Это просто дачный колодец. И это не тот колодец, другой.
Иди и посмотри, убедись. Проверь!
Ноги запутались в высокой некошеной траве. Она тихо шуршала – желтая, пожухшая под зноем и пылью.
Катя оглянулась – ее машина осталась на пустой дороге. И кругом ни души, ни огонька. Линия электропередач слабо гудит над головой. Старые покосившиеся столбы, почерневшие от дождей. А над ними месяц – уже пополневший на середине лунного цикла, не бледный, а какой-то мутный, словно испещренный красными прожилками.
Пылевое облако... это потому, что там, в небе, пыль и смог, гонимый сюда ветром из города.
Но собаки... Внезапно ветер донес слабый вой пса-одиночки, и вот его уже подхватили другие... И откуда их столько взялось... псы Ясногорска и окрестных деревень и дач, скучившихся по берегам озера, и местной «Пятой авеню» и бездомные стаи, шнырявшие по ночам по территории продуктовой ярмарки и строительного рынка... Все хором затянули свою песнь, подняв морды кверху и щелкая зубами, воя и глухо рыча на этот гнойный нездоровый небесный стручок там, там, наверху...
Внизу, где все призрачно и нет никакой веры происходящему, пока не увидишь своими глазами...
Колодец закрывала бетонная плита. Но сейчас она была наполовину сдвинута, образовав не узкую щель, в которую едва проникал свет, нет, а достаточно места...
Если захотеть, то и выбраться наружу получится.
Катя замерла, прислушиваясь к этой ночной какофонии, а потом повернула назад. Села за руль и захлопнула дверь машины. Магнитофон работал, пленка шипела, крутилась вхолостую, не выдавая более ни слова.
Глава 25 РАЗНЫЕ ПУТИ
Дежурная сестра приемного покоя ясногорской больницы, заполнявшая карты на поступивших за день пациентов, подняла голову, услышав шаги в коридоре. В смотровой, где она сидела, из освещения включена лишь настольная лампа – так удобнее писать по вечерам, а то от света флюоресцентных ламп на потолке болят глаза.
Мимо кабинета проскользнула тень. И сестра встала из-за стола, решив посмотреть, кого это там еще несет.
Легкие шаги...
Вроде как высокий хрупкий подросток в куртке-бомбере и узких светлых джинсах. Сестра проследила за ним взглядом с порога кабинета. Так поздно, а они все шляются... Раньше по вечерам больничный корпус всегда запирала охрана. Меры против терроризма. Но меры эти строго соблюдались год-два, а теперь снова бардак. И охранники по вечерам незнамо где – скорее всего в здании морга ошиваются, там собирается веселая компания санитаров и студентов-практикантов с пивом и порнофильмами, и двери приемного покоя всю ночь настежь.
Подросток, мальчишка... откуда он тут взялся? Сестра уже хотела было окликнуть незнакомца, но тут парень вошел в пятно света и на пороге ординаторской оглянулся. И сестра поняла, что ошиблась – какой, к черту, подросток...
Надо же такому померещиться...
Это же сестрица доктора Дениса Михайловича. Хрупкая-то она хрупкая, но бюст вон какой, узкий бомбер так и распирает. А волосы под пацанской бейсболкой спрятаны, оттого, наверное, и такое сходство с мальчишкой. Эта везде пройдет, пролезет в любую щель. И сюда, в больницу, частенько наведывается с братом повидаться. Только сегодня она слишком припозднилась.
Перчик – Наталья Литте (а это была действительно она) зашла в ординаторскую и плотно закрыла за собой дверь.
Бородатый доктор – тот самый, с которым Катя разговаривала здесь, в приемном покое, – что-то писал за столом. На его столе тоже горела лампа, в открытое окно заглядывала с улицы ночь.
– Наташа?
– Мне повестка пришла, в прокуратуру вызывают завтра, – она прислонилась к двери.
– Так и должно быть. Кофе горячего хочешь?
– Ты по ночам тут кофе пьешь?
– Иначе засну на дежурстве. Сама знаешь, что со сном у меня все в порядке, – бородатый доктор Денис Михайлович смотрел на сестру. – Ее сюда привезли сегодня.
– Кого?
Он взял со стола тоненькую, в три листа, медицинскую карту и протянул сестре. Та отлепилась от двери и подошла – какой-то развинченной неуверенной походкой, какой порой ходят либо смертельно уставшие, либо больные люди. Она читала «шапку» карты, где указываются имя, фамилия, год рождения, адрес. А бородатый доктор Денис Михайлович смотрел на нее. Свет лампы падал на стол, на бумаги, оставляя их обоих в тени.
– Где она сейчас? – хрипло спросила Перчик.
– Пока в реанимации – сутки, а потом переведем.
– Ты переведешь.
Эта фраза прозвучала странно – и вопрос, и одновременно просьба, нет, почти приказ.
– Да, конечно.
– У тебя найдется что-нибудь выпить, кроме кофе? – Наталья Литте села напротив брата, аккуратно вернула листки в стопку таких же листков на углу стола.
– Ничего не хочешь мне сказать, Наташа?
– А ты... ты что мне скажешь?
– Могильщика убили сегодня днем. Там все было оцеплено.
Пауза...
– Я очень тебя люблю, кроме тебя, Наташа, у меня никого больше нет.
Его невнятное бормотание смазало смысл и пафос фразы, он произнес все это себе под нос скороговоркой, наклоняясь к нижнему ящику стола и извлекая оттуда бутылку коньяка – презент от очередного больного.
Когда он распрямился уже с бутылкой в руках, он увидел, что сестра его облокотилась на стол, спрятав лицо свое в стянутую с головы бейсболку.
– Хочешь, завтра вместе поедем в прокуратуру? – спросил он.
И не получил ответа.
* * *В тот вечер Катя вернулась в Москву, поставила машину в гараж, не обращая внимания на то, во что превратился салон после перевозки раненой. Подружка Анфиса укатила в Питер фотографировать, обещав вернуться через три дня, поэтому ей еще предстояло увидеть непоправимый (или поправимый?) ущерб обивке.
Спала Катя как убитая и не видела снов. А наутро, придя на работу в главк, первым делом спустилась в архив, где хранились старые уголовные дела.
Кассета Полины Каротеевой лежала в ее сумке в кабинете.
Колодец... он существовал.
Или все то лишь пригрезилось ночью?
Оставалось еще кое-что – уголовное дело, по которому Валентин Гаврилов и Платон Ковнацкий проходили свидетелями.
И дело Катя решила найти не откладывая. Огромный архив всегда поражал ее размерами. За сколько же лет тут хранятся дела? Коробки, коробки на стеллажах. Банк данных архива – общий с Петровкой, 38 и с выходом на центральный архив МВД. Так что если уголовное дело не обнаружится здесь, то его найдут в других архивах с помощью современной компьютерной программы.
Но именно в этом и оказался подвох!
– Здравствуйте, мне надо найти одно уголовное дело, правда, я не знаю, какого оно года, и что это было за преступление, тоже не знаю, – обратилась Катя к сотруднику архива.
– Ничего страшного, сейчас проверим по базе. Имя и фамилия обвиняемого или обвиняемых?
Катя покачала головой – неизвестно.
– Ну хорошо, фамилия потерпевшего или потерпевшей.
Тоже неизвестно, хотя... там, в больнице, Полина сказала, что в колодце была она... Это ее первой прикончило чудовище... в своем сочинении она видела себя жертвой, а значит...
– Полина Каротеева.
Заработала программа поиска.
– Нет совпадений, уголовного дела с такими данными потерпевшей нет. Тут вот выданы другие фамилии: Короткова, Коробова... Коринкина... Косолапова...
Мимо... А вроде бы все логично – описала себя как жертву, значит, сама подверглась нападению или насилию, а эти двое, Гаврилов и Ковнацкий, были свидетелями...
– Я знаю фамилии свидетелей по делу: Валентин Гаврилов и Платон Ковнацкий, – сказала Катя.
– Нет, с такими данными программа поиска не сработает, нужны фамилии обвиняемых или потерпевших.
– Ну хорошо, попробуйте эти фамилии как фамилии обвиняемых.
Компьютер заработал.
«Ковнацкий мог солгать своему другу Гермесу, – подумала Катя. – То, что он или Гаврилов проходили не как свидетели, а как обвиняемые, вполне возможно. Но тогда бы у них имелись судимости и наши сразу бы это узнали... Ну а если дело до суда не дошло и было прекращено за отсутствием доказательств вины? Все равно осталась бы пометка в банке данных «привлекался»... А с такой пометкой... Гаврилов был вхож в правительственную администрацию, ему губернаторский пост прочили... нет, там, наверху, такие вещи проверяют».
– Нет результатов. Опять только похожие фамилии, – сказал сотрудник архива, – есть еще варианты?
– Проверьте их как потерпевших, – попросила Катя.
А что там говорил дядя Чалова, адвокат? Ведь именно он первый упомянул об уголовном деле... что-то о гавриловском малодушии, кажется... и о том, что его «активно двигали»...
– Увы, коллега, ничем не могу вам помочь. У вас все ко мне?
Катя посмотрела на сотрудника архива. Итак, все мимо цели, все поисковые запросы. Если только еще один... Пусть в своей писанине и декламации Каротеева и представила себя жертвой монстра, но это... это лишь ход, игра воображения, а на самом деле...
– Запросите, пожалуйста, «Полина Каротеева» как данные на обвиняемую.
– Запросите, пожалуйста, «Полина Каротеева» как данные на обвиняемую.
Запрос ввели в компьютер. Катя ждала.
– Результат все тот же – нулевой, – сотрудник архива развел руками. – Вам, коллега, необходимо уточнить информацию.
Это верно, подумала Катя. Она отправилась к себе в пресс-центр и начала заниматься своими обычными делами, текучкой. Но мысли ее...
Колодец... он существовал...
А программа поиска данных в архиве в их случае оказалась бесполезной. Ну отчего, когда хочешь узнать все быстро, ничего не получается? Наконец Катя не выдержала, позвонила следователю Чалову.
– Екатерина, добрый день, – поздоровался тот. – Как успехи?
– Я нашла ту кассету, вам надо ее тоже послушать, Валерий Викентьевич. И потом я попыталась навести справки в нашем архиве по тому уголовному делу... неизвестному... и ничего не нашла на них, – и Катя рассказала Чалову про все поисковые запросы.
– Я так и подумал, что вы ринетесь лопатить архив, – Чалов не усмехался, говорил буднично, деловито. – Ладно, попытаемся идти разными путями, но в одном направлении, хотя это и трудно и вообще против правил... У меня на сегодня запланирован допрос Натальи Литте и еще кое-какие беседы, так что через час приезжайте в областную прокуратуру, пропуск я вам закажу. Кассету не забудьте.
Катя сначала не поняла – кто такая эта Литте. А потом память нарисовала блондинку в розовом и джинсовых шортах, косящую под Мэрилин Монро, на пороге ясногорского морга.
Именно так все (и Катя, оказывается, тоже) и представляли себе Перчик...
Странно, что та медсестра в ясногорской больнице увидела ее совсем по-другому... Или то был лишь мираж, игра света и тени в плохо освещенном больничном коридоре?
Увы, как Катя ни торопилась в прокуратуру, но «через час» она не успела. Сначала пришлось отправить в «Криминальный вестник Подмосковья» три статьи и проверить электронную почту. И добраться еще надо было с Никитского переулка по забитым транспортом московским бульварам до нового здания, где сидели прокурорские следователи.
Пропуск от Чалова уже ждал Катю на КПП: кабинет на третьем этаже. И там уже полным ходом шел допрос Натальи Литте.
Катя открыла дверь, постучав.
– Валерий Викентьевич, это я. Извините, можно?
– Заходите, располагайтесь.
Катя отметила, что Чалов – порозовевший и деятельный – явно в ударе. Вот что делает общество молодой хорошенькой свидетельницы даже с такими заплесневелыми сухарями следствия.
Наталья Литте (Перчик) явилась в прокуратуру в алых туфлях Джимми Чу и летнем костюме, белом в черный горох, туго облегавшем ее формы. Платиновые волосы тщательно уложены, глаза томно подведены, на губах помада «Шанель» – вид такой, точно сошла с плаката «В джазе только девушки».
Она оглянулась на Катю.
– Это вы, значит, «злой» следователь? – спросила она, хриплый голосок ее выдавал заядлую курильщицу и любительницу вечеринок.
– Простите?
– Ну как же, когда двое в вашей конторе допрашивают, то один всегда доброго дядю из себя изображает, а другой – злого.
– Эти дяди и тети – устаревший метод, – кротко ответила Катя.
– А, понятно, – Перчик – Наталья Литте кивнула.
«С точки зрения логики, – подумала Катя, – допрос этой девицы самый правильный вариант, и то, что Чалов к нему обратился, лишь доказывает его рациональность. До тех пор пока Полина Каротеева недоступна для допроса, эта вот подружка (или все же невеста?) Гаврилова – один из важнейших свидетелей по делу».
И Чалов словно подслушал ее замечание «про невесту».
– Так вы собирались выйти замуж за Валентина Гаврилова? – спросил он.
Такие вопросы задаются «на протокол» обычно где-то уже в середине допроса, ближе к концу, и Кате оставалось лишь надеяться, что из-за своего опоздания она не пропустила что-то важное.
– Мы начали это серьезно обсуждать, – ответила Наталья Литте так, словно речь шла о покупке машины. – Там, где он работал, и в тех кругах, где он вращался, предпочитают женатиков. И я надеялась...
– Что он сделает вам предложение до своего назначения на должность?
– Ну что-то в этом роде. Как вы все сечете быстро, – Перчик усмехнулась. – А тут у вас можно курить?
– Тут у нас пожарная сигнализация. Нет.
– Умираю без сигарет... Ну а потом это все как-то сначала отошло на задний план, а потом и вообще...
– Он узнал про свой недуг?
– Да, он узнал про свою болезнь.
– Но это же, насколько я понял, болезнь не одного года, а многих лет... Как же так, что он не лечился все это время? Он что, не ходил к врачам?
– В тридцать лет ходят в поликлиники, если нужен больничный. А Валя был трудоголик, и... там, где он работал, не терпят лодырей с больничными. Больным там не доверяют, там все должны иметь отменное здоровье. Он обратился к врачам, причем не в ведомственную поликлинику, а сначала к частным, лишь когда... почувствовал себя скверно. И оказалось, уже было нечего лечить. Поздно.
– И вопрос о вашем браке отпал сам собой?
– Я бы осталась с ним до конца, – сказала Наталья Литте – Перчик.
– Я не сомневаюсь, – Чалов склонился над протоколом. – Скажите, фамилии Ковнацкий и Каротеева вам не знакомы?
– Нет, никогда их не слышала.
– А про Ясногорск Валентин Гаврилов вам не рассказывал?
– Только в общих чертах, то, что связано с его работой, назначением и партийными делами. Он еще говорил, что эти места знает с юности – его отец там работал, и они с матерью приезжали летом.
– Вы встречались с его матерью?
– Нет. Никогда. Я слышала, что сейчас... в общем, она нездорова. Она давно и серьезно больна.
– О своем прошлом он вам рассказывал?
– Я спрашивала его. – Наталья Литте положила ногу на ногу, слегка покачивая туфелькой на высокой шпильке. – Мы ведь какое-то время с ним планы строили совместной жизни, а не просто я его любовница была, в койке с ним кувыркалась... Конечно, я его спрашивала, но он... Он всегда отвечал, что прошлое – это только у женщин. У мужчин – настоящее и будущее.
– А что происходило в настоящем вокруг Гаврилова?
– Да все было как обычно.
– Так-таки и все?
– Да нет, конечно, он сильно изменился... Мужчины ведь ничего в жизни так не страшатся, как серьезно заболеть. Мне кажется, это Валькино нехождение к врачам, оно и было связано с... ну с боязнью... а вдруг что-то найдут? Он не один, многие мужики такие. Прячут головы, как страусы в песок. И потом, еще эти звонки...
– Какие звонки?
– По телефону, причем на его сотовый номер. При мне это случилось – звонок... И, видимо, это был не первый, потому что он прямо почернел весь сразу и рявкнул на звонившего, что не желает это обсуждать. И отключил телефон... Потом, когда он его снова включил через какое-то время, пришли sms.
– Вы их прочли?
– За кого вы меня принимаете? Я не проверяла его телефон, а для проверки его почты у него секретарь имелся на Краснопресненской набережной. Только вряд ли они вам сообщат, что там в его почте.
– В этом вы абсолютно правы, я даже времени на запросы в Белый дом тратить не буду, там свои порядки, – усмехнулся Чалов. – Но видите ли... вы вот очень удивились в начале нашей беседы, отчего я снова вызвал вас... Так вот за одни сутки там же, в Ясногорске, одного человека зверски убили, а второго пытались убить. И этих людей знал ваш покойный жених, и они его тоже знали.
– Я не понимаю... Убийства? Какие убийства? – Наталья Литте моргнула и захлопала густо накрашенными ресницами, как кукла Барби. – Господи, как все это ужасно. Я никак не могу прийти в себя от Валиной смерти. Это так несправедливо... все должно было быть совсем не так.
– А как? Как должно было быть? – мягко спросил Чалов.
– Он должен был жить, – сказала Перчик – Наталья Литте. – Жизнь ведь перед ним всегда скатертью стелилась. Скатертью-самобранкой.
* * *– Ну и каково ваше мнение, Екатерина Сергеевна? – спросил Чалов, когда отметил Наталье Литте пропуск и отпустил ее.
– Еще один пустой допрос. Если не считать этих сведений про какие-то звонки и эсэмэски... Но я опоздала, может, вначале было что-то? Давно они знакомы?
– Полтора года, с ее слов. Познакомились в японском ресторане «Нобу». Значит, вы ничего не заметили?
– Нет, а что?
– Ну, например, ее крайнюю эмоциональную холодность. Ей ведь совсем не жаль Гаврилова.
– Да, слез она о нем не проливает.
– Правда, такие, как она, дамочки о бывших любовниках долго не скорбят, а снова отправляются в свет и пытаются заарканить себе нового, еще покруче... Но это не совсем наш вариант.
– Почему?
– Потому что она лгала нам. Я сразу это почувствовал, вы нет? Когда я спросил, знакомы ли ей фамилии жертв. Она сказала «нет» и солгала, прямо глядя мне в лицо.
Катя пожала плечами: да нет, вроде не создалось у меня такого впечатления... Правда, потом, когда она закудахтала насчет того, «как это ужасно... какие убийства»... Вот это было похоже на игру. Ишь ты, какой чуткий прокурорский, прямо барометр... Такие нюансы успеваешь подмечать, и когда только, ведь все пишешь, пишешь в свой протокол, лишь затылок твой один и виден.