– Я сделал все, что мог!.. – отозвался мужчина, сам прекрасно понимая, что его слова звучат жалко и неубедительно. По его спине поползли холодные струйки пота.
– Меня не интересуют ваши оправдания. Меня интересует конечный результат. Я поставила перед вами задачу – совершенно, на мой взгляд, несложную: добыть то, что находится в тайнике клавесина. Но вы с ней не справились. Вы дважды упустили нужную мне вещь – сначала в квартире старухи, потом в магазине. Теперь вы говорите, что тайник пуст…
– Но там действительно ничего не было!
Мужчина чувствовал странную, тошнотворную слабость. Приходилось признать, что он просто-напросто боится.
Что это с ним? Он работал на многих серьезных и опасных людей. Ему приходилось выполнять поручения бандитов из тамбовской группировки, случалось работать на знаменитого Кирпича, на братьев Антоновых, на кое-кого из тех, чьими именами в девяностые годы пугали детей и впечатлительных барышень, – и всегда он сохранял хладнокровие и профессионализм! Почему же при виде этой странной, закутанной в черное особы у него так позорно дрожат руки, так колотится сердце? Может быть, он попросту стареет, может быть, ему пора на покой?
– Вы не соответствуете своему прозвищу, – продолжала женщина бесцветным голосом. – Вас называют Филин? Какой вы Филин, вы самая обыкновенная трясогузка! Я очень разочарована, а когда меня разочаровывают – это очень плохо кончается! Правда, Цербер?
Черный пес зарычал, как будто подтверждая слова хозяйки.
Филин нервно облизнул пересохшие губы, прикрыл круглые совиные глаза. Что она себе позволяет? Разве можно так унижать профессионала его класса? Она доиграется! Он просто пристрелит ее вместе с этой чертовой собакой! Конечно, это скверно скажется на его репутации – убивать заказчиков не принято, это дурной тон, – но долго терпеть подобные унижения тоже нельзя… а самое главное – нельзя долго терпеть этот непонятный, загадочный страх…
Он думал так – но в то же время в глубине своего сознания понимал, что ничего не сможет сделать, что не сумеет пошевелить пальцем, пока звучит этот холодный, негромкий, равнодушный голос, пока из-под черного покрывала на него смотрят черные, пустые глаза…
– Итак, можете вы привести хоть одну вескую причину, по которой я не должна расторгнуть наш договор… со всеми вытекающими отсюда последствиями?
Филин молчал – и это молчание сгущалось, разрасталось, наваливалось на него страшной, неподъемной тяжестью вроде могильной плиты.
Черный пес беспокойно пошевелился, обнажил клыки, издал низкий, угрожающий рык. Филин сжался, представляя, как огромные желтоватые зубы вопьются в его затылок… сомкнутся на горле…
И тут он вспомнил.
– Постойте! Я кое-что узнал там, в музее. Внутри клавесина был изображен герб…
– Герб? – переспросила черная женщина, и в ее голосе прозвучало подобие интереса. – Какой герб?
– Орел… решетка… я в этом не разбираюсь, но я его сфотографировал…
– Надо же! – Она едва заметно усмехнулась. – Вы иногда тоже совершаете разумные поступки!
– Если позволите, я покажу его вам, – проговорил Филин, понимая, что выглядит он со стороны суетливо и жалко.
Он вытащил из кармана мобильник, повернулся к женщине…
Черный пес угрожающе дернулся ему навстречу, приоткрыв страшную пасть.
– Спокойно, Цербер, спокойно! – Женщина повелительно взглянула на пса, и он послушно отступил. Филин нашел в памяти мобильника нужный снимок, протянул телефон заказчице. Она внимательно пригляделась, потом отвернулась.
– Герб Нарышкиных. Это доказывает только то, что старуха была не из простых и клавесин к ней попал не случайно. Хотя… все могло быть, когда дворец разграбили…
– Дворец? Какой дворец? – растерянно переспросил Филин.
– Для вас это неважно! – Женщина повысила голос, она была очень рассержена, и черная собака зарычала в унисон своей хозяйке.
На этот раз женщина в черном не стала ее останавливать, и Филин понял, что дело его плохо. Собачьи клыки были так близко…
Он не любил огнестрельного и вообще никакого оружия, совершенно справедливо полагая, что если человек не может справиться с жертвой голыми руками или с помощью бесшумного шелкового шнурка, то никакое оружие ему не поможет. Пистолет может дать осечку, от ножа много крови. Правда, сейчас оружие не помешало бы – этакую дьявольскую тварь шнурком не задушишь. Впрочем, оружие тоже бы не помогло: как только он дернется, собака тут же вцепится ему в горло.
Филину стало очень неуютно в собственной машине.
– Так, значит, не можете назвать ни одной причины, по которой вы были бы мне полезны? – настаивала женщина.
Со страху Филина осенило.
– Постойте! Старуха все время говорила о какой-то Лизе! Та приходила к ней часто, приносила подарки и вообще была своим человеком в доме! Вполне возможно, что эта Лиза что-то знала о… о клавесине. Старуха сказала, что она все время ездит на гастроли… Она пианистка! – соврал Филин – и попал в точку.
Женщина в черном задумалась и слегка придержала собаку.
– Что ж, – сказала она, – пожалуй, в этом есть рациональное зерно… Полагаю, вы понятия не имеете, где эту Лизу искать. Ладно, этим я займусь сама, потом скажу вам, что делать.
– Я пойду… я сделаю все, что можно… – суетливо забормотал Филин, сам себя не узнавая. – Не сомневайтесь, я оправдаю ваше доверие…
– Надеюсь! – сухо проговорила черная женщина. – Это в ваших же интересах!..
Она бесшумно распахнула дверцу машины, тенью выскользнула на тротуар. Черная собака легким, грациозным прыжком последовала за ней.
Филин еще долго сидел, не в силах пошевелиться, и следил за темной, окутанной с ног до головы черным шелком фигурой, которая медленно удалялась в сторону замка. В какой-то момент ему показалось, что таинственная женщина не идет, а плавно скользит над землей, не касаясь ее ногами.
– Как это интересно! – проговорила Мария-Антуанетта, опуская на самые глаза капюшон плаща и взбираясь в фиакр. – Мы с тобой поедем в фиакре, как простые крестьянки!
– Не думаю, что простые крестьянки разъезжают в фиакрах, – отозвалась принцесса Роган, усаживаясь рядом с ней.
– А в чем же они ездят? – удивилась королева. – Ведь не в каретах же?
– Да уж, не в каретах! Пошел! – Принцесса взмахнула кружевной перчаткой, и молчаливый кучер, до самых глаз заросший черной бородой, шевельнул вожжами.
Фиакр отъехал от заднего крыльца дворца, проехал по темной аллее парка, подкатил к боковым воротам.
Навстречу шагнул рослый плечистый гвардеец. Мария-Антуанетта дернулась вперед, хотела заговорить, но принцесса прижала палец к губам. Королева еще ниже опустила капюшон, забилась в самый угол фиакра, ее глаза заблестели. Принцесса Роган наклонилась к гвардейцу, что-то прошептала, протянула несколько монет. Бравый вояка вытянулся, взял на караул.
Фиакр выкатился за ворота парка, покатил по темным улочкам ночного Версаля.
– Как интересно! – шептала королева, оглядываясь по сторонам. – Это самое настоящее приключение! Может быть, мы даже встретим грабителей!
– Господи, только не это! – воскликнула принцесса. – Уверяю тебя, это небольшое удовольствие. Надеюсь, что так близко от дворца их нет. Ну вот, мы уже и приехали!
Фиакр остановился возле приземистого домика, в его единственном окне слабо теплился огонек.
– Вот здесь живет та женщина, о которой я тебе говорила, – принцесса невольно понизила голос.
Она помогла своей венценосной подруге выбраться из фиакра, подошла к двери домика и трижды стукнула в нее.
Дверь тут же распахнулась, на пороге появилась высокая женщина, с ног до головы закутанная в черное шелковое покрывало. В руке она держала оловянный подсвечник с сальной свечой.
– Это вы, госпожа? – проговорила она без свойственной простолюдинам суетливой приниженности. – И вы, я вижу, не одна?
– Это моя подруга, мадам… мадам де Грис! – принцесса на ходу придумала имя для Антуанетты. – Она очень хотела взглянуть на вас.
– Ну что ж, если хотела, милости прошу… – Женщина в черном сдержанно поклонилась, пропустила обеих дам в свой домик и плотно закрыла за ними дверь.
Внутри домика было темно и чадно. Его освещала единственная свеча, та самая, в оловянном подсвечнике, да еще дымное пламя очага, над которым булькал котелок с каким-то подозрительным варевом. Посреди комнаты стоял стол, накрытый алой скатертью. На этом столе лежали какие-то странные темные карты, стояли хрустальный бокал и темная, запыленная бутылка.
Из угла донеслось негромкое ворчание.
Мария-Антуанетта взглянула в том направлении и увидела свернувшегося на полу большого черного пса.
Из угла донеслось негромкое ворчание.
Мария-Антуанетта взглянула в том направлении и увидела свернувшегося на полу большого черного пса.
– Не бойтесь, госпожа, – поспешила успокоить ее хозяйка. – Цербер вас не тронет. Он знает, что вы – гости, мои гости. Не желаете ли снять свой плащ?
– Нет, – принцесса Роган опередила подругу. – Мадам де Грис останется в плаще. Ей зябко…
– Как вам будет угодно, госпожа! – Хозяйка поклонилась Антуанетте. – Если так, не угодно ли вам будет начать? Время для этого самое подходящее…
Наверху, над головой королевы, раздался странный скрипучий звук. Мария-Антуанетта подняла голову и увидела пристроившегося на потолочной балке черного ворона. Ворон снова каркнул – словно скрипнула несмазанная дверь.
– Угомонись, Шарль! – прикрикнула на него хозяйка. – Нашим гостям не до тебя!
Женщина в черном подняла со стола темную запыленную бутылку, налила из нее в бокал рубиновое вино, протянула его Марии-Антуанетте:
– Выпейте, госпожа!
Королева нерешительно взяла бокал, переглянулась с подругой. Принцесса Роган едва заметно кивнула, улыбнулась одними глазами, подбадривая ее. Антуанетта поднесла бокал к губам, отпила немного. Вино было странным. В нем был привкус полевых трав, и осенних яблок, и чего-то едва уловимого, давно забытого. Королева вспомнила свое детство, дворец Шенбрунн, старшего брата…
Женщина в черном отвернулась, подошла к очагу и бросила в огонь щепотку какого-то порошка. Огонь вспыхнул ярче, выбросил сноп разноцветных искр. В комнате запахло пряно и волнующе – осенним полем, ночным садом, таинственным лесом…
– Услышь меня, госпожа, услышь меня, повелительница! – заговорила колдунья неожиданно высоким, сильным голосом. – Услышь меня, Геката, обутая в красное, повелительница перекрестков, дочь Аристея! Услышь меня, владычица лунного света! Ты, бегущая по земле, не приминая травы, ты, рыщущая в темноте, преследующая свою добычу в ночи! Ты, блуждающая среди могил, трехликая, змееволосая! Услышь меня, Геката, матерь тьмы, повелительница колдовства! Заклинаю тебя черной собакой, черным вороном, черной змеей!
Королева забеспокоилась, прикоснулась к вискам: там внезапно забилась боль, мучительная, нарастающая. Голос колдуньи ввинчивался в голову, раздражая и мучая…
Хозяйка снова подошла к ней, уставилась в упор своими глубокими черными глазами:
– Пейте, госпожа! Вы должны выпить это вино, если хотите узнать…
– Узнать – что? – растерянно переспросила Антуанетта.
Женщина в черном не ответила.
Королева снова поднесла бокал к губам. Рука ее слегка дрожала, мелкие белые зубы стучали о край бокала. Она сделала глоток, еще один… взгляд ее был прикован к странной хозяйке. Вкус вина изменился… да полно, вино ли это?
Из-под черного покрывала свесился кулон на тонком кожаном шнурке. Мария-Антуанетта разглядела странный узор из темного старинного золота: вертикальный ромб, а в нем – полумесяц и ключ.
Кулон странно притягивал ее, он завладел ее сознанием. Он раскачивался из стороны в сторону, и взгляд Марии-Антуанетты послушно следовал за ним. Королева хотела что-то сказать, хотела прервать странный обряд…
Но темная избушка вдруг растаяла, исчезла.
Теперь Мария-Антуанетта стояла на дворцовом балконе рядом с королем, на руках у нее был ребенок. Ее супруг, Луи, улыбался слабой, беспомощной, жалкой улыбкой.
Внизу, возле стен дворца, кипела грязная, грозная, отвратительная толпа – тысячи и тысячи нищих, оборванных женщин. Они заполняли все свободное пространство перед дворцом, волнуясь и выплескиваясь на ухоженные версальские дорожки, как бурное, беснующееся море. Впереди них гарцевала на вороной лошади красавица с жестоким, беспощадным лицом, в красном изорванном платье, в красной шляпе с красными перьями, с кривой саблей в руке… каким-то непостижимым образом королева знала ее имя – Териен де Мерикур…
– Хлеба, хлеба! – кричали тысячи женщин.
– Нужно уехать в Париж… – прошептал Луи, едва разжимая губы, продолжая жалко, вымученно улыбаться. – Там мы будем в безопасности… там есть верные войска…
– Хлеба, хлеба! – неслось снизу.
Вдруг эта картина померкла, словно невидимая рука перевернула следующую страницу.
Теперь королева была одна – с ней не было ни Луи, ни маленького сына. Впрочем, сын, ее маленький Луи, названный именем отца, был с ней – на шее, под черным траурным платьем, она бережно хранила его портрет и локон золотистых волос, спрятанный в детскую перчатку.
Она находилась в жалкой, бедно обставленной комнате – узкая койка, два шатких стула и умывальник составляли всю ее обстановку. Голые стены были сырыми и холодными, от них тянуло ледяным сквозняком, и тело королевы сотрясал мучительный озноб. Дверь была заперта, единственное окно выходило во двор… в пустой тюремный двор, где не росло ни травинки, ни деревца.
Мария-Антуанетта вскочила, подбежала к двери, заколотила в нее кулаками…
За дверью послышались шаги, лязг железа, и равнодушный, незнакомый голос проговорил:
– Уймитесь, гражданка! Соблюдайте революционный порядок!
И от равнодушного спокойствия этого голоса ее обдало ледяным холодом ада…
Мария-Антуанетта вскрикнула, открыла глаза.
Она снова была в крошечной полутемной избушке. В камине пылал огонь, перед ней стояла женщина в черном покрывале, на ее плече сидел черный ворон.
– Что это было? – спросила королева дрожащим, надломленным голосом.
– Владычица ночи показала вам, что будет, если…
– Если – что?
– Если вы не поймете поданный вам знак!
– Знак? Какой знак?
– Вам виднее, моя госпожа!
Ворон на плече у колдуньи внезапно поднял одно крыло, приоткрыл клюв и хрипло, надсадно каркнул:
– Кар… кар-динал…
Или это только померещилось королеве?
Она вспомнила вечер в салоне принцессы и призрак мертвого кардинала за клавесином: красные рукава, упавшие до локтей, красивые сильные руки и странную, мучительную музыку, стекающую с пальцев Красного кардинала…
– Пойдем отсюда… – проговорила Мария-Антуанетта, порывисто схватив свою подругу за руку. – Пойдем прочь, я больше не хочу… больше не могу… мне это совсем не нравится!
Они вышли из приземистого домика. Прежде чем закрыть дверь, принцесса сунула в руку колдуньи тихо звякнувший кошелек, обменялась с ней многозначительным взглядом.
Фиакр ждал их на прежнем месте.
Принцесса Роган помогла Антуанетте сесть, устроилась рядом с ней и вполголоса бросила кучеру:
– Обратно, во дворец! – Она повернулась к королеве и взволнованно прошептала: – Ну что? Что ты видела?
– Ничего! – нервно выкрикнула Мария-Антуанетта, прижав руки к пылающим щекам. – Мне это совсем не понравилось, и я не хочу об этом говорить! И… больше не зови меня на такие ночные прогулки! Это не смешно!
Она закрыла лицо ладонями, потом порывисто опустила руки, приподнялась на сиденье фиакра и воскликнула:
– Давай лучше поговорим о завтрашнем празднике!
– Празднике? – удивленно переспросила принцесса. – А что – разве завтра какой-то праздник?
– Если нет – мы устроим. Мне хочется повеселиться. Мне надоели эти скучные, натянутые физиономии придворных! Нужно жить весело, интересно! Ведь жизнь так коротка… да, ты представляешь, мой деверь, Карл, этот милый шалопай, поспорил со мной на сто тысяч ливров, что всего за семь недель разрушит до основания свой дворец Багатель и заново его отстроит! Ты представляешь себе?
– Сто тысяч ливров? – переспросила принцесса. – Где ты возьмешь такие деньги, если проиграешь?
– Ах, какие глупости! – Мария-Антуанетта отмахнулась от подруги. – Луи даст мне… он меня так любит…
– А где возьмет деньги Карл, если ты выиграешь? Ведь он и так в долгах!
– Ну, достанет где-нибудь! Попросит у Луи, ведь он как-никак его родной брат!
– Бедный Луи! – вздохнула принцесса.
Дмитрий Алексеевич поднялся на крыльцо бывшего дворца Нарышкиных и потянул на себя бронзовую ручку, до ослепительного блеска вытертую руками бесчисленных посетителей. Раньше, он помнил, здесь был Дом дружбы с народами зарубежных стран, теперь на стене тоже висела какая-то вывеска, но он не успел прочитать, что на ней написано.