Ну вот и искомая война, датируемая 939–941 гг.,[38] после которой были два неудачных похода Игоря на Византию в 941 и 943 гг., и разрешенный хазарами набег русов на Берда'а (Арран)[39] в 943–944 годах. Последний набег, видимо, совершился именно в то время, когда поляне стали данниками хазар. Это подтверждается тем, что в 945 г. Игорь был вынужден собрать с древлян двойную дань, без участия большей части своей дружины. За это он заплатил жизнью, но нельзя считать его поступок легкомысленным: дружину надо было оплачивать, и при таких расходах было невозможно собрать дань для победивших хазар, что грозило возобновлением войны тогда, когда поляне уже остались без мечей. Игорь рискнул и погиб.[40]
Теперь история русско-хазарских взаимоотношений начинает проясняться. До выхода хазар на рубеж Дона и постройки Саркела в 834 г. столкновений Руси и Хазарии не было. Вопреки версии летописца в Киеве IX века процветал русский каганат, ведший традицию, по-видимому, от племени россомонов IV века.[41] Это было переселившееся вместе с готами в середине II века н. э. скандинавское племя, судя по уцелевшему имени первой прославившейся русской женщины — Сунильды, которую готский король Германарих за супружескую измену велел привязать к хвосту дикого коня.[42] Впоследствии это племя смешалось со славянами, и потомки тех и других стали называться полянами: «поляне, яже ныне зовомая Русь» (II, 240)[43]
Созданный полянами киевский каганат еще в 860 г. жил в мире с хазарами. Это видно из того, что миссия св. Кирилла к хазарам проходила в мирной обстановке.[44] Это говорит не о миролюбии хазарского правительства, а скорее о могуществе Киева, нападение на который не сулило ничего доброго. Масуди упоминает о сильном царстве «валинана» (волыняне), где правит «Дира», видимо предшественник, а не соправитель Аскольда.[45]
Но все радикально изменилось с появлением варягов, развязавших войну с Хазарией, как повествует автор «Повести временных лет». Далее я следую реконструкции событий, предложенной Б.А. Рыбаковым в «Истории СССР» и являющейся обобщением новейших достижений науки. Как известно, в IX веке земли славян наряду с другими странами Европы подверглись нападениям викингов. В 862 или 874 г. конунг Рюрик водворился в Новгороде, а в 882 г. конунг Олег — в Киеве. Аскольда Б.А.Рыбаков считает «последним представителем династии Кия». После похода на Византию в 911 г. Олег, «которому совершенно неосновательно приписывается создание Русского государства, бесследно исчез». Родственные же связи Игоря и Рюрика «придуманы потом, когда летописцы стремились соединить в одно целое киевский и новгородский варианты рассказа о начале Руси».[46]
Итак, в начале Х века на Руси произошел антинорманнский переворот и смена варяжской династии на славянскую. Против такой концепции возражений не возникает, но потом появляются некоторые сложности, связанные с нашим сюжетом.
Ингер — имя скандинавское. Конечно, его мог носить и славянин, родители которого дружили с норманнами. Однако вспомним, что в 30-х гг. Х века князем Руси назван Х-л-гу, т. е. Олег, а не Игорь. Этот Олег не мог быть летописным «вещим» Олегом, так как тот умер в 912 году. Он мог быть либо его тезкой, но не князем Руси, либо это было прозвище Игоря — Хельги Ингер-Игорь Младший, либо это просто титул — святой («хельги» — шведск.). Но вопрос упирается в другое: был ли этот Игорь сыном Рюрика и сподвижником Олега при захвате Киева в 882 году?
Д.С.Лихачев отмечает странный оборот речи: Олег… «и придоста къ горамъ хъ киевскимъ» (1, 20). Он содержит двойственное число, а не единственное или множественное. И Д.С.Лихачев дает объяснение: «Составитель «Повести временных лет» переделал рассказ предшествующего Начального свода: Олег у него князь, а не воевода… след старого текста, где поход предводительствуется двумя — Игорем и Олегом, сохранился в этом употребленном здесь двойственном числе» (II, 251).
Затем в уже цитированном нами «Кембриджском анониме» указаны враги хазар: «Асия (асы-осетины. — Л.Г.), Баб-ал-Абваб (Дербент. — Л.Г.), Зибус (Зибух; Зихи, черкесы, жившие на побережье Черного моря. — Л.Г.), турки (здесь венгры. — Л.Г.), Луз-ния», под которыми академик Френ понимает «ладожан», т. е. варяжские дружины Хельгу и Игоря.[47]
Так как время описываемых в письме событий четко датируется концом 30-х гг. Х века, то, видимо, придется отнести летописного Игоря к варяжским конунгам, а не к славянским князьям, а дату «славянского переворота» несколько отсрочить.[48] Но последовательность событий именно такова, что будет видно, если мы от толкования текста перейдем к изучению панорамы событий. Этот подход дает необходимые коррективы.
В том, что летописец отразил древнюю историю Руси неадекватно и факты учел выборочно, мы уже убедились. Но он дал уязвимую концепцию. В 879 г. на престол Руси вступил Игорь «детеск вельми». Допустим, что ему было два года: значит его год рождения — 877 или, может быть, ранее, но не позже. В 903 г. он женился на Ольге; той было по летописи 10 лет (1, 262). В 942 г. у Игоря и Ольги родился первенец — Святослав. Игорю минимум 65 лет, Ольге — 50 лет. Не странно ли?
Очевидно, принимать данные летописи следует не буквально. Вероятнее считать, что 65-летнее «царствование Игоря Рюрикови-ча Старого» — это определенный период господства норманнской династии конунгов, которая потерпела полное поражение в войнах и с иудейской Хазарией, и с христианской Византией, и с мусульманской державой Марзубана бен Мухаммада (Мусафарида)[49] в Арране. Все эти неудачи не могли не разочаровать славян в способностях их западных соседей, и поэтому после 945 г. мы видим на золотом столе киевского князя со славянским именем — Святослав. То, что псковитянка Ольга приходилась ему родной матерью, несомненно, но был ли он действительно «Игоревич», — крайне сомнительно. Если же отчество его правильно, то этот Игорь был тезкой Игоря Рюриковича, соратника Олега, если тот действительно существовал.
Со сменой династии сменилась и внешняя политика Киевской Руси. Правительство Ольги и Святослава заключило военные союзы с Византией, печенегами и торками,[50] ликвидировало сопротивление вятичей и в 965 г. завершило освободительную войну разгромом Итиля, взятием Семендера и перестройкой хазарского Саркела в русскую Белую Вежу.
Теперь вернемся к летописному тексту о хазарской дани и посмотрим, что в нем правильно, а что искажено. То, что поляне по смерти Кия «быша обидимы древлями и иными окопными» (1, 16), вымысел, направленный на то, чтобы приписать величие Киева варяжским конунгам.
Сам факт выдачи мечей победившим хазарам похож на правду, несмотря на искаженную датировку. Может возникнуть сомнение из-за того, что Песах потребовал, чтобы поляне или русы шли воевать против греков без мечей, — это бессмысленно. Но Песах и не был заинтересован в успехе похода; то, что русичи отбивались копьями от греческого огня, его устраивало.
Однако заключительная сентенция («си имуть имати дань на насъ…» -1,16) — чистая демагогия. В начале XII века, когда игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр составлял «Повесть временных лет», русская земля даже не граничила с Хазарией. Хотя удачная война Владимира Мономаха с половцами отодвинула границы Руси к Дону, но за Доном жили «дикие» половцы, отделявшие Русь от Хазарии. К XII веку Хазария, лишенная иудейской общины, превратилась в маленькое мусульманское княжество со столицей в городе Саксине, в дельте Волги.
Местоположение Саксина долгое время было не установлено,[51] но теперь это возможно сделать путем сопоставления данных новоизданных источников и археологических исследований в дельте Волги. В 1132 г. Саксин посетил арабский путешественник Абу Хамид ал-Гарнати и оставил его описание.[52] Саксин лежит на огромной реке, «больше Тигра». В нем живут «сорок племен гузов» (сорок — условное число). У них большие дворы и шатры, есть две мечети, а зимние дома из бревен сосны под кровлями из досок; у города большая река, а рядом «тысяча рек». Это дельта Волги, а в ней есть только одно место, удовлетворяющее описанию Ал-Гарнати, — село Семибугры, на протоке Табола.[53] Деревянные и войлочные жилища, естественно, не сохранились, но характер и обилие керамики, а также описание рельефа совпадают с сообщениями арабского географа.
Саксин был взят монголами в 1229 г., и остатки его населения убежали на север. Подъем уровня Каспийского моря в XIII веке на время прекратил жизнь в дельте Волги, где бэровские бугры превратились в архипелаг и стали необитаемы.[54] В XII–XIII веках русские ни разу не сталкивались с хазарами. Следовательно, сентенция летописца не может быть принята не только буквально, но и образно. И, однако, она для чего-то введена в текст. Вот еще одна загадка!
Саксин был взят монголами в 1229 г., и остатки его населения убежали на север. Подъем уровня Каспийского моря в XIII веке на время прекратил жизнь в дельте Волги, где бэровские бугры превратились в архипелаг и стали необитаемы.[54] В XII–XIII веках русские ни разу не сталкивались с хазарами. Следовательно, сентенция летописца не может быть принята не только буквально, но и образно. И, однако, она для чего-то введена в текст. Вот еще одна загадка!
Но, может быть, это высказывание относится к хазарам-христианам, окрещенным в 860 г. св. Кириллом и упоминаемым в «Повести временных лет» (1, 39)? Их потомки живут до сих пор около развалин древнего Семендера[55] и назывались — «гребенские казаки». Часть их распространилась в IX веке на Нижний Дон, принесла туда культуру кавказского винограда[56] и в XII–XIII веках стала известна под названием «бродники».[57] Может быть, эти потомки хазар платили в 1113–1118 гг. дань Киеву? Нет, не платили, ибо в 1117 г. «придоша Беловежци в Русь» (1, 202), т. е. русские очистили левый берег Дона, в том числе его пойму, сохранив за собой гегемонию в степи между Доном и Карпатами. И, кроме того, культурный комплекс Белой Вежи был связан с черниговским левобережьем Поднепровья, а не с Киевом, как определил М.И.Артамонов во время раскопок Саркела.
Итак, летописец налгал; остается объяснить: для чего и зачем? Переберемся из Х в XII век — эпоху, когда были составлены оба дошедших до нас текста. К счастью, «Историко-литературный очерк» Д.СЛихачева (II, 5-148) содержит все данные, которые для нашего анализа необходимы и достаточны. Так как поводов для диспута в статье Д.С.Лихачева не имеется, то мы будем базироваться на его выводах. Отметим те, которые важны для нашей темы.
Изданный текст летописи — это третья редакция летописного свода, включающая «разновременные куски» (II, 42). В них отразилась политическая и идеологическая борьба, раздиравшая Киевскую Русь XI века. Обобщенно она выглядела так, разумеется — в схеме: тогда было три направления политических и два церковных, на фоне двух территориальных (племенных) славянских объединений и двух кочевых союзов.
С «западническим» направлением связали свою судьбу великие князья Изяслав Ярославич и Святополк II Изяславич; с «византийским» — Всеволод Ярославич, Владимир Мономах и его сын Мстислав Великий; с «национальным» — Святослав Ярославич, Олег Святославич и его дети.
В церковной политике: киевскому митрополиту — греку противостоял Киево-Печерский монастырь, предшественника коего Д.С.Лихачев видит в митрополите Иларионе, заявившем, что «русские — это новый народ, пришедший на смену старым (в том числе и грекам)» (II, 73). Константинопольская патриархия решительно отказалась утвердить Илариона митрополитом; в Софии сели митрополиты — греки, а Киево-Печерский монастырь — центр русского летописания — занял самостоятельную позицию.
Древняя вражда полян и северян переоформилась в соперничество Киева и Переяславля с Черниговом, т. е. Северской землей. Племенная война половцев (куманов) с торками (гузами) заставила тех и других искать союзников. Половцы подружились с Черниговом, торки — с Киевом, вследствие чего киевская летопись постоянно клеймит половцев и молчит о торках.[58]
Киево-Печерский монастырь оформился в 1060–1061 гг. (II, 84), но после конфликта с Изяславом первый известный летописец Никон бежал в Тмутаракань. В 1068 г. монахи Лавры поддержали восстание против Изяслава. После подавления Антоний бежал в Чернигов. Но уже в 1073 г. монастырь выступил против Святослава и Всеволода, т. е. в пользу изгнанного Изяслава (II, 85). Видимо, политические симпатии монастыря сменились. С того времени монастырь занимает независимую позицию: Никон составил «антикняжеский свод» (II, 102), где он обвиняет князей в «несытстве» и в небрежении к старым дружинникам, например Яну Вышатичу (II, 99). Но в 1098 г. Святополк II поддержал антигреческую позицию монастыря и примирился с ним (II, 102). В последующее десятилетие была создана Нестором «Повесть временных лет», оконченная в 1113 году (II, 102).
Легко догадаться, что союз монастыря с князем был выгоден обоюдно, и не случайно, что Нестерова редакция «Повести временных лет» направлена не только против греков и грекофилов, но и против Олега Черниговского, друга половецких ханов. Следовательно, идеологическая ориентация должна была идти на Запад. Однако там шла борьба папы Григория VII с императором Генрихом IV, дружившим с Алексеем Комнином и женатом на Евпраксии Всеволодовне, сестре Владимира Мономаха. Поэтому антигреческий летописец переносит свои симпатии в прошлое и на север, где были друзья Святополка Изяславича. Датский король Эрик I Добрый (ок. 1095–1103) накануне вступления на престол посетил Святополка в Киеве.[59] Не это ли было толчком к созданию «норманнской теории» — легенды, которая «складывалась постепенно и искусственно» (II, 113) и питалась не столько научным прозрением, сколько презрением к грекам и ненавистью к половцам, союзникам Олега Черниговского, правоты которого Нестор не желал заметить?
Обстоятельства благоприятствовали развитию западнических, т. е. германофильских, настроений в Киеве. В 1093 г. Евпраксия Всеволодовна, или императрица Адельгейда, сбежала от мужа к графине Матильде в Каноссу. Здесь она сделала разоблачение мужа, рассказав о том, что он принуждал ее к участию в оргиастических мистериях сатанинского культа николаитов. Папа Урбан оказал беглой императрице покровительство и помог ей пробраться на Русь, где она постриглась и умерла в монастыре в 1109 году. Компрометация императора переяславской княжной повела к тому, что Генрих попытался сблизиться с Киевом, Греческая церковь, крайне принципиальная в вопросах канона, осудила браки с католиками. Митрополит Иоанн даже грозил Всеволоду I отлучением. Но Святополку такая непреклонность политического противника была на руку. Он разрешил принять на вооружение антигреческий и, следовательно, проваряжский вариант древней истории Руси (II, 112–114).
Так же оказались смазаны или замалчивались русско-венгерские, русско-печенежские и русско-торкские союзы, хотя только благодаря им Русь вышла победительницей после напряженной войны с Хазарией. Восстановленный нами ход истории показывает, что именно варяжские князья потерпели от Хазарского каганата поражение, чуть было не приведшее Русь к гибели. Летописец Нестор об этой странице истории умолчал. Видимо, одобрение союзов с кочевниками в те годы, когда Святополк терпел от половцев жестокие поражения, не представлялось автору летописи ни актуальным, ни конструктивным. А между тем незаинтересованный добросовестный арабский географ Масуди сообщает, что «русь и славяне составляют войско и прислугу хазарского царя».[60] Но приписать победу в освободительной войне 965 г. союзу славян с печенегами значило реабилитировать друга кочевников Олега Свято-славича, а отметить помощь Византии — подыграть Владимиру Всеволодовичу Мономаху. То и другое для Святополка Изяславича было нежелательно.
Апология трех поколений викингов и попытка приписать им победу над греками, одержанную еще до «признания» Рюрика, в 860 г., были политикой далекого прицела, которая могла дать плоды лишь тогда, когда летопись была кончена, переписана, прочтена и усвоена. Святополку же были нужны деньги, как всякому непопулярному правителю. Он применил для получения их средство, заимствованное у феодальных королей Европы, — разрешил пребывание в Киеве еврейской общины, конечно, за большую плату. Нестор, видя это, счел за благо хазарскую проблему в летописи не обострять.
По смерти Святополка киевляне разграбили дома приближенных покойного князя, ростовщиков-евреев, и собрались напасть на бояр и монастыри. Прибытие Владимира Мономаха, князя весьма популярного, успокоило толпу, но вече, выбравшее Владимира великим князем, собралось не на площади, а в храме св. Софии — твердыне греческого православия.[61] Это немедленно сказалось на летописании. Владимир Мономах вступил в борьбу с Киево-Печер-ским монастырем и изъял у него летописание, которое он передал в Выдубицкий монастырь (II, 129). Игумен Сильвестр дважды переработал текст «Повести временных лет», но его правка коснулась главным образом последней части, т. е. княжения Святополка (II, 130). Таким образом, тенденциозные новеллы и искусственная генеалогия, относящиеся к IX-Х векам, сохранились. Будучи приняты историками XVIII–XIX веков без малейшей критики, они породили фантастические представления о Древней Руси, якобы возникшей по мановению варяжского меча из дикости неполноценных славяно-финских племен. Весь период киевского (русского) каганата с IV по IX век считался не бывшим.
Жаль, что не сохранилась черниговская летописная традиция. Там вряд ли было все правильно, но не так, а сравнение двух, пусть даже неполноценных версий дает возможность установить истину или хотя бы усомниться во лжи.