Стэнли Вейнбаум Блуждающие моря
Тед Уиллинг оказался одним из немногих свидетелей катастрофы века. Вернее, свидетелей-то было предостаточно — без малого полтора миллиона. Но выжили едва ли несколько десятков, и среди них — Тед. Его самолет вылетел на рассвете из Сан-Хуан-дель-Норте и в момент ноль находился там, где из озера Никарагуа вытекает бурый поток, чтобы семьдесят пять миль спустя влиться в озеро Манагуа. Тед собирался заснять местность с помощью стереокамеры, чтобы затем топографический отдел Геологической службы Соединенных Штатов мог составить карту и наметить русло будущего Никарагуанского канала. Соединенные Штаты приобрели права на эту местность еще в начале столетия — и с тех пор лелеяли планы построить здесь канал, соперничающий с Панамским.
Место было как раз подходящим. Река Сан-Хуан соединяла Никарагуа с Атлантическим океаном, далее широкая протока вела из Никарагуа в Манагуа, так что эти два озера казались единым внутренним морем. Оставался тонкий перешеек между Манагуа и Тихим океаном. Если его преодолеть, можно будет значительно разгрузить заполненный кораблями Панамский канал и получить с этого неплохую прибыль.
Сквозь облака Тед разглядел конусообразную вершину горы Омепетек. Она была окутана дымным шлейфом. Тед вспомнил, как сейсмологи из Службы говорили о том, что гора в последнее время неспокойна, и хотел уже изменить курс, но тут Омепетек взорвалась, точно римская свеча.
Сверкнул белый ослепительный огонь. Вверх рванулся столб дыма, мгновенно превратившийся в гриб. Несколько секунд в полной тишине было слышно лишь жужжание мотора и пощелкивание камеры, затем раздался страшный грохот, как будто треснула крыша ада.
«Слишком быстро… — подумал Тед, — почему так быстро?»
И тут его самолет словно подбросила вверх гигантская рука. Внизу озеро бушевало и кипело. О восточный берег разбилась колоссальная волна, и Тед успел заметить, как несколько людей бегут по банановой роще, спасая свою жизнь. И тут же, как по волшебству, вокруг самолета встал стеной белый туман.
Стрелка альтиметра дважды крутанулась и подпрыгнула, стрелка компаса завращалась, и Тед уже не знал, в какой стороне земля и каков запас высоты.
Ценой неимоверных усилий ему удалось выровнять самолет и подняться над туманом. И тут же его прошиб холодный пот. Казалось, что он летит вверх ногами всего в нескольких футах над землей. Потом он понял, что темная полоса сверху — просто слой дыма и пыли. Лучи солнца, проходя сквозь него, становились голубыми.
Альтиметр показывал десять тысяч, и Тед повел самолет вверх. На высоте двадцати тысяч воздух стал чище и топограф повернул на северо-восток в сторону аэропорта в Блуфилдсе.
Но Блуфилдс тоже затянуло пылевым туманом. Тед повернул на север, сжигая последнюю канистру керосина. Вдалеке показался столб огня, справа от него — второй, и третий. Первый — Омепетек. А другие два? Фуэго и Таджумулько? Тед не хотел верить собственным глазам.
Три часа спустя туман все еще клубился внизу, а пылевая крыша опускалась, как будто хотела раздавить легкий самолет. Теперь он, должно быть, обогнул Никарагуа и находился где-то над Гондурасом. Тед знал, что выбор небогат — спускаться или падать. С неожиданным спокойствием он потянул рукоятку на себя, скользнул вниз и погрузился в туман. В эти секунды Тед сожалел об одном — что он не может попрощаться с Кэй Лавелл, которая была далеко отсюда, в Вашингтоне, вместе со своим отцом, старым сэром Джошуа Лавеллом, послом Великобритании в США.
Когда стрелка альтиметра показала две сотни, самолет внезапно вынырнул из тумана, словно поезд из тоннеля. Внизу ревел дикий океан. Казалось, гребни волн вот-вот коснутся брюха машины. Тед предположил, что перед ним залив Гондураса, взбаламученный землетрясением.
Тед повернул к западу, прикидывая, на сколько минут хватит горючего. Но ему наконец повезло. Он увидел землю, потом — о чудо! — город, а затем долгожданное посадочное поле.
Это был Белиз в Британском Гондурасе. Едва самолет коснулся земли, к нему сразу подбежали техники.
— Янки везет как всегда! — заметил один из них.
— Сегодня везение мне пригодилось, — ответил Тед. — Что случилось?
— Дьявол заворочался, только и всего.
— Это я видел. Какие-нибудь известия из Никарагуа есть?
— Никаких. Радио замолкло, и телеграф не работает.
Внезапно начался сильный дождь, и люди поспешно укрылись в ангаре.
Сутки напролет телеграфисты Белиза пытались достучаться до Гаваны. Наконец связь была установлена, и три дня спустя, когда схлынул поток правительственных сообщений, Тед смог доложить о происшедшем старику Эйсу Гаунту, своему вашингтонскому шефу. Его настойчивость была вознаграждена: топограф получил приказ срочно прибыть в столицу Соединенных Штатов, а это означало не только возвращение к цивилизованной жизни, но и встречу с Кэй Лавелл.
Тед без приключений перелетел через Юкатанский канал, оставил самолет в Гаване, а затем с комфортом устроился в кресле карибского лайнера и развернул свежую газету.
Он читал отчет о катастрофе и в который раз поражался тому, что еще жив. Все Огненное Кольцо — цепь вулканов по берегам Тихого океана — теперь и вправду полыхало огнем. У Аниакчаке на Аляске оторвало вершину, Фудзияма изрыгнула массу лавы, на атлантическом берегу снова проснулись Ла Суфриер и ужасный Пеле.
Но все это не шло ни в какое сравнение с «работой» вулканов на Панамском перешейке. От Москито Бэй до Рио Коко образовался настоящий океан! Половина Панамы, семь восьмых Никарагуа, вся территория Коста-Рики стали его дном. Северная Америка оторвалась от Южной, а соединявший их перешеек исчез совсем.
В Вашингтоне Тед прямо из аэропорта отправился к Эйсу Гаунту. Сухой неприветливый техасец допросил его с пристрастием, сказал, что стоящей информации в его докладе возмутительно мало, и приказал явиться вечером в офис.
Вашингтон, как и весь остальной мир, пребывал в сильном волнении из-за землетрясения, но, как водится, в столице США разговор шел не столько о полутора миллионах смертей, сколько о других экономических последствиях катастрофы. В конце концов погибшие были в основном латиноамериканцами и китайцами.
В доме посла Лавелла Тед застал множество взволнованных политиков. Очевидно, что новое водное пространство невероятно увеличивало морскую мощь Соединенных Штатов. Отпала нужда охранять уязвимый для нападений Канал. Целый военный флот мог беспрепятственно пройти из Атлантического океана в Тихий. Разумеется, страна потеряет доходы от сбора транзитных пошлин, но эта потеря будет уравновешена сэкономленной стоимостью укреплений и охраны.
По счастью, все были так увлечены дискуссией, что Тед смог без помех поболтать с Кэй.
Вечером в офисе Геологической службы также собрались высокопоставленные гости. Здесь был Голдсборо — непосредственный начальник Эйса Гаунта. Здесь же были Максуэлл — секретарь военного ведомства и флота и даже Джон Вэриш Государственный Секретарь.
Эйс Гаунт прочистил горло и начал:
— Кто-нибудь из вас любит миног?
Гости опешили.
— Ну, я люблю, — заявил Голдсборо, которой когда-то был консулом в Венеции, — а что?
— А то — что лучше бы вам завтра же купить партию миног, потому что послезавтра их уже не будет.
— Не будет миног?
— Не будет миног. Миноги, знаете ли, выводятся в Саргассовом море, а Саргассового моря больше не будет.
— Может, хватит травить байки? — возмутился Голдсборо. — Я ведь занятой человек. Не будет больше Саргассова моря, и что?
— Похоже, скоро вы будете заняты еще больше, — сухо заявил Эйс Гаунт. — Разрешите мне задать еще один вопрос. — Кто-нибудь из вас знает, какая точка Американского континента расположена на широте Лондона?
Голдсборо нетерпеливо дернулся,
— Не понимаю, куда вы клоните, Эйс, — буркнул он, — но мне сдается, что Нью-Йорк и Лондон расположены почти на одной параллели. Или, возможно, Нью-Йорк чуть севернее, поскольку мне известно, что климат в нем немного холоднее.
— Ха! — произнес Эйс Гаунт. — Есть возражения?
Возражений не было.
— Что ж, — объявил глава Службы, — тогда вы все ошибаетесь. Лондон примерно на тысячу миль севернее Нью-Йорка. Он находится на широте Южного Лабрадора!
— Лабрадора! Но это практически Арктика?
Эйс Гаунт развернул большую карту.
— Посмотрите сюда, — предложил он, — Нью-Йорк расположен на широте Рима. Вашингтон напротив Неаполя, Норфолк — Туниса, а Джексонвилль — пустыни Сахара. И исходя из этих фактов, джентльмены, я пришел к выводу, что следующим летом мы увидим жесточайшую войну в истории всего мира!
Максуэлл откашлялся:
— Конечно, конечно! Будет война и не будет миног. Я с интересом слежу за ходом ваших мыслей, Эйс, но… Видите ли, я не люблю миног.
— Еще минутку, — сказал глава Геологической службы.
— Вы уверены? — спросил Тед, когда чиновники покинули офис. — Вы совершенно уверены?
— Что ж, давай начнем сначала, — пробурчал Эйс Гаунт, поворачиваясь к карте. — Вот экваториальное течение, которое прежде омывало берега Гватемалы, Сальвадора, Гондураса, Никарагуа, Коста-Рики и Панамы. А здесь, в Атлантике, было Северное Экваториальное течение, оно направлялось вокруг Кубы в Залив и давало начало Гольфстриму. Средняя скоростью — три узла в час, ширина — шестьдесят миль, глубина — сто морских саженей, а средняя температура достигала пятидесяти градусов. Вот здесь оно встречалось с Лабрадорским течением и поворачивало к востоку, неся тепло всем странам Западной Европы. Вот почему Англия была сравнительно теплой страной, вот почему в Южной Франции был субтропический климат, вот почему люди могли жить далее в Норвегии и Швеции. Взгляни на Скандинавию, Тед, она же лежит на широте Центральной Гренландии, на уровне Баффинова залива.
— Знаю, — Тед кивнул. — Но вы уверены насчет… всего остального?
— Смотри сам, — огрызнулся Эйс Гаунт. — Перешейка больше нет. Экваториальное противотечение, двигаясь со скоростью два узла в час, полностью снесет то, что называлось Центральной Америкой, и ударит по Северному Пассатному течению как раз к югу от Кубы. Неужели ты не догадываешься, что происходит сейчас с Гольфстримом? Он сдвинется к востоку, к бывшему Саргассовому морю, и повернет к югу, вдоль африканского побережья. Не пройдет и шести месяцев, как Германия и Франция неожиданно станут сердечными друзьями, а Франция и Россия — злейшими врагами. Вам понятно, почему?
— Н-нет.
— Потому что в Европе около двухсот миллионов жителей. Двести миллионов, Тед! А без Гольфстрима в Англии и Германии установится климат Лабрадора, во Франции — климат Ньюфаундленда, а в Скандинавии — Баффиновой земли. И сколько человек тогда смогут прокормить эти земли? Возможно, три или четыре миллиона, да и то с трудом. И куда же денутся остальные?
— А куда?
— Англия попробует выдавить избыток населения в свои колонии. Индия безнадежно перенаселена, но Южная Африка, Канада и Австралия смогут принять миллионов двадцать пять. У Франции есть Северная Африка, хотя она уже населена довольно плотно. А остальные — ну, вы же можете догадаться, Тед.
— Попробую. Сибирь, Южная Америка и… Соединенные Штаты!
— Хорошая догадка. Так вот почему Россия с Францией перестанут быть лучшими друзьями. Южная Африка плохо приспособлена для белого человека, так что остаются Сибирь и Северная Америка. Ах, какая будет из-за этого война!
— Как раз тогда, когда мир вроде бы пришел в равновесие, — пробормотал Тед.
— Все газеты кричат о гибели полутора миллионов в Центральной Америке. — продолжал Гаунт. — Через год они поймут, что эти полтора миллиона были лишь передовым отрядом.
— Но, Господи Боже мой! — вырвалось у Теда. — Неужели с этим ничего нельзя сделать?
— Конечно, можно, — ответил техасец. — Если у тебя есть на примете какое-нибудь славное послушное землетрясение, которое поднимет на прежнее место те сорок тысяч квадратных миль земли. Ну а если нет, остается принять предложение Максуэлла: строить подводные лодки — и еще раз подводные лодки. Беженцы не смогут наводнить страну, если ни один из них не доберется до побережья.
Эйс Гаунт ненамного опередил в своих прогнозах блестящего сэра Финеаса Грея из Королевского Общества. К счастью (или к несчастью, зависит от того, который берег Атлантики вы называете своим домом), сэр Финеас был известен в мире журналистики как автор многих дутых сенсаций, и его мрачные предсказания были помещены английскими и континентальными газетами в разделах «Слухи» и «Аномальные новости». Правда, то и дело какой-нибудь океанограф на внутренних газетных полосах соглашался с сэром Финеасом.
Тем временем приближалось Рождество, и Тед проводил дни в рутинной топографической работе в конторе, а вечера — с Кэй Лавелл. Рождественские каникулы они встретили почти помолвленными. То есть они-то были помолвлены, но сэр Лавелл об этом пока не знал.
Четырнадцатого января первая волна холода накатилась на Европу. В Лондоне и Париже столбик ртути показывал двадцать градусов ниже нуля. Затем область высокого давления сдвинулась к востоку, и установилась обычная температура.
Но ненадолго. Двадцать первого другой поток холодного воздуха двинулся в западном направлении, и английские и континентальные журналисты решили пощекотать нервы читателей. Конечно же, сэр Финеас Грей безумец, — но предположите только, что он прав! Только предположите такое. Ведь это же немыслимо! Безопасность и величие Германии (или Франции, или Бельгии, или Англии) просто не могут зависеть от существования крошечной полоски суши на другой стороне земного шара.
С приходом третьей волны арктических холодов европейцы встревожились по-настоящему. Вероятно, сэр Финеас был прав. И что же тогда? Что можно сделать? Жители Парижа и Берлина роптали, и даже уравновешенный Осло стал свидетелем бунтов, так же, как и консервативный Лондон. Германское правительство пошло на уступки Франции в извечном споре о границе, и Франция ответила любезной нотой. Россия запротестовала, ее вежливо проигнорировали; Европа определенно начала перестраиваться, причем очень быстро.
Но Америка, за исключением некоторых ученых и членов правительства, проявляла к этим событиям интерес лишь время от времени. Дамы из высшего общества основали несколько благотворительных фондов в помощь страдающим от холода беднякам, но эти фонды были не слишком популярны. Газеты были озабочены непрерывным ростом иммигрантской квоты — начинался исход из стран Гольфстрима.
К середине февраля Европу охватила настоящая паника. Италия, Испания, Балканские страны и Россия оказались в одной упряжке. Россия тотчас забыла свою многолетнюю вражду с Японией, а Япония (вот странное дело!) потеряла интерес к Курилам. Двести миллионов европейцев, и в том числе многомиллионные армии, жадно выискивали пустые места на карте мира. Никто не знал, где грянет гром, но никто не сомневался, что гроза неизбежна.
Время секретов закончилось. Тед во всем признался Кэй. Они сидели у камина в посольском доме, и топограф боялся оторвать взгляд от пламени в очаге и увидеть лицо своей любимой.
— Да, я об этом знал с самого начала, — повторил он. — Дня через два после землетрясения на Перешейке.
— Тогда почему ты мне не сказал?
— Не мог. Тогда это было служебной тайной.
— Это несправедливо! — взорвалась Кэй. — Почему это должно было случиться с Англией? Я же родилась в Уорвикшире, Тед, так же, как папа, как его отец, и отец того тоже, и весь наш род, восходящий к Вильгельму Завоевателю. Неужели ты думаешь, что я могу без слез представить себе мамин розовый сад голым и опустошенным, как… как тундра?
— Мне очень жаль, — вздохнул Тед, — но что я могу… что мы все можем с этим поделать? Я просто радуюсь, что ты здесь, на этой стороне Атлантики, в безопасности!
— В безопасности! — вспыхнула она. — Да, я — то в безопасности, а что ты скажешь о моем народе? Я в безопасности, потому что нахожусь в Америке, удачливой стране, на земле избранных! Почему это случилось с нами?! Ваши берега тоже огибает Гольфстрим. Почему же Америка не дрожит и не мерзнет, и не боится, а наоборот — до краев полна теплом, комфортом и безразличием? Разве это справедливо?
— Гольфстрим, — начал объяснять пристыженный Тед, — не влияет на наш климат так заметно, потому что, во-первых, мы находимся много южнее Европы, а во-вторых, наши преобладающие ветры идут с запада, как и в Англии. Но наши ветры дуют с суши к Гольфстриму, а английские — от Гольфстрима к суше!
— Но это несправедливо! Это несправедливо!
— Разве я могу что-то изменить, Кэй?
— О, думаю, что нет, — внезапно согласилась она. — Но твой народ мог бы что-то сделать! Посмотри-ка сюда! Послушай!
Она схватила «Таймс» недельной давности:
— Послушай — ты только послушай! «И во имя человечности мы просим, чтобы наши братья и сестры по нации и по языку открыли для нас ворота. Разрешите нам поселиться на обширных территориях, где теперь только племена индейцев охотятся и пасут быков. И не мы одни выиграем от такого переселения, потому что мы — здоровое, трудолюбивое, соблюдающее и уважающее законы гражданское население, а не браконьеры, не разбойники с большой дороги и не гангстеры. Мы станем покупателями ваших товаров, мы привезем с собой сокровища нашей культуры. И, наконец, мы станем солдатами. Солдатами, которые будут сражаться на вашей стороне в грядущих неизбежных войнах. Вспомните, что один только штат Техас располагает количеством земли, достаточным для того, чтобы обеспечить двумя акрами каждого мужчину, женщину и ребенка».