гранте. Акции, предназначавшиеся ему, включите в долю, которая должна отойти моим служащим… Хотя погодите-ка, я придумала кое-что получше! Перепишите долю Адама Гранта на имя Шушу – то есть мисс Дорис Мэнн.
Положив трубку, Миранда вызвала секретаршу:
– Джун, пожалуйста, отмени на сегодня все встречи. И спроси мистера Суонсона, не будет ли он настолько любезен, чтобы подъехать ко мне как можно скорее. Точнее сказать, через час.
Совет директоров компании Миранды, состоявший из десяти человек, недавно был расширен: в него вошли новый председатель, граф Брайтон, и Фредерик Суонсон из „Селигмэн Суонсон", банка, который занимался всеми делами, связанными с созданием „СЭППЛАЙКИТС". Банк предоставил нескольких консультантов, определил цены на акции и разработал устав новой компании, оформленный в виде сорокастраничной брошюры в глянцевой обложке, в которой объяснялась структура компании, говорилось о ее деятельности, положении на рынке и планах на будущее. Как принято в Великобритании, в брошюру были включены также существующие контрактные обязательства. По другой британской традиции, за две недели до объявления „СЭППЛАЙКИТС" открытой компанией основные пункты устава были опубликованы в газетах.
Когда мистер Суонсон приехал в офис Миранды, его провели к особому маленькому лифту, который доставил его прямо в ее кабинет, расположенный на последнем этаже.
Выйдя из лифта, он даже на мгновение остановился, пораженный увиденным. Весь огромный кабинет сиял белизной – включая мраморный пол. Белая мебель, отделанная хромированным металлом, белые расставленные повсюду вазы с букетами весенних цветов. В этом белоснежном великолепии, казалось, не было ни пылинки. В дальнем конце кабинета, на белых столах, над которыми установлены яркие светильники, стояли баночки и коробочки с различными косметическими средствами – они находились на разных стадиях проверни. Сквозь аромат цветов пробивался какой-то легкий специфический запах, отдаленно напоминавший тот, что бывает обычно в школьных лабораториях, но более фруктового оттенка.
Миранда вышла навстречу, чтобы поздороваться.
– Доброе утро, Фредди.
– Что случилось? – спросил Суонсон. Он был доволен тем, как идут дела: „СЭППЛАЙКИТС" процветала. Вся прошлогодняя прибыль „КИТС" пошла на расширение новой компании.
Миранда кратно обрисовала возникшую проблему, думая про себя: как хорошо, что их отношения с Адамом так и остались тайной для всех.
– Почему же Адам тянул до последнего момента? – возмутился Фредди. – Такой опцион[3] в триста тысяч фунтов опрокидывает все твои цифры. Это значит, что наша брошюра и рекламы врут!
– Вначале он не собирался воспользоваться своим правом на него, чтобы не огорчать меня, – не слишком убежденно ответила Миранда. – Но в конце концов решил, что не может себе позволить подобного сентиментального великодушия.