Плеск, женский смех...
– Дядя резвится, – Чалов хмыкнул. – Вот отчего он поначалу упирался, не хотел, он тут не один, а со своими сиренами.
И забавная картина предстала их взору, когда они вышли из машины и прошли по дорожке: адвокат Ростислав Ведищев – бледнокожий, костистый и голый, с мокрыми волосами и обильной растительностью на торсе – в бассейне у бортика, на котором восседает пышногрудая сирена топлесс с тугими, явно силиконовыми сиськами и пухлыми короткими ножками, которыми она грациозно и шаловливо болтает перед самым лицом адвоката, подставляя свои ступни под его поцелуи.
Лицо адвоката Ведищева выражает при этом восторг и светится, как медная плошка. А вторая сирена – рыженькая, тоже пухлая и без лифчика, – плещется в воде бассейна, рассекая и подныривая, и что-то там такое выделывает, подплывая к адвокату Ведищеву снизу.
Чалов кашлянул.
– Дядя, добрый вечер.
– А, это ты, – адвокат зажал в ладони маленькую женскую ступню и обернулся всем телом. – Валерка... О, да ты не один. А, это вы... волшебница... Прошу прощения, одну минуту, девочки, веселитесь пока без меня, видите, у меня гости.
Адвокат Ведищев шустро полез из бассейна, слава богу, оказался он в плавках и потом быстро накинул на себя белый махровый халат.
Девица спрыгнула с бортика, и они с рыженькой подругой, обнявшись, закружились в воде, суча ногами и с любопытством наблюдая за Чаловым и Катей.
– Еще раз прошу меня великодушно извинить, – адвокат Ведищев в своем белом халате, как в тоге римский патриций, огибал бассейн. – Валерка, ты меня не предупредил, ты меня подставил, племяш... Это нечестно с твоей стороны. Что улыбаетесь, волшебница?
– Ничего, просто рада вас видеть, – Катя изо всех сил старалась не рассмеяться громко. Но, честное слово, она действительно обрадовалась встрече. Столько в нем, в «дяде-адвокате», было сейчас молодого задора, и этого потешного греховодства, и вообще жадности к жизни, от которой сердце начинает биться чаще и предстоящий вечер сулит все, что угодно, только не скуку.
«Какие они разные все же – дядя и племянник, – подумала она. – Адвокат и следователь, пожилой и молодой».
– Проходите в дом, – он шел впереди, зычно приглашая их и распахивая все двери. – Понимаю, что не просто так навестили старика, что приехали по делу, но...
– Дядя, мы ненадолго, – сказал Чалов. – Я тебе уже сказал по телефону, обстоятельства по делу так складываются, что нужна твоя помощь, твои показания.
– Мои показания? – Ведищев поднял кустистые брови. – Ну-ка, знаешь что, Валерка...
– Что?
– Брось свой портфель на диван и марш в винный подгреб. Надеюсь, дорогу туда помнишь. Выбери что-нибудь поприличнее. А мы пока побеседуем... Волшебница, как вас зовут, простите старика, запамятовал?
– Екатерина, – Катя уселась на диван в просторной и стильно обставленной гостиной окнами в сад.
– Да, да, конечно... Екатерина...
Чалов послушно отчалил. Катя оглядывалась – да, обстановочка... чтобы у следователя прокуратуры, пусть и аса, профи, но имелся вот такой упакованный родственничек... Та картина на стене – это, кажется...
– Айвазовский. И не подделка, как сейчас модно, – Ведищев проследил ее взгляд. – Там вон два этюда Репина, а вот тут моя гордость – Родченко, Малевич, Фальк... А это графика Фернана Леже. А еще у меня большая коллекция китайских миниатюр, но вам я ее не покажу.
– Почему? – удивилась Катя.
– Эротика, так называемые картинки тайных покоев. Я смущаюсь, вы бог знает что обо мне подумаете, мой капитан. Вы ведь полицейский капитан, – Ведищев лукаво смотрел на Катю. – Мы в вечных контрах с вами, с представителями вашего ведомства, если сталкиваемся по работе – на следствии, в суде. Но, в сущности, мы служим одному и тому же делу – правосудию, не так ли?
Катя взглянула на роскошную люстру муранского стекла.
– Вы абсолютно правы, Ростислав Павлович. Божественный Айвазовский. Я так и решила там, на выставке, что вы настоящий знаток живописи.
– Я не знаток, я приобретатель, коллекционер, но, чтобы отточить вкус, нужно тренироваться на шедеврах. Смотреть и запоминать, и тогда уже никакой галерист-мошенник не сможет всучить тебе подделку вместо того, что ты хочешь купить. Естественно, по средствам... Коллекционирование – это вложение капитала, так я сначала думал, а теперь... Кому все это достанется? Некому оставлять – детей нет... Поэтому уже от чего-то тихонечко избавляюсь. В моем возрасте начинаешь невольно думать о том, что несет тебе день грядущий. И самое главное – как он закончится. А деньги, если их тратить, прогоняют все грустные мысли.
– Ростислав Павлович, Валерию Викентьевичу надо не просто поговорить с вами по-родственному, ему необходимо допросить вас в рамках уголовного дела, – сказала Катя (пора кончать прелюдию). – И лишь поэтому я здесь, уж простите меня за вторжение.
И в этот момент над домом громыхнуло так, что задрожали панорамные стекла. Гроза... Та туча, она все же накрыла их тут.
Ливень хлынул как из ведра. Из сада послышались вопли сирен, мокрые и хохочущие, в одних бикини, они вбежали в гостиную.
– Папик, мы промокли, срочно надо выпить!
– Девочки, кыш, идите наверх. У меня тут деловой разговор.
– Да мы уж ви-и-и-дим, какой деловой, – пропели сирены. – Уединяя-я-я-я-етес-с-с-сь!
– Кыш, кыш, – адвокат Ведищев замахал на них руками, как на воробьев. – И оденьтесь наконец, меня племянник в кои-то веки навестил, а он такой у меня строгий. Моралист! Не осуждайте меня, – вздохнул адвокат Ведищев, когда девицы, вертя круглыми попками, скрылись где-то там, в недрах виллы. – Порой дома так хочется расслабиться, а они ведь такие красавицы... Я удивляюсь – сколько красивых женщин, оказывается, на свете. Всю жизнь работаешь, работаешь, света не видишь, все время занят, все время в цейтноте, глядишь на часы, как бы не опоздать, а жизнь... И лишь потом начинаешь осознавать – сколько же всего пропущено... И если пропускать и дальше, то... Нет, некому, некому оставлять – ничего. Все, что имеешь, надо тратить, пускать по ветру... наслаждаться без оглядки.
Удар грома – как в кино.
– Я принес вино.
Следователь Чалов возник в дверях гостиной – в руках бутылка красного, пиджак он снял и перекинул через плечо, но все равно вид какой-то запредельный – так показалось Кате, – прямо наглухо застегнутый до самых ушей.
«Глядишь на часы, – подумала Катя, – только в этом вы, верно, и схожи – родственнички».
– Я принесу бокалы, – адвокат Ведищев поднялся с дивана.
Следователь Чалов взял свой портфель и достал оттуда бланк протокола допроса. Катю едва не затошнило при виде этой противной бумаги. Нет, все же работа следователя – это уму непостижимо, это одна сплошная писанина, даже в таких случаях, как этот, когда писанина вообще противопоказана, когда намного полезнее легкий светский треп, искусно переплетенный с главными вопросами, ради которых, собственно, и приехали сюда – в это «старое логово элиты».
– Так в чем же предмет нашего разговора? – спросил Ведищев, возвращаясь с бокалами и открывая бутылку вина.
– Об уголовном деле, по которому Валентин Гаврилов – ну помните, вы про него на выставке упоминали, – и некий Платон Ковнацкий проходили свидетелями, – выпалила Катя как из пулемета.
Пока ты там, Чалов, пером заскрипишь, бланк заполняя, я уже все спрошу!
– Но я не был в этом деле защитником на процессе. – Ведищев наполнил бокалы. – Прошу.
– Но ты ведь его помнишь и знаешь, дядя, – сказал Чалов.
– А в чем, собственно, дело?
– После самоубийства Гаврилова убили Ковнацкого и в этот же день напали на женщину, их знакомую. Ее фамилия Каротеева Полина, – Катя снова бежала впереди паровоза.
Она ведь дала себе слово взять этот допрос в свои руки!
За окном сверкнуло, и через секунду новый удар грома сотряс дом. Электричество замигало и... погасло.
– Ну вот, подстанцию выбило. Опять, – Ведищев зашевелился на диване. – Так мы тут и живем, вроде славно, как в Куршевеле, только с электричеством, как гроза или ненастье, – полный швах. Сейчас свечи зажгу, подождите, ребятки...
Это «ребятки» относилось к следователю Чалову.
– Продолжайте в том же духе, с вами он разговорится, – шепнул он Кате.
– А я, наоборот, подумала, вы сердитесь, что я его спрашиваю, вам рот открыть не даю.
– Но мы же с вами договорились. Если я начну задавать вопросы, он станет меня, как обычно, учить. Лекции мне читать... старый дурак... У него тут постоянно в доме оргии, девки ошиваются... А мне все лекции читает, как жить, как зарабатывать... Спрашивайте его, наседайте!
– Ладно, – кивнула Катя.
Значит, что же получается? Это не моя инициатива взять допрос в свои руки? Это ты так решил и я снова тебе подчиняюсь, прокурорский?
– Итак, о чем это мы... о том деле. – Ведищев вернулся с двумя антикварными бронзовыми подсвечниками в руках и водрузил их на крышку рояля, стоявшего у окна гостиной. – Ах ты черт, спички... спички-спички, – он похлопал себя по карманам халата. – Все надо делать самому... А с прислугой просто беда. Толковую не найдешь, даже за хорошие деньги. Из местных никто не желает наниматься, господа, видите ли, какие васютины... А приезжих как-то не хочется в дом пускать. Тут вот была история – хозяева уехали в Канны, дом оставили на горничную и ее мужа-садовника, приезжих... А когда вернулись – не то что картин, постельного белья и посуды не нашли – все уперли, на машинах вывезли...
– Пожалуйста, расскажите нам о том уголовном деле, – попросила Катя. Ей показалось, что Ведищев намеренно уводит разговор в сторону.
– Сначала свечи зажжем и выпьем за встречу. Что, Валерка, тебе в этом деле? – Адвокат сел, взял бокал с вином и повернулся к племяннику, склонившемуся над бланком допроса. – Старое дело про колодец, куда сбросили мертвеца.
– Я видела колодец, – сказала Катя. – А когда это случилось?
– Давно, все уже успели возмужать и остепениться. И даже распорядиться, как мы видим, собственной судьбой. Но я не участвовал в том процессе, все, что я знаю, это лишь отрывочные факты и слухи.
– Все равно для нас это очень важно. Двоих участников того дела мы знаем – Гаврилов и Ковнацкий, проходившие свидетелями. А кто был обвиняемым?
– Некто Прохоров, насколько мне не изменяет память. Виталий Прохоров... они все были ровесниками – тогда им перевалило за двадцать. И они, насколько я слышал, дружили с самого детства, знаете – этакая дачная дружба. А потом жизнь развела их и снова свела – уже не детей, а молодых людей. И как это водится в молодости – гулянки, алкоголь, загородные поездки на машинах с девицами... Все это кончилось печально. Виталий Прохоров убил человека и сбросил труп в колодец.
– А женщина... там ведь с ними была женщина...
– Вы сами назвали ее фамилию – Полина Каротеева, она тоже проходила свидетельницей по делу.
– Но... я думала, это ее они... ее сбросили в колодец... Она же... – Катя глянула на Чалова, оторвавшись от допроса, тот смотрел на нее с удивлением. – Ну да, конечно... она тоже свидетель... Просто это не вяжется с одной историей... с историей про колодец, рассказанной ею самой. – Катя запнулась. Хватит... хватит бормотать, слушай... ты за этим сюда приехала... все обсуждения и домыслы потом. Это же допрос. И ты его допрашиваешь, а не Чалов, так что следи за своей речью.
– Историй про колодец немало, – усмехнулся адвокат. – Я сам слышал, когда это дело было у всех на устах в коллегии. Местный дачный фольклор, пугать детишек. Так вот их было там четверо: обвиняемый Виталий Прохоров и трое свидетелей – Гаврилов, Ковнацкий и Каротеева, которые на следствии и суде полностью изобличили его и подтвердили его вину в убийстве того подростка.
– Подростка? – переспросила Катя. – Какого еще подростка?
– Я запамятовал его фамилию. Мальчишка шестнадцати лет. Тоже участник той злополучной вечеринки на даче Ковнацких. Старая дача у озера, молодежь всей компанией собралась там без родителей: двое студентов-балбесов, третий – Прохоров, только что вернулся из армии, девица, грезившая сценой. Кстати, у нее с обвиняемым Прохоровым в тот момент был бурный роман – как это в юности, раз – и зажгло... В общем, банальная история – в том числе и наркотики.
– Какие именно наркотики? – спросил Чалов, записывая.
– Кажется, амфетамины. Да, да... именно амфетамины... самые распространенные и доступные в середине девяностых и, кстати, и спровоцировавшие тот всплеск немотивированной агрессии. Прохоров убил этого паренька отверткой. Нанес девятнадцать колотых ран на глазах всех троих свидетелей. А потом засунул труп в багажник машины, отвез к ферме и сбросил труп в колодец. Сами понимаете, что такое тело в воде... Никаких вещественных улик, указывающих на убийцу, все смыто и уничтожено. Весьма умный способ сокрытия. И если бы эти трое промолчали, то... Труп бы, конечно, потом в этом колодце нашли, однако дело бы так и не раскрыли. Но следствию повезло. На третьи сутки, видимо испугавшись, все трое свидетелей явились в милицию и рассказали, как было дело. Труп мальчика достали из колодца. И милиция отправилась на задержание убийцы Прохорова. Только задержали его не сразу, а через неделю – у родственников в Адлере, это под Сочи, где он скрывался. Кстати, семья его... мать... она работала продавщицей в рыбном магазине в Ясногорске, никак не хотела сотрудничать со следствием, понятно, она же мать... Адрес родственников назвал его младший братишка, оперативники просто сумели разговорить парнишку, ловко это у них вышло, получается, что это мальчик его выдал... Это тоже фигурировало на суде, как и все остальное. Обвинение опиралось на показания троих свидетелей. И дело дошло до приговора. Прохоров получил большой срок – по совокупности за убийство несовершеннолетнего и за наркотики, двадцать лет.
– Он признал свою вину? – спросил Чалов.
– На суде он вину не признал. А на следствии сначала вообще молчал, потом стал твердить, что ничего не помнит – наркотическое, мол, опьянение... Но на суде он отказался от всего. Но это уже ничего не меняло. Там были крепкие свидетельские показания, и они подкреплялись тем, что эти трое, Гаврилов, Ковнацкий и Полина Каротеева – тогда еще очень молодые люди, сами пришли в милицию и рассказали, понимаете? С их помощью по горячим следам это дело было раскрыто и труп мальчика достали из колодца.
– Но как этот мальчик попал во взрослую компанию? – спросила Катя.
– А как красивые шестнадцатилетние мальчики попадают в веселые компании, где наркотики, джин, секс, новые машины и девочки-актрисы? Любопытство, порывы плоти... золотая молодежь... все это влечет в таком возрасте... Кажется, он жил на одной из соседних дач. Когда его труп выудили из колодца... нет, кажется, после похорон, его мать пьяная приехала на дачу и подожгла дом. Говорят, она хотела сжечь весь поселок... Но, к счастью, этого ей не удалось, сгорел только их дом, а сама она задохнулась в дыму. Это все, что я знаю по этому делу. Как вам вино?
– Спасибо, вино превосходное, – сказала Катя.
До своего бокала, как и следователь Чалов, она не дотронулась.
– В чем же здесь малодушие?
– Что, простите?
– Вы в прошлый раз на выставке в контексте с этим делом упомянули о малодушии. – Катя, внутренне еще не готовая закончить этот допрос, этот важный допрос, чувствовала, что адвокат Ведищев для себя его уже закончил. Но ведь последнее слово всегда за следователем, а не за свидетелем. – В чем же здесь малодушие Гаврилова и...
– Извините, я не понимаю, о чем вы. Совсем позабыл. Память, возраст. – Ведищев сквозь бокал щурился на Катю. – Вот и ваше имя, волшебница, вспомнил не сразу... Ах, Валерка, – он обернулся к племяннику, – вот чего уж я никак не ожидал, что это дело – в общем-то, вполне очевидное убийство – всплывет через столько лет. И что им займешься именно ты.
– Дядя, я дежурил в ту ночь по управлению, когда Гаврилов покончил с собой, – просто сказал Чалов. – Прочти, пожалуйста, и распишись внизу.
Глава 28 В БОЛЬНИЦЕ И В АРХИВЕ
Ночью у Полины Каротеевой, все еще находившейся в реанимационном отделении, неожиданно поднялась температура. Дежуривший в эту ночь реаниматор вместе с медсестрой сняли повязки с раны на предплечье и обнаружили сильное нагноение.
Из реанимации Каротееву повезли в операционную, где ею занялся хирург: очистил рану от гноя и наложил новые швы. После операции было принято решение еще одни сутки подержать ее в реанимации, наблюдая состояние сердечной деятельности, а затем перевести не в кардиологию, а в травматологию. Доктор Денис Михайлович, брат Перчика, травматолог, согласился – в этом отделении как раз имелись свободные места, а хирургия, кардиология и терапия, как обычно, были набиты под завязку больными.
* * *Утром в одиннадцатом часу, как следует выспавшись и плотно позавтракав, Анфиса Берг, вернувшаяся из Питера, примчалась к гаражу-ракушке с намерением выкатить оттуда чудо-машинку и отправиться на ней колесить по делам. Когда глаза Анфисы узрели непоправимый (или все же поправимый?) ущерб, нанесенный новенькому кожаному салону, в виде жутких пятен... Это что, кровь?! Ноги Анфисы подкосились.
Она ведь не звонила Кате все эти дни... столько дел навалилось в Питере: фотосъемки, приятели-болтуны, посиделки в кафе на Невском, Мариинский театр и снова фотосъемки дневные и ночные...
Она дрожащими руками вытащила мобильный. Уже трезвоня, снова сунулась в ракушку – нет, машина не повреждена, значит, это не автокатастрофа... Но кровь... чья она? И телефон Катин не отвечает...
Сердце Анфисы ушло в пятки от страха: что с Катей, где она?!
– Алло!
– Катька!!
– Анфис, привет, ты что это?
– Кать, ты как? С тобой все хорошо?
– Я на работе, в архиве. – Катя вдруг поняла. – Ты наш гараж открыла, да?
– Открыла. Я тут чуть концы не отдала. – Анфиса всхлипнула. – Думала, что-то с тобой случилось... пока я там в Питере... и не звонила тебе, дура такая...
«Дура такая» относилось к обеим...
– Анфис, мне Полину раненную пришлось везти в больницу с места убийства.
– Ой, а что с ней?
– Я тебе все расскажу. А с машиной нашей...
– Да плевать на нее. – Анфиса высморкала нос. – Главное – с тобой все в порядке. А это... это тряпкой ототрем, а не ототрем, то химчистку салона закажем.
Катя, стоя перед дверями архива ГУВД, чувствовала, как в груди у нее разливается тепло.